По зимнику

— Захар! Заха-а-а-а-р! — Ворота содрогались от громовых ударов. Удары те, казалось, слышали не только во всем Нелюдовском, но и на пять вёрст окрест.
— Шо? — заорали, перекрикивая заходящегося пса, из-за забора.
— Дай лошадь, Захар.
— На шо?
— Дак зимник встав!
— Да ты шо?! — ворота заскрипели, приоткрываясь. В образовавшуюся щель показалось пухлое лицо в обрамлении бороды лопатой и всклокоченной шевелюры. — А деньги е?
— Дык, у Маньки заначку знайшов.
Голова почесалась лапищей с обломанными ногтями:
— Не, так не дам. С тобой поеду. Сани е?
— У Мишки Коротышки возьмём.
— Добре! Почкай трошки, я зараз!
Не прошло и пяти минут, как эти двое колотились уже в ворота Михаила Ивановича Фёдорова, прозванного Коротышкой за малый рост — печальное последствие падения его, Михаила Ивановича Фёдорова, в юном отрочестве, с коварного дерева берёзы.
А еще через полчаса соседка мишкина, бабка Аксинья, с завистью наблюдала, как по свежему снежку, запряжённая в мишкины сани, трюхала захарова лошадёнка, а в санях сидели трое хуторских — Сашка Жук, хозяин лошади Захар, да владелец саней Мишка.
До района было не так чтоб далеко, но и не близко — семнадцать верст, как одна. Одиннадцать из них – по руслу укрытой ещё местами гибким — октябрьским — ледком Жимухи.
Пока доехали, пока скупились, пока то-сё, свечерело. На небе высыпали крупные — к морозу — колючие звёзды. Над печными трубами хат поднимались толстые, как волчьи хвосты, дымы. Как раз когда проезжали мимо клуба, киномеханик Жорка врубил «Маяк». Из ведра громкоговорителя, установленного на сельсовете, неслись «Последние известия». Бодрым и уверенным металлическим голосом радиоточка сообщила проезжающим троим хуторянам, что нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме [*].
Раскатисто шли сани. В трёх ящиках, заботливо укутанных сеном, сладко и предвкушающе булькало.
— Сашк, а Сашк! — толкнул в бок задрёмывающего Жука маленький мишкин локоток. — Ты вот у нас грамотный — ремесленное кончил. Расскажи, а как оно будет, при коммунизьме?
— Ну как-как… Известно как — всего навалом будет. И даром. Бери — не хочу.
— И вино даром? — поражённый Мишка вскинулся, чуть не свалившись с саней.
— И вино, — чуть помедлив, ответил Сашка. Уверенности в его голосе было больше, чем в честной душе.
— Дак сопьётся-ж народ! Дак помрём же! — Мишка уже подпрыгивал в санях. Шапка съехала набок, тулуп распахнулся. От открывающихся ужасных перспектив, щёки его горели.
— Вот и выходит, — вдруг трезвым голосом отозвался молчащий до этого Захар, — что коммунизьм этот придумали враги русского народа.
— Ну знаешь ли, Захар! Ты эти речи брось! — взъерепенился Сашка, — Чтоб никто никогда! Не дай Бог! Забыл, что ли, как за меньшую болтовню люди на десяток лет пропадали! Память коротка?!
— Всё, Сашк, забыли, забыли, не говорил я ничего — заотнекивался Захар осипшим враз голосом.
До хутора доехали в молчании, почти в ссоре. Молча же — каждому по ящику — разгрузились. Сашка поскрипел синим снегом к себе. Захар, оставив сани у Мишки во дворе, повёл Рыжуху домой.
— Шевелись ты, зараза! — перетянул замешкавшуюся в воротах лошадку вожжами.
==============================================
* цитата из доклада Н.С. Хрущева на XXII съезде КПСС.