ЯБЛОЧНЫЕ ПИРОЖКИ, РЕЗИНОВЫЕ САПОГИ, ИЛИ КАК...

ЯБЛОЧНЫЕ ПИРОЖКИ, РЕЗИНОВЫЕ САПОГИ, ИЛИ КАК СБЕРЕЧЬ ВОСПОМИНАНИЯ…

1
Утро. Я тороплюсь в свой офис. Сегодня, собираясь на работу, я немного задержался. Сначала обнаружил, что тюбик с зубной пастой пуст. Понадобилось некоторое время, чтобы отыскать в шкафу новый – и странно, что он вообще нашелся, так как покупки для дома я совершаю крайне редко и всегда забываю про всякую мелочевку. Нет, с памятью у меня всё в порядке! Я постоянно держу в голове большое количество важной информации – встречи, лица, цифры — разве какая-то зубная паста может сравниться по важности со всем этим?.. Еще пришлось оттирать плиту, так как мой утренний кофе сбежал из турки. Кофемашину я купил уже давно, но даже распаковать её всё как-то руки не дошли. Затем меня отвлекло очередное наводнение в выпуске новостей, и потом что-то еще… В итоге — я опаздываю… Вообще-то, пунктуальность – мой конёк, но не сегодня, и потому решаю свернуть с тротуара вдоль проспекта на протоптанную в траве тропинку, петляющую по дворам.
Вчера был жаркий день – редкость для конца лета, а вечером прошёл кратковременный ливень с грозой. Сейчас воздух влажный и прохладный. Солнце пробивается сквозь редеющий туман, предвещая погожий день. Понурая трава плотно покрыта росой, но, чтобы не замочить низ брючин, я стараюсь её не касаться. Ступаю строго по скользкой земляной тропинке, от чего с каждым шагом моя обувь тяжелеет от налипающей грязи, от которой я, поочередно резко дергая ногами в стороны, пытаюсь избавиться. Теперь понимаю, что мое решение свернуть с тротуара было неверным. Пусть бы я появился в офисе чуть позже, зато в чистой обуви. Это надо же в центре города так уляпаться! Да… утро явно не заладилось… А всему виной – вчерашние посиделки с Антохой, вернувшимся из командировки с выдержанным заграничным алкоголем, которого мы вчера малость перебрали. Интересно, как у него-то самочувствие? Надеюсь, жена его не убила. Хорошо, хоть, меня некому убивать… Ближе к обеду позвоню ему… Надо завязывать с такими посиделками. Хоть они и редкие, да меткие… И зря я сегодня решил прогуляться перед работой, надо было взять такси… Как вдруг я останавливаюсь около какого-то обшарпанного здания, очевидно, парадный фасад которого я проезжаю по проспекту пять дней в неделю и минимум по два раза в день и никогда не замечаю его, а сегодня стою напротив заднего вида… Привлек меня, естественно, не этот вид, а запах, доносящийся через приоткрытую, такую же обшарпанную дверь. Не знаю, что это – кафе, какая-нибудь столовая или пекарня, но то, что это запах съестного — точно. Запах знакомый до боли в сердце. Теплый. Родной.

2
Осознавая риск окончательно опоздать на работу, я всё же решаю направиться к этой двери. Пошаркав подошвами о ржавую напольную решетку перед входом и преодолев три наполовину выкрошившихся ступеньки, захожу в помещение. Аккуратно. Крадусь. Во-первых, чувствую себя вором, влезшим в дом через заднюю дверь. Во-вторых, светло-серый мраморный пол недавно вымыт и еще влажный, боюсь поскользнуться и рухнуть.
В этом большом зале с высоким побеленным потолком, возложенном на часто расположенные, такие же, как и пол — светло-серые мраморные колонны, я – единственный посетитель. Мне становится немного жутко, и ощущение, что я делаю что-то незаконное, усиливается. От всего этого мое тело сжимается, и я, словно Алиса, уменьшаюсь, а всё вокруг в разы возрастает и, увеличиваясь, давит на меня. Но даже этот дискомфорт не заставляет меня покинуть помещение.
Огромные окна – почти от пола до потолка и не менее частые, чем колонны — из-за плотных волн белого тюля практически не пропускает уличный свет. В зале стоит полумрак. И тишина. Не абсолютная, а гудящая тишина. Как будто бы где-то вдалеке находится пасека, и монотонное жужжание ее обитателей доносится досюда. Наверное, это старое здание подает свой голос — стон, стенание, завывание.
Глядя на этот зал, мне сразу становится ясно, что передо мной пример того, как помещение, построенное еще в советское время, горе-дизайнеры пытались превратить в нечто современное — смикшировав бюджетный ремонт с андерграундом и богемностью, добавив во всё это некоторые футуристичные мотивы и лофтовые детали, в виде искусственно пошарпанных кирпичных стен и эпатажных светильников и кресел. Но дверь, через которую я сюда проник, состарили не дизайнеры — даже им не удалось бы сотворить с ней того, что сделало время. Дверь!.. Я так погрузился в размышления на тему дизайна представшего передо мной интерьера, что совсем забыл, зачем появился здесь…
В это мгновение тишина нарушается звоном металлического предмета ударившегося о мраморный пол. И, отдаваясь оглушительным эхом, по залу разносятся чертыханья пухлой женщины средних лет в белом фартуке и кружевной косынке. Она копошится рядом с наполненными булочками, пирожными и прочими мучными изделиями витринами, находящимися возле центрального входа, противоположного тому, через который я сюда попал. Я направляюсь в ее сторону. Только сейчас заметив мой силуэт, от неожиданности она опять роняет тот же металлический предмет – теперь я вижу, что это большие кондитерские щипцы — но, уже не обращая на их падение никакого внимания, опешив, стоит и смотрит на меня. Зал вновь наполняется тишиной.
Подхожу ближе и произношу:
— Здравствуйте, – мой громкий голос гулким эхом раскатывается по залу, отчего мы оба теряемся. Женщина, придя в себя первой, начинает кричать:
— Какого чёрта! Мы еще закрыты! Как Вы сюда попали?!..
Одна ее фраза накладывается на другую, и зал, вторя ей, начинает еще больше гудеть и издавать истошные звуки. Синдром Алисы во мне усиливается. Пытаясь ответить на последний ее вопрос, я робко указываю пальцем на боковую дверь. Не поворачивая головы в ту сторону, она выкрикивает еще громче и более раздраженно:
— Это служебный вход! Кто Вам позволил сюда войти! — Стены вторят ей своим стоном. — Какого чёрта!
Отреагировав на эти крики, другая женщина – худосочная, многим старше первой, появившаяся в помещении через ту же, что и я ранее, боковую дверь – Будь неладна эта дверь! Дернуло же меня сюда зайти! — решительной походкой направляется в нашу сторону. На ней — синий халат и темный платок, на руках — ярко-желтые резиновые перчатки. В правой руке — мокрая тряпка, вероятно, та самая, которой не так давно она мыла пол, на котором я всё-таки оставил серые следы своих подошв. Она тоже что-то кричит, я догадываюсь, что в число ее возмущений входит и истоптанный мною пол. Переплетающиеся крики обеих женщин, эхо, гул зала создали ощущения неминуемой опасности в виде приближающегося роя диких пчёл. И вот женщина в синем халате практически передо мной, по мере ее приближения ко мне тряпка в руке набирает обороты. Я понимаю, что мне сейчас несдобровать. Перевожу дух и, приняв извиняющийся вид, что мне крайне несвойственно, как можно учтивее, но весьма решительно произношу:
— Дамы, прошу меня простить. Я сейчас вам всё объясню, – не знаю из-за чего — моего решительного тона, слишком низкого и хриплого голоса или такого обращения к ним – но обе женщины замолчали и, застыв, уставились на меня. Ого! Такого я не ожидал! Я, хоть, и старался всем видом показать искреннее сожаление, что не звано здесь появился и наследил, но уверен, что выражение моего лица никак не напоминало мину уличного попрошайки, а наоборот выдало во мне делового человека, способного вести переговоры. И, наверное, брендовый костюм этому пониманию способствовал, а также дорогие, хоть и грязные, ботинки, кожаный портфель, и галстук, стоимость которого, скорее всего, превышала совокупный доход этих двух дам. Лопнувший, как мыльный пузырь, эффект Алисы возродил во мне образ почти двухметрового бизнесмена. Убедившись, что обе женщины меня слушают, продолжаю, но убрав из голоса чрезмерную решительность и заменив ее на снисходительность:
– Понимаете, я проходил мимо — обычно я здесь не хожу, я езжу по проспекту на машине… — дамы окинули меня с головы до ног оценивающим взглядом. Глаза женщины с тряпкой в руке остановились на моих ботинках, она свела брови и поджала губы. Решив не ждать дальнейшего развития её реакции на мою обувь, возвращаюсь к объяснению:
— Я почувствовал запах. Такой знакомый… В детстве… Точно! Это запах из детства! – выкрикиваю я с неподдельной радостью и гордостью за самого себя, за то, что вспомнил, откуда «донесся» до меня этот запах. Женщины округлили глаза, переглянулись, и вновь уставились на меня. Осознав, что моя радость слишком очевидна, пытаюсь продолжить более спокойно:
— Почувствовал запах из детства… пирожки… яблочные… Точно! Яблочные пирожки! – ликующе воскликнул я. Эмоции опять нахлынули и зашкалили, щеки зарозовели. В этот момент от радостного ребенка меня отличило, лишь то, что я не подпрыгнул на месте. Женщины вновь переглянулись и опять уставились на меня, пытаясь понять мою несвязную речь. Мгновенно взяв свои эмоции под контроль – этого мне не занимать – резюмирую:
– Зашёл в это здание, потому что, проходя мимо, почувствовал запах яблочных пирожков, таких, как пекла моя бабушка… — в конце фразы промелькнула нотка ностальгии. Я замолчал. Дамы в очередной раз переглянулись, и после некоторой паузы женщина с мокрой тряпкой в руке мягким полушепотом произнесла:
— Да, сынок, это пирожки.
— Яблочные…, — осторожно добавила другая.
— Да… это запах бабушкиных яблочных пирожков…
По моему лицу растекается блаженная улыбка. И я, уже чувствую не только запах, но и знакомый вкус на языке, переношусь на два десятка лет назад. Туда, где мы с бабушкой, набрав с вечера в саду полные корзины яблок, намыв их, а сейчас очистив от кожуры и нарезав, приступаем к приготовлению вкуснейших пирожков. Моя роль в их приготовлении, конечно, сильно преувеличена. Кто ж меня допустит к тесту?! Я лишь, сидя на старом скрипучем деревянном стуле, развернутом лакированной спинкой к столу и то и дело погрызывая ее – ведь она как раз на уровне моего рта – и получая от бабушки замечания, типа: «Сядь прямо! Не сутулься! Перестань грызть спинку стула!», наблюдаю, как она хлопочет над тестом – слегка присыпает его мукой, аккуратно натирает, обминает, тыльной стороной ладони вытирает капельки пота, выступившие на лбу, и откидывает небольшую прядь серебристых волос, выбившуюся из-под белой хэ/бэ-шной косынки в мелкий голубой цветочек. Позже она наливает в термос только что заваренный травяной чай. Эти травы мы сами с ней заготавливаем и сушим каждое лето. Потом бабушка заворачивает в кальку, а затем в две белых льняных салфетки несколько только что испеченных пирожков с яблоками, всё это укладывает в потрёпанный старый рюкзак, который вешает себе на спину. Я обуваю страшно неудобные тяжелые резиновые сапоги, которые велики мне на несколько размеров. Худые длинные ноги бултыхаются в них, как язычок в колоколе, разве что не звенят. Бабушка протягивает мне большую, сплетенную когда-то дедом из ивовых прутьев, корзину и ножичек – пилка от ножовки с рукоятью из синей изоленты – очередное изобретение деда. У неё самой – такой же набор – сапоги, ножик и корзина — только еще больше моей. И, стоя внизу крыльца деревянного дома, синхронно подмигнув друг другу и хором присвистнув – знак чёрной собаке по кличке Пират — мы отправляемся в лес.

3
Лохматый Пират, не смотря на свой почтенный возраст, не собирается отказываться от своих функций – охранной и навигационной. Он ведёт нас по извилистой тропинке между высокоствольными вековыми соснами, через которые проглядывает еще не успевшее подняться высоко солнце. Как бывалый пёс, он бежит впереди, обследуя путь, и, приостановившись и повернув в нашу сторону свою черную морду, возвещает о безопасности и возможности дальнейшего движения своим звонким лаем, который разносится эхом по всему бору, из-за этого птицы, резко вспархивают с ветвей сосен, от чего он начинает лаять еще громче. Заявив, таким образом, всем лесным тварям о своем появлении здесь – а с этим лохматым шутки плохи! Вспомнить хотя бы, как в прошлом году он расшугал семейство полевых мышей! — и, огрызнувшись в сторону улетающих птиц, он снова поворачивается и смотрит на нас влажными карими глазами и, единожды звонко тявкнув, начинает тихонько скулить, как бы поторапливая нас: «Впереди всё чисто, безопасно, давайте быстрее. Чего вы плететесь?!». А мы не торопимся. Лесная атмосфера, с её звуками, запахами, погружает в раздумья, создает ощущение единения с природой и заставляет почувствовать себя частью чего-то большого, незримого. Мы неспешно идём и молчим, каждый думает о чём-то своем. Бабушка – наверняка — о своих каждодневных делах — хлопотах по дому, саде-огороде и тому подобному, а возможно наоборот, она в лесу обо всем этом забывает. А я размышляю о том, что нам с Лёвкой, до нашего возвращения в город, надо еще успеть сбегать за реку, посмотреть на яйца ужей, а, быть может, нам повезет, и мы увидим новорожденных ужат — это было бы круто! Попробовать опять вскарабкаться на ту скалу, только веревку в этот раз надо взять подлиннее и покрепче… Да, каникулы уже заканчиваются, а я, вместо того, чтобы заняться чем-нибудь нужным, полезным, мотаюсь тут по лесам с корзиной, да ещё в этих дурацких резиновых сапогах! Будь они не ладны!.. И Лёвкин велосипед не успели отремонтировать – после нашего позавчерашнего спуска с горы колени-то поджили, а вот с рулём – проблема, да и колесо – восьмеркой. Надо в дедушкином гараже поискать запчасти, я думаю, он был бы не против, если я у него что-нибудь позаимствую, всё равно всё лежит без дела. Да, забот у меня по горло! Надо всё успеть! Но прежде, чем браться за свои дела – нужно будет помочь бабушке помыть и почистить все собранные сегодня грибы, конечно, сначала их ещё нужно набрать… От всех этих мыслей у меня слегка закружилась голова или от свежего лесного воздуха. Звонкий лай Пирата отвлекает меня от размышлений и приводит в чувство. Мы дошли до того места, где, чтобы добраться до нашей секретной грибной поляны, должны свернуть с тропинки в высокую густую траву, мокрую от росы и осевшего тумана. Вот тут-то и порадуешься своим резиновым сапогам! Наш проводник, по своему обыкновению, бежит впереди, утопая и путаясь в высокой траве, то и дело оглядывается на нас, и, лишь убедившись, что мы следуем за ним, продолжает путь. Густой лес кажется одинаковым, без каких-либо ориентиров, но мы втроём знаем нужное направление.

4
Я слышу звонкий бурлящий звук – это журчит ручей, чистый, холодный, прозрачный. Пират радостно возвещает своим лаем о прибытии к пункту назначения. Мы с бабушкой переглядываемся и улыбаемся. Вот она — наша заветная поляна – заросшая маленькими сосенками, высота которых не превышает трех-четырех метров. Перед нами расстилается оранжевый ковёр из рыжиков, которые повсюду растут многочисленными плотными гуртами. Вот он – грибной «клондайк»! Ну что, пора приступать, охота начинается! Я жадно, но аккуратно накидываюсь на грибы — каждый бережно, чтобы не повредить грибницу, срезаю и отправляю в корзину, которую мне предстоит наполнить до верха. Наслаждаюсь их приятным смолистым ароматом. Самые красивые маленькие рыжики пойдут на засолку – это одно из коронных блюд бабушки — и будут являться украшением праздничного стола. Какие-то отправятся в грибную солянку и грибную икру, другие — на начинку для пирогов и пирожков, оставшиеся будут засушены и послужат приправой для супов. Но для меня самое вкусное – вареники с рыжиками посыпанные мелкорубленной зеленью и со сметаной – пальчики оближешь!
Я стараюсь как можно проворнее собирать грибы, но бабушка, несмотря на то, что её корзина значительно больше моей, управляется быстрее и, с одобрительной улыбкой на лице, начинает помогать мне. Мы лишь изредка обмениваемся парой коротких фраз, а в основном молчим — не только когда собираем грибы, а вообще. Занимаемся каким-нибудь делом, переглядываемся, улыбаемся друг другу и при этом в основном молчим. Однажды я спросил у неё: «Бабушка, мы с тобой проводим много времени вместе, всегда с тобой что-то делаем, но почему мы всегда молчим? Нам что с тобой поговорить не о чем?». От моих слов она сначала громко заливисто рассмеялась, но потом, обратив внимание на моё лицо, полное недоумения, глубоко вздохнула, обняла меня, взяла за руку и, приняв серьезный философский вид, произнесла: «Мой мальчик, поговорить ты можешь со многими, а вот помолчать… – здесь нужен особенный человек. Сейчас, видимо, я — и есть тот самый твой особенный человек, с которым ты можешь просто помолчать». Сдержанно, но тепло улыбнувшись, она добавила: «Раньше мы так молчали с твоим дедом,- на какое-то мгновение погрустнела и опустила глаза, но потом, взбодрившись, потрепала меня за отросшую чёлку и произнесла: — А теперь вот — ты подрос!».
То ли потому что она вообще говорила немного, то ли потому что каждая её фраза несла какой-то глубокий смысл – хоть на тот момент я и не мог понять — какой именно, но всегда знал, что он – этот глубокий смысл – есть. И от того каждую такую фразу – сказанную бабушкой с важным аристотельским видом – я прокручивал в голове до тех пор, пока не смог бы воспроизвести её дословно. Убедиться в правоте бабушки и понять смысл этих её слов я смог лишь спустя годы — так молчать – комфортно, непринужденно, по-философски глубоко – у меня больше ни с кем не получалось.

5
Набрав полные корзины и сполоснув руки в ледяном ручье, с чувством выполненного долга мы собираемся посидеть под самой раскидистой молодой елочкой, иголки которой такие ароматные и еще мягкие. Бабушка снимает с себя серый рабочий дедушкин пиджак – старый и потертый, расстилает его на траве и жестом руки приглашает меня присесть. По этому поводу у меня есть предположение, что когда-то так делал дед, возможно даже, расстилал именно этот пиджак. Я ставлю корзину рядом и усаживаюсь на одну половину подстилки, скидываю тяжелые сапоги, вытягиваю ноги, утопив их в прохладной траве. Бабушка снимает рюкзак и садится рядом. Сначала достает термос, и открутив с него поочередно две стальные крышки-чашки протягивает одну из них мне. Затем аккуратно наполняет ее горячим травяным чаем. Аромат чая переплетается с лесными запахами – хвои, влажного мха, свежесрезанных рыжиков… Я вдыхаю ароматный дымок, ощущаю его тепло, и, сделав первый осторожный глоток, закрываю глаза от удовольствия. Бабушка за всем этим молча наблюдает. Затем она наполняет свою чашку и делает всё тоже самое — то ли с меня начался этот нехитрый ритуал, то ли я когда-то увидел, что бабушка так делает, и с тех пор за ней повторяю. Мы молча сидим, переглядываемся, улыбаемся друг другу, смотрим, как Пират бегает вдоль ручья и на кого-то лает. Его лай не нарушает лесной тишины, а наоборот, даже как-то гармонично в неё вписывается.
Дав немного остыть чаю, бабушка, аккуратно раздвинув траву, ставит свою чашку на землю и достает из рюкзака белый сверток. Сняв с него первый слой – льняную хорошо отглаженную и оверложенную по краям самой бабушкой белую салфетку протягивает мне, вторую такую же кладет себе на колени. Последний слой свертка – калька, лишь только открыв которую букет лесных ароматов наполняется несвойственными ему нотками – сладким сочным запахом яблочного сиропа. Я откусываю уголок румяного пирожка – лишь хрустящее тесто, не затронув всё еще горячей начинки. Затем аккуратно, стараясь не обжечься и не проронить ни капли, втягиваю сироп насыщенного янтарного цвета, напоминающий по вкусу и консистенции жидкую карамель. Убедившись, что внутренность пирожка почти осушена, я принимаюсь откусывать его маленькими кусочками, не забывая отхлебывать из своей чашки уже щедрые глотки теплого чая. Бабушка делает всё тоже самое. Так съев по паре пирожков и осилив по внушительной чашке чая, бабушка всё аккуратно убирает в рюкзак, и закидывает его себе за спину, а я надеваю свои резиновые сапоги. Мы поднимаемся. Бабушка, стряхнув с дедова пиджака травинки, за рукава повязывает его себе на пояс. Взяв в руки свои корзинки, переглянувшись, мы хором присвистываем, от чего Пират отрывается от ловли жуков-плавунцов, высовывает свой нос из высокой травы заводи ручья, бежит к нам. Несмотря на тяжесть нашей добычи, путь домой кажется короче. Вот мы уже вышли из густой травы, которая уже практически подсохла, на протоптанную тропинку, шагать становится значительно легче. Пират по-прежнему бежит впереди, пытаясь своим лаем поторопить нас – наша скорость его всё так же не устраивает. Яркое полуденное солнце проглядывает сквозь верхушки деревьев. Пройдя примерно половину пути, мы усаживаемся на ствол поваленной замшелой березы. Бабушка достает из рюкзака термос с остатками чая – получается по полкружки на брата. Опустошив наши чаши и утолив жажду, мы продолжаем путь домой.

6
Добравшись до дома, я понимаю, что чинить велосипед и даже дойти до Лёвки, у меня уже нет сил. А еще сегодня нужно будет помочь бабушке помыть и почистить все грибы, что мы собрали – такое дело отлагательств не терпит, а я не могу пошевелить ни ногой, ни рукой. Хотя, с другой стороны – эта усталость приятная — еще только чуть за полдень, а мы уже столько сделали! Сколько грибов собирали! Может к вечеру новые силы появятся. А сейчас я лежу на диване на прохладной просторной веранде, Пират спит в тени в своей будке, мои резиновые сапоги стоят в углу, а бабушка опять чего-то бегает-суетится. С кухни доносятся вкусные запахи, звуки звякающей посуды. Она совсем что ли не устает?.. Даже на минуточку не прилегла, не присела… Всё, встаю, иду ей помогать, сейчас всё помоем, почистим, отсортируем, а завтра будет вкусный травяной чай и пирожки с грибами…
… — Простите… Пирожков с грибами у нас нет… Только с яблоками… Ну еще есть с капустой, картошкой… — вернул меня в реальность голос женщины в белом фартуке. — Если хотите, мы можем Вам сейчас принести… И чай принесем… Но только Вам придется расплатиться наличными, и чек мы Вам пока пробить не сможем… Безнал и чеки только после девяти утра… Но за чеком вы можете зайти позже… в течении дня или вечером…
… — Да, хорошо… Тогда можно, пожалуйста, пару пирожков с яблоками и травяной чай. У Вас есть травяной чай?
— Да, конечно. Сейчас принесу. Пожалуйста, присаживайтесь.
И она указала на столик, накрытый прозрачной плотной клеенкой, под которой была постелена белая скатерть. Посередине стола в металлической подставке стояли белые бумажные салфетки. Я присел на один из пластиковых стульев, на соседний положил портфель.
Я так давно не вспоминал обо всем этом… Такие простые, но важные для меня вещи… Не вспоминал, потому что жить-то не успеваю… Всегда куда-то спешу… Для кого я всё это делаю? Какие воспоминания подарит мне моя теперешняя жизнь? Как очередная удачная сделка принесла мне кругленькую сумму, которую я сразу же поспешил инвестировать в новый проект… И всё как снежный ком… как снежный ком… Кстати, в снежки мы с бабушкой тоже играли, всегда… — это была еще одна традиция – утром первого января… И лепили снежную бабу, обязательным атрибутом которой была оранжевая свежая морковь из погреба и два глаза-уголька… И у каждой снежной бабы был свой шерстяной шарф — бабушка вязала каждый год разный. Например, в год Красного тигра у снежной бабы шарф был красным, соответственно в год Желтого дракона – желтым… Бабушка всегда очень много читала. Читала всё подряд – классиков, современников, прозу, поэзию, историю, газеты, кулинарные сборники, гороскопы, лунные календари – а куда без них огородникам! Всегда на стене на кухне висел отрывной календарь, но листочки с «прошедшими» днями не отрывались, а закреплялись вверху резинкой, так как каждый листок был кладезем полезной информации. Как я любил листать эти календари! Сколько благодаря им я узнал — например, отвар крапивы полезен для роста и укрепления волос, а с девушкой с именем Анастасия, или Варвара, или Генриетта я буду несчастен в браке. Да и много чего еще. Всё, что тогда делалось, оставляло неизгладимый след в моей памяти, всё становилось воспоминаниями, историей… Всё имело смысл.
— Вот, пожалуйста, — женщина в белом фартуке, поставив передо мной небольшую тарелку и чайную пару, улыбнулась и поспешила уйти, и я лишь успел поблагодарить ее молчаливым кивком головы. На белой плоской тарелке лежали два пирожка, и на вид, и скорее всего на вкус, сильно отличавшихся от тех – бабушкиных пирожков. В белой чашке, стоявшей на таком же белом блюдце, плавал пакетик с надписью на ярлыке «herbal tea».
Я посмотрел на дымящуюся чашку, посмотрел на пирожки в тарелке и подумал: «Да, всё уже не то… И я уже не тот… И время уже не то…». Время!!! Я судорожно глянул на свои наручные часы, быстро достал из портмоне одну сине-зеленую купюру и положил ее на стол. Спешно направился к центральному выходу, который к тому моменту женщина в синем халате уже успела открыть, на ходу кинув даме в белом фартуке:
— Спасибо. Деньги на столе.
Она закричала в ответ:
— Подождите, я уже могу Вам отбить чек!
Но я уже вышел на проспект и быстро зашагал по тротуару в сторону офиса.

7
Подходя к своему высотному бизнес-центру, блестящему в лучах восходящего солнца своими серо-голубыми окнами-глазами, я вспомнил про свои грязные ботинки и присел на скамью под деревом неподалеку от центрального входа. Достал из кармана белый батистовый носовой платок, и уже потянулся к своему ботинку, как почувствовал на себе укорительный и даже злостный взгляд молодой девушки, сидевшей на другом конце этой скамьи. Я поднял на неё глаза, от чего она сначала смутилась, но потом сказала:
— Простите… Ведь, Вы же не собираетесь этим платком протирать ботинки?
— А какое ей, собственно, до этого дело? – подумал я. Она, заметив на моем лице недоумение и даже раздражение, сглотнув, продолжила:
— Просто подобные пятна не так легко отстирать. Вполне возможно, но нужно будет очень потрудиться. Я могу Вам предложить влажные салфетки для обуви, — она порылась в своей большой сумке-портфеле, нащупав нужное, протянула мне пачку. – Вот, возьмите, пожалуйста.
Я убрал платок в карман, и, поблагодарив ее, взял пачку и начал тереть ботинки. Она молча за мной наблюдала. Закончив с ботинками, я протянул ей пачку, в очередной раз поблагодарив. Едва она успела убрать в свою сумку эту пачку, как сразу же достала еще одну и вновь протянула мне:
— Вот, возьмите, пожалуйста, это влажные салфетки для рук.
Я, слегка опешил – у неё, что есть салфетки на все случаи жизни?! Протерев руки, я вернул ей пачку:
— Спасибо. А Вы не плохо вооружены.
— Да уж… — улыбнулась она и, немного засмущавшись, взяла в руки металлическую дымящуюся чашку, которая до этого стояла возле неё на скамье. Я ощутил знакомый аромат:
— Простите, у Вас в чашке чай?
— Да, травяной… я его утром заварила… Здесь душица, мята, мелисса и …
— Листья черной смородины?
— Да,- приятно удивилась девушка, — а как Вы догадались?
— Я почувствовал…
Она посмотрела на меня, немного прищурив глаза, и сказала:
— А Вы хотите чая?
— Не откажусь… — улыбнулся я.
Она достала из портфеля термос, открутила с него металлическую крышку, наполнила ее чаем и протянула мне. Я сначала вдохнул его аромат, а потом сделал первый осторожный глоток и спросил у неё:
— А пирожков у Вас случайно с собой нет? Например, с яблоками?
— Пирожков? – удивленно переспросила она. – Вот чего-чего, а пирожков с собой нет. Честно говоря, я их и печь-то не умею.
Я засмеялся в голос и поднял глаза к небу, которое уже расчистилось и стало ярко-голубым. Потом повернулся к ней и спросил:
— А почему Вы пьете чай, сидя здесь?
Он улыбнулась и ответила:
— Понимаете, у меня сегодня собеседование, и я немного волнуюсь… Я не из тех, кто, когда волнуется, глотает какие-нибудь таблетки, я предпочитаю чай. Вот сейчас допью и всё волнение, как рукой снимет, — и она сделала очередной глоток.
Я рассмотрел её внимательно – на ней был деловой серый брючный костюм, из-под которого выступал воротник белоснежной водолазки, темно-серые кожаные туфли в тон портфелю, который был таким пузатым, что едва застегивался. Её светло-русые длинные волосы были убраны в высокий хвост на затылке. Что уж точно не вписывалось в этот ансамбль, так это вязанный ярко-жёлтый шарф, свободно болтавшийся на шее и концы которого свисали чуть ли не до колен.
— Значит, волнуетесь перед собеседованием? – зачем-то переспросил я.
— Немного… — пришлось ей повториться. – Просто это моё первое собеседование… К тому же говорят, что мой будущий начальник – если повезет, конечно, здесь работать, — и она указала рукой на высотное здание, — говорят, он просто зверь.
От ее слов у меня слегка дернулась бровь.
— Зверь? – удивленно переспросил я.
Она лишь молча пожала плечами, отхлебнула чай, и втянула голову в плечи, уткнувшись носом в жёлтый шарф. Я тоже сделал несколько глотков и потом спросил:
— И всё же, несмотря на начальника-зверя, Вы хотите здесь работать?
— Конечно, хочу! – вытянув шею из шарфа, почти выкрикнула она. – Это же известная стабильная компания, перспективы… Правда, я только магистратуру закончила… Но они берут выпускников… а у меня диплом с отличием… И кроме того, у них хорошие программы стажировки… Вот только еще нужно пройти собеседование с самим директором…
— Зверем, — с иронией заметил я и улыбнулся. – Ну, если отдел кадров Вас допустил до собеседования с директором, то Ваше резюме одобрили.
— Да, наверно. Вообще странно, что директор такой огромной фирмы сам проводит собеседование, наверняка у него масса других дел.
— Возможно, он просто в важных вопросах не привык полагаться на чужое мнение?
Она опять пожала плечами, и уткнулась в свой шарф. Мы сидели молча и пили чай под шум листвы старого ясеня, под которым стояла скамейка на которой мы сидели. Я думал ни о чём и обо всем сразу. В какой-то момент я прервал молчание неожиданной, даже для самого себя, фразой:
— А зачем жёлтый шарф?
Она ответила спокойно, никак не удивившись моему вопросу:
— Не знаю… Жёлтый позитива добавляет… Цвет солнца…
— И, вероятно, Вы связали его сами.
Она кивнула головой:
— Сама.
Мы опустошили чашки, и она, навинтив их на термос, убрала в и без того переполненный портфель, потом посмотрела на часы, давая понять, что ей нужно уходить.
— Ну, мне пора. Приятно было пообщаться, — сказала она, вставая со скамьи. Я тоже поднялся вслед за ней:
— Да, пойдёмте. Уже почти десять. Не будем злить «зверя»… — и я засмеялся. — Не думаю, что он будет в восторге, от того, что Вы, распивая здесь чай, опоздаете на собеседование. Хотя, Ваш чай ему сегодня пришёлся как нельзя кстати…
Девушка недоуменно посмотрела на меня, ее щеки зарозовели, и она, запинаясь, вымолвила:
— Так Вы… Вы здесь работаете… Работаете…
— Да, здесь… и если верить чьим-то словам «зверем».
Я улыбнулся. Девушка на какое-то время лишилась дара речи, а потом начала извиняться:
— Простите, ради Бога… Я не ожидала… Вы такой молодой… Я бы никогда не подумала, что Вы можете быть…
— Всё нормально, не переживайте… Пойдемте, продолжим собеседование в офисе и допьем Ваш вкуснейший чай.
— Простите, еще раз…
— Не нужно больше извиняться… И я очень надеюсь, что став нашим сотрудником, Вы не перестанете быть такой же искренней и непосредственной.
Она смущенно улыбнулась, пожала плечами, стянула с шеи жёлтый шарф, и засунула его в свой бездонный портфель, и мы зашагали в сторону офиса. Чтобы хоть как-то помочь ей преодолеть смущение и взбодрить её, я попытался сменить тему:
— А почему Вы сказали, что пирожки печь не умеете?
Девушка, недоумевая, посмотрела на меня. Такого вопроса от меня сейчас она явно не ожидала. И немного поразмыслив, ответила:
— Просто у меня тесто не всегда воздушным получается… Вроде всегда всё делаю одинаково, а иногда не получается…
— А настроение, с которым тесто делаете, всегда одинаковое?
— Простите, — не понимая, переспросила девушка.
— Моя бабушка всегда говорила, что на кухне очень важно настроение, — пояснил я.
Она приподняла брови.
— Возможно… Никогда об этом не задумывалась.
Следующий мой вопрос её просто шокировал, но уж точно заставил забыть о прежнем смущении:
— Вас же точно не зовут Анастасией, Варварой или Генриеттой?
— Точно… не зовут…
Девушка просто недоумевала от моих вопросов, явно не к такому собеседованию она сегодня готовилась, а я улыбнулся, как блаженный, и посмотрел в голубое, цвета глаз моей бабушки, небо.