«Вдоль по улице…»

— Вася, ты в прежний мир сходить не собираешься?- Пётр спросил своего старинного товарища, почти брата.
— Да как-то не особо ещё соскучился,- ответил Пётр,- и чего я там не видел? Одно и то же, ничего у них там не меняется.
— А я, пожалуй, схожу, один идти не хочу, а все как сговорились, — Вася осерчал,- никто туда не хочет, понимаешь. Но мы же там выросли.
— Ну и что?- ответил Пётр, я там даже жениться успел, у меня и брат там остался.
— Неужели не хочешь с ним повидаться?- решил надавить на родственные чувства Вася.
— Я то не против,- парировал Пётр,- только вот мне там не рады. Да и тебе, думаю, тоже. Сколько ты в прошлый раз в приёмнике-распределителе просидел?
— Неделю…
Разговор происходил возле обычного сельского плетня, на котором висела пара обычных глиняных крынок из-под молока, рядом паслась не привязанная пёстрая корова, за плетнём стоял обычный глиняный дом, видимо саманный. Василий и Пётр знакомы с детства, вместе учились в школе, потом служили в армии, в одном полку, но в разных подразделениях. Но это было так давно, что уже начало казаться чем-то ненастоящим, призрачным и почти растворившемся в других, более ярких воспоминаниях.
— И как же мне теперь быть?- расстроился Вася,- на тебя одного была надежда. Да и шмотки все уже поизносились…
Вася был одет в джинсы и вылинявшую от времени футболку, обут он был в очень стоптанные сланцы. Пётр же был бос, холщёвую рубаху поверх таких же штанов он подпоясал обычной верёвкой.
— Да мне и одеть туда нечего,- попытался ещё раз отговориться от настойчивого друга Пётр.
— Да я уже припас тебе кое-что,- Вася перекинул через плетень мешок.
В мешке Пётр обнаружил брюки, какие-то штиблеты, в смысле очень уставшие туфли, и рубаху.
— Давай сходим, а?- продолжал уговоры Вася,- я с прошлого лета там не был.
— Из-за зазнобы своей так волнуешься?- спросил Пётр.
— Из-за неё…
— Ладно, давай сходим, только не надолго, день — два и домой,- согласился наконец Пётр,- завтра вечером отправимся.
— Хорошо!- глаза Васи загорелись, заблестели.
— Ты в деревне только всех предупреди.
— Хорошо!- крикнул Вася и побежал к столбу посреди деревни, на котором висел колокол.
Предупредить всех в деревне значило написать записку и положить её в ведро возле колодца.
Тот, кто находил записку, читал её и без лишних напоминаний выполнял просьбу, которая в ней содержалась. Обычно так делали, когда ходили в прежний мир. Если возвращение оттуда планировалось скорым, а пребывание в нём непродолжительным, тогда требовалась помощь — собирались всей деревней возле столба с колоколом, звонили в него и звали. После третьего зова путешественники возвращались и других вариантов не предусматривалось. Если же путешествие предстояло долгим, но не больше двух недель, дольше никто не задерживался, то и вызывать обратно не было никакой необходимости. Прежнему миру они были настолько чуждыми, что он сам выталкивал их обратно, в какие обстоятельства не попали бы путешественники.
Василий написал записку и сунул её в ведро. Писал он обычным карандашом из магазина строительных материалов на бумажке для записок оттуда же, видимо кого-то вызвали прям оттуда и теперь в деревне было на чём писать записки. Василий обозначил сроки отправления и возвращения, цель визита в прежний мир мало кого интересовала и его посещали всё реже и реже, разница между настоящим и забывающимся прошлым становилась с каждым годом всё сильнее и сильнее.
Утром следующего дня Пётр и Василий, переодевшись, как и было положено для посещения, встретились возле амбара, который стоял на самой околице. Амбаром этот сруб из сосновых брёвен называли лишь условно, в нём стояло несколько алюминиевых фляг из прежнего мира, в них хранилось средство доставки.
Василий постучал по одной фляге, потом по другой, по третьей, все они отзывались гулкой пустотой, наконец в четвёртой фляге что-то обнаружилось. Они вытащили флягу на улицу, занесли за амбар, там стоял давно запылившийся стол.
— Ну что? Не передумал?- поинтересовался Пётр, открывая флягу, из которой едко напахнуло спиртом.
Огненная вода, и вообще это зелье злое имеет множество названий. Это была она — смелая вода, зелёный змий, огненная вода, жидкой валютой даже её называли одно время. Она имеет множество названий и всегда одно и то же действие — лишает рассудка и превращает в подобие животного.
Пётр с Василием отхлебнули из кружек, сморщились так, словно выпили яда, что по сути так и было, зажевали огурцами — ничего не изменилось.
— Не рановато ли начали?- поинтересовался Вася.
— Нормально,- ответил Пётр,- нам нужно два раза проспаться за день, иначе прежний мир нас не примет.
— Так вроде бы одного раза хватало...- удивился Вася.
— То раньше было, они там тоже меняются,- усмехнулся Пётр.
— Ну ладно,- Вася допил из кружки и повалился на бок, на лавку, на которой сидел.
Алкоголь быстро подействовал на обоих, следом за Василием завалился и Пётр. Они оба давно уже отвыкли от алкоголя и не видели в нём никакой необходимости. Оба проспали примерно около двух часов, за это время солнце поднялось и начало пригревать, но не палить и не жарить, обычная комфортная температура и отсутствие избыточного ультрафиолета давно стали для жителей деревни нормой, как отсутствие вредных насекомых.
— Петя… Может не пойдём, а?- проснувшийся Василий был помят, у него разболелась голова и опухло лицо.
— Ну уж нет...- Пётр тоже с трудом приходил в себя, выглядел не лучше, но соображать и сдаваться от этого не перестал,- давай повторим, обратной дороги нет.
На втором заходе они задержались дольше, успели между первой и второй кружками поговорить о том о сём, но понимания уже не было, они мямлили что-то невпопад и никак не могли договориться друг с другом, при этом постоянно улыбаясь. Через некоторое время оба срубились, но спали уже как придётся, Василий валялся под лавкой, Пётр укатился под стол. Встали уже после обеда.
— Два раза проспались, и что?- поинтересовался Василий, когда Пётр вылез из-под стола.
— Видимо… Видимо...- Пётр почесал затылок,- видимо мало стало двух раз.
— Видимо,- Василий отрыгнул,- да, мало. Обратная дорога есть?
— Обратной дороги нет,- Пётр на шатающихся ногах подошёл к фляге и зачерпнул оттуда,- принимай.
— Раз обратной дороги нет,- Василий снова отрыгнул, принимая кружку у друга,- значит обратной дороги нет. Поехали.
Пётр присоединился к Василию, присел напротив друга и поставил свою кружку на стол.
— А помнишь, как всё это начиналось?- спросил он вдруг.
— Помню, но смутно,- икнул в ответ Василий,- это же когда было-то…
— Пять, или нет… Семь лет назад, наверное,- попытался уточнить Пётр,- там и узнаем, как доберёмся.
Смотреть на содержимое кружек обоим было очень противно. Особенно неприятно, до спазмов, было представлять, что это придётся пить. Но отступать было некуда и выбирать не приходилось — нужно было идти до конца — в прежний мир, где прошло их детство, юность, но который превратился во что-то грязное, непроходимое, вязкое и липкое.
Через некоторое время Пётр с Василием валялись разбросанными вокруг стола, как после побоища. Когда солнце начало клониться к закату оба снова очнулись — покрытые толстым слоем пыли, грязные, уставшие и больные. Они посмотрели друг на друга, грустные и нездоровые улыбки нарисовались на их лицах.
— Придётся с ненавистью, по старому не получается,- вздохнул Пётр,- бей меня в ухо.
— За что?- удивился Василий.
— У них, наверное, теперь так принято,- пояснил Пётр.
— Ну ладно,- согласился Василий и слегка ударил Петра в ухо.
Ничего не изменилось.
— Давай ещё по кружке?- предложил Пётр.
— Давай,- согласился Василий.
Минут через пять оба барахтались в пыли за амбаром, мутузя друг друга как придётся — драться они давно разучились, не было такой необходимости.

***

Визг тормозов послышался неожиданно. Из Уазика вышел милиционер с автоматом.
— Эй, алкаши, чего не поделили-то?- милиционер пнул Василия ботинком по рёбрам.
Пётр и Василий тут же встали на ноги, осмотрелись. Вокруг облезлые трёхэтажки, в которых прошло их детство, старые тополя спилили, погреба провалились и осыпались.
— Вроде попали,- удивился Василий.
— Точно,- согласился Пётр, отряхиваясь.
— Не поделили чего, говорю?- повторил вопрос милиционер.
— Да так, вроде ничего,- ответил Василий.
— Забрать бы вас, уродов, да машина уже полная,- прогундосил милиционер,- а ну пошли вон отсюда!
Тяжело дыша непривычным дл них перегаром и вонючим городским воздухом Пётр с Василием побрели по забытым улицам своего детства.
Детство, оставшееся в далёком прошлом, мало чем о себе напоминало. Некоторые дома снесли и на их месте теперь разрослись кусты и бурьян, от детских площадок ничего не осталось, их давно сдали в металлолом и переплавили. Улицы, казавшиеся в детстве широкими и почти праздничными теперь больше походили на запылившиеся и захламлённые переулки и тупики с облезлыми и обветшалыми домами, населёнными озлобленными существами, которые посматривали на них из окон под звуки включённых на всю громкость телевизоров.
— Вот тебе и раз...- удивился Пётр,- и где мы теперь найдём моего брата?
Дом, в котором жил брат Петра, крушил экскаватор и тут же грузил обломки в подъезжающие самосвалы.
— Да...- ну и дела...- удивился Василий такому повороту,- и как мы теперь брата твоего найдём?
— Да как-нибудь найдём, чего уж там,- Петра снос дома его брата задел мало, поверхностно,- давай вон у бабулек спросим, что-ли…
Пятиминутные переговоры с бабульками возле соседнего дома ситуацию прояснили, всем, у кого не было денег на новое жильё предоставили жилплощадь согласно занимаемой в манёвренном фонде, но где этот фонд маневрирует они и знать не знали, но брата Петра Сергея помнили хорошо, деньги у него водились и он, поговаривали, переехал куда-то в новостройку, а куда точно — не известно. Соседи бабулек помоложе сообщили Петру, что переехал он вовсе не в новостройки а в пригород, километрах в сорока отсюда, где-то в районе нового международного аэропорта теперь живёт, но где точно тоже неизвестно. Так же оказалось, что сейчас вечер пятницы и искать его на работе так же бессмысленно, как надеяться на то, что в этом мире когда-нибудь что-то начнёт меняться к лучшему.
— А к родителям своим чего не зайдёшь?- предложил Василий, они же тоже где-то здесь живут, в городе.
— А ты к своим чего не заходишь?- в ответ поинтересовался Пётр.
— Ну да… Только и осталось, им собака давно дороже меня стала, вместе с дачей на берегу реки и всем барахлом.
— Вот и я тоже, по тем же самым причинам, я их когда видел в последний раз, года три назад,- вздохнул Пётр,- обрадовался сначала, говорю, сын второй родился, а они меня бомжом поганым обозвали и выгнали. Им их магазинчик с ширпотребом дороже.
— И что у них в том магазинчике?
— Да я откуда знаю,- ответил Пётр,- решили они на старости лет в коммерсанты податься, к пенсии приработок себе получить. И так их затянуло это, что перестали всех узнавать и со всеми здороваться.
Пётр с Василием шагали по пыльным улицам в сторону аэропорта, через развалины, попадающиеся тут и там, мимо частного сектора, где сгоревшие дома перемежались со строениями с заколоченными окнами. Вдалеке и чуть в стороне высились новые блестящие и сверкающие многоэтажки.
— Может подойдём поближе, посмотрим?- предложил Пётр.
— Не пойду и тебе не советую,- предостерёг Василий,- меня оттуда в прошлый раз в приёмник и сдали.
— А чего так?- спросил Пётр,- рассказывай уже. Молчал столько времени.
— А чего тут рассказывать-то?- усмехнулся Василий, искривив рот,- и так всё очевидно, без рассказов. Ты посмотри на них, в кого они все тут превратились? Бабуськи сидят на скамейках, делают вид, что им дела ни до кого нет. А к пенсии приработок знаешь какой у них?
— Какой?- поинтересовался Пётр.
— Мы только отошли, они сразу куда надо позвонили и про брата твоего сообщили, сто процентов,- ответил Василий,- у них давно здесь так принято, я ещё в позапрошлый раз это знал.
— И молчал?- удивился Пётр.
— Конечно молчал,- разговорился Василий,- сюда же всё меньше и меньше людей стало ходить и все они верят, что общество здешнее не совсем ещё в уродов превратилось, осталось в местных что-то человеческое.
Пётр остановился на пыльном, давно не подметаемом тротуаре, асфальт на котором оставался лишь условно.
— Да как же такое могло случиться?- возмутился он.
— Да как как? А запросто. По новому закону. Услышал что-то подозрительное — сообщи, получишь премию. Не сообщил — можешь попасть на штраф.
— И что, они повелись?- Пётр, до которого вдруг начал доходить масштаб случившегося побледнел.
— Наверное у них выбора не было,- предположил Василий, — столько реформ за короткий срок любого с ума сведут. Это мы вовремя поняли, что до добра это не доведёт, а они нам не поверили, вот и результат. Да ты под камерой-то не стой.
— Под какой ещё камерой?- удивился Пётр и начал вертеть головой.
— Да они же теперь не только на каждом подъезде, но и на каждом столбе. Пошли уже,- скомандовал Василий и они двинулись дальше.
Солнце почти село, начали зажигаться фонари, машин по улицам проезжало мало, в основном старые и потрёпанные, годами не видящие ничего хорошего. Между тем Пётр и Василий приблизились к проволочному забору, за которым выглядело всё немного по-другому. Фонари освещали мощёные плиткой тротуары. Тут и там на ограждениях висели горшки с уличными цветами, на столбах. Так же, как и здесь, по эту сторону забора, висели камеры. Разница была в домах, блестящих, многоэтажных и разноцветных. И жителях, разодетых так, словно они шли со съёмок в глянцевый журнал. Автомобили тоже отличались — все, как один они были новыми, или почти новыми.
— Я здесь не был-то всего ничего,- Пётру вдруг стало не по себе, это что, получается, наш с тобой район, Васька, где детство прошло, теперь что-то типа гетто?
— Ну дошло наконец-то...- усмехнулся Василий, скоро, может быть и пропуска введут. Этот район лучше стороной обойти, нас там точно примут.
— А зазнобу твою где теперь искать?- спросил Пётр.
— Да кто же знает?- вздохнул Василий,- я не знаю. Раньше она на Юго-Западном жила. В позапрошлый раз там её видел.
Они брели по сгустившимся сумеркам вдоль проволочного забора, стараясь не попадаться в поле зрения камер и издалека рассматривая совсем другую жизнь, от которой наносило искусственными ароматами и откуда доносилась монотонная, но громкая музыка.
— А как они могли допустить такое?- не переставал удивляться Пётр,- это же как такое могло случиться? Почему так быстро-то?
— Прогресс, однако… Это я не про тебя, хотя у тебя тоже прогресс,- усмехнулся Василий,- быстро ты сообразил что к чему. Они любят прогресс и всё, что с ним связано. Назови прогрессивным любую дрянь, всё, что угодно, и они тут же оденут на себя хомут, затянут его покрепче и потянут что угодно и куда угодно, лишь бы считаться прогрессивными.
— Знаешь что,- заговорил вдруг Пётр,- я к брату не пойду. Не хочу его подставлять. Он же рядом с аэропортом живёт, и если о нём сообщили куда следует, то это может плохо на нём сказаться.
— А и то правда, я и не подумал об этом. Ты когда здесь был в прошлый раз?- спросил Василий.
— Год назад или больше, два, наверное,- Пётр на минуту задумался, — весна была, значит больше, чем полтора года. О, а это что? — Пётр показал на одноэтажное здание возле забора.
— Гардеробная,- прочитал Василий,- а давай поближе подойдём, посмотрим?
— Может, лучше не пойдём?- опасаясь предложил Пётр, — а то мало ли…
— Да она закрыта уже, время-то позднее, пошли, под камерами засветимся, не больше. И сразу во тьму уйдём, там дальше частный сектор.
На гардеробной, рядом со входом, висела огромная вывеска из текста на которой можно было понять, что для того, что бы посетить этот район, нужно взять напрокат одежду, недорого, согласно социальным тарифам, установленным государством. Вести себя следовало подобающим образом и при себе обязательно необходимо иметь смартфон, который не предусмотрен для проката.
— Да что же это такое-то?- возмущению Петра не было предела,- да как они смогли до такого опуститься?
— Это и есть прогресс...- грустно вздохнул Василий, — видимо в самой его извращённой форме. Пошли, иначе точно примут.
— Пошли,- Пётр увидел, как на них с жужжанием нацелились сразу несколько камер и не стал дожидаться долгих уговоров.
Когда они уже отходили в темноту вдруг вспыхнул свет, видимо сработал какой-то датчик, и под ногами на асфальте они успели рассмотреть надпись. «Чего припёрлись, лохи» гласила она.
Василий с Петром поплелись по частному сектору, который от микрорайона был отгорожен высоким стальным забором.
— Наверное что бы скрыть от глаз эту разруху,- предположил Василий,- а год назад ещё ничего такого здесь не было…
Пётр молчал, в его голове не укладывалось, как можно так легко и просто деградировать, поведясь на то, что называют прогрессивным, даже если это самоубийственно, даже если этим разделяют всех и превращают в обычное поголовье, разделённое заборами.
— Нам на день, видимо, придётся где-то спрятаться, — заговорил Василий,- иначе точно примут.
— Видимо, да,- согласился Пётр, да как же они могли до такого…
— Да хватит уже,- прервал его переживания Василий,- им уже не поможешь.
Дальше они брели молча. Часа через полтора подошли к Юго-Западному. Он не был огорожен заборами, как полуразвалившийся частный сектор, фонари в котором не горели, может быть из экономии, может быть по другим причинам, а может быть просто кто-то несогласный планомерно их приводил в негодность, что бы ночью, в темноте, без надзора ощутить подобие свободы, неожиданно для всех исчезнувшей. Исчезнувшей в один момент. Заменённой на постоянный незримый надзор и проданной за то, что кто-то назвал прогрессивным.
Юго-Западный жилмассив стоял впереди огромной, хотя и невысокой массой. Построен он был давным-давно, состоял из пятиэтажек и девятиэтажек, ничем примечательным не отличался — обычная рабочая окраина. Не такая прогрессивная, как огороженные новостройки, куда можно было зайти лишь через гардеробную, если ты там посторонний. И не совсем гетто, в которое они попали, с глубокого похмелья. И поэтому выглядели там как свои. Здесь было всё по другому, здесь то и дело ездили и ходили патрули. И из милиционеров и из самих местных жителей, которые вооружались вечером кто как мог и не пускали внутрь кварталов никого, не проверив документов. Днём туда можно было проникнуть, но вечером посторонних выгоняли. Об этом вежливо сообщали фанерные щиты на подходах и подъездах к жилмассиву.
— Вот дела...- удивился Василий,- ещё год назад в них было больше человеческого, надо же так…
— Ты к ней тогда приходил?- спросил мрачный Пётр,- год назад.
— За ней,- поправил его Василий,- забрать хотел, с собой, но она не пошла.
— А почему не пошла?- заинтересовался Пётр.
— Ей тут самое место, она так сказала,- ответил Василий,- то ли повышение на работе ей обещали, то ли путёвку, съездить куда-то.
— Может в этот? Загон для прогрессивных,- Пётр кивком головы показал в направлении недавних новостроек, раскинувшихся ни на один квартал.
— Вряд ли,- засомневался Василий,- она, конечно не без привета, но не дура же, может отличить хомут от ошейника. Здесь сейчас наверное более-менее ещё жизнь осталась и мозги в головах.
— Надеешься на это или точно знаешь?
— Точно знаю,- успокоил Петра Василий,- она бы и перейти к нам смогла, если бы я как бродяга тогда не выглядел. Да и если бы не обещали ей все эти повышения с санаториями.
— А если за год наобещали ещё больше,- засомневался Пётр.
— Я знаю как её вернуть туда, где всего этого ещё не произошло,- Вася расплылся в счастливой улыбке.
— Вот и хорошо,- согласился Пётр и тут же засуетился,- а где мы день пережидать будем?
— А давай знаешь что сделаем? Постираемся, и как подсохнут вещи, пойдём в микрорайон,- предложил Василий,- за день найдём её, а вечером выйдем сами, пока нас патруль не выгнал? Ты точно к брату не пойдёшь?
— Нет, не пойду, у него семья, да и зачем я ему7- вздохнул Пётр,- и так мы везде, где только можно засветились. Да, а за нами же и там следить будут? По камерам, да и жильцы бдительные, наверное.
— И то правда,- Василий согласился и задумался,- роба нам бы не помешала сейчас.
— Что не помешало бы?- переспросил Пётр.
— Роба. Одежда такая, рабочая, забыл уже?
— Сразу же,- согласился Пётр,- пока ты не сказал, я и не вспоминал про это. Название одно чего стоит…
— И не говори, не название, а клеймо какое-то.
Молча они прошли к озеру, оно оказалось огороженным со всех сторон, вход оказался, само собой, платным, по углам забора стояли вышки, обвешанные со всех сторон камерами, в которых сидела охрана. Не сговариваясь и не приближаясь к забору, Василий с Петром прошли к речке, к которой пришлось возвращаться через полузаброшенный частный сектор. Речки на месте не оказалось, её закопали — пустили в трубу, ведь ничего бесплатного быть не должно, даже воды в речке или озере.
— За год закопали,- усмехнулся Василий,- вот он, прогресс во всей красе. Интересно, чем это населению необходимость объяснили?
Пётр промолчал. За время с последнего посещения прежнего мира в нём очень многое изменилось, и изменилось настолько сильно, что он не мог его узнать. С этим миром, казалось, его никогда ничего не связывало. Не было у него здесь родителей, которые с головой погрузились в прогрессивные веяния, которыми этот мир изобиловал. Не жил здесь и его брат, единственный из всех родственников, который признал его выбор.
Несколько лет назад мир неожиданно для всех разделился. Это не было разделением по национальным, финансовым или физиологическим признакам. По национальным признакам он разделён давным давно. По финансовым разделился как только была выпущена в оборот первая металлическая монета. По физиологическим признакам разделить могут только биологи, но эти различия столь незначительны, что их трудно заметить невооруженным взглядом. Мир разделился на тех, кто руками, ногами, зубами и другими способами цеплялся за все блага цивилизации. Не пропускал ни одной новинки и готов был на всё, абсолютно на всё, что бы быть в тренде, быть прогрессивным, модным, публичным, если так можно сказать. И на тех, кто вдруг однажды проснувшись, понял, что так жить нельзя, что хватит уже быть частью стада, что пора уже решать за себя самому и жить своей головой. Не напоказ, а по совести. Не ради лайков, а для души, для собственного развития. Вот они-то и начла исчезать с улиц городов и деревень, без лозунгов, не митингуя. Не собирая вокруг себя обиженных и униженных, их собрать проще и легче всего. Они исчезали тихо, молча. Некоторые из них потом появлялись, и если мало что рассказывали, то спустя какое-то время исчезали снова. Если начинали рассказывать и собирать вокруг себя толпы, то ими начинали интересоваться компетентные органы, интерес которых не обещал ничего хорошего.
Рассказы тех из вновь появившихся изобиловали утопическими подробностями о сказочных дубравах, берёзовых лесах, бескрайних полях и полноводных реках. О каком-то странном и изощрённом способе социального устройства, аналогов которому в обозримом отрезке истории просто не существовало. Там не было ни правителей, ни старост. Даже не было мало-мальских начальников. Не было никакой организации труда хотя сам труд был, но он не плачивался вообще никак. Самое чудное и подозрительное в этих рассказах, хоть это их и объединяло — было полное отсутствие денег. Свой мир они называли Иным, а этот Прежним. В общем психушки плакали по таким рассказчикам. И с каждым годом их становилось всё меньше и меньше. Может быть и появлялись, но уже ничего не рассказывали, или рассказывали только тем, кто ещё не полностью мумифицировался ради своей причастности к прогрессивному отцифрованному обществу.
— Вася… позвал в темноте Пётр,- а где мы стираться-то будем?
— Давай, может быть, колодец откроем?
— А если там тоже камеры?- предположил Пётр.
— Ну если и там камеры, тогда передадим привет,- хохотнул Василий и добавил уже серьёзно,- если и там камеры, значит зашло всё это слишком далеко. Это же как нужно ненавидеть друг друга, что бы следить за каждым даже в подвале, даже ночью под землёй, что бы ведра воды никто не взял бесплатно.
Их, пропадающих и так же неожиданно появляющихся поначалу искали, прочёсывали леса — но безрезультатно, искали с воздуха, с вертолётов и беспилотников, это тоже не дало ничего. Те из них, которых удалось допросить компетентным органам, не могли рассказать ничего, кроме того, что они просыпались уже сразу в Ином мире. Некоторые просто исчезали с улиц, задумавшись на минуту-другую они тут же оказывались там. Некоторые исчезали прямо из транспорта, на ходу. Но найти их поселения было невозможным. Временно вернувшиеся исчезали точно так же, возвращаясь обратно. Бывали случаи, когда они исчезали во время допроса прямо перед глазами дознавателей и оперов. Исчезали из бетонных камер и палат психбольниц, оставляя после себя лишь пустые вязки на кроватях, недоумение медперсонала и целые километры объяснительных и рапортов.
Мир разделился окончательно и Василий с Петром открывали колодец не в самой лучшей его части.
Стирать пыльные вещи в кромешной темноте в воде, текущей по дну трубы трёхметрового диаметра — занятие, помягче сказать, на любителя. Цивилизованный и прогрессивный гражданин таким безнадёжным делом не займётся никогда. Цивилизованному и прогрессивному гражданину положена стиральная машинка. Ему же положена машинка посудомоечная, кабина душевая, метры квадратные, машина в кредит, телевизор с большой диагональю. Гражданину цивилизованному положено быть прогрессивным, он вам не робот, что бы занимать свои руки чем-то таким, что может отвлечь его от просмотра разных контентов. Именно это он просматривает, а не читает книги, не разглядывает в музеях экспонаты, не ходит на спектакли. Хотя и современные прогрессивные спектакли это тоже контент по содержанию, и непонятно что по форме.
Василий и Пётр, не относящиеся к цивилизации и прогрессу совсем никак никаким оборудованием, кроме собственных рук и головы на плечах не обладали. Поэтому стирку они осуществили несколько странным способом — на ощупь, но сделали они это мастерски, ведь когда нет подсказок и чьих бы то ни было советов голова отличается ясностью и скоростью принятия решений. И ничто не мешает этому. Ничто не мешает развиваться и самому отличать хорошее от плохого, чёрное от белого, вредное от полезного. Дикари, одним словом, Василий и Пётр — пришельцы…
— Вась, а как ты её, зазнобу свою, возвращать-то будешь?- поинтересовался Пётр, когда они развешивали под утро свои пожитки на кустах.
— Есть у меня кое-какое средство...- загадочно произнёс Василий.
— Это какое?
— Это уже не важно,- Василий расплылся в улыбке,- но оно есть.
— Не скажешь?- продолжал выпытывать Пётр.
— Не скажу, сам скоро всё узнаешь. Штаны там ещё не подсохли?
— Да рано им ещё подсохнуть-то, развешали совсем недавно.
Они успели даже немного вздремнуть, пока сохли вещи, постоянно вздрагивая, просыпаясь и прислушиваясь. Потом до полудня просидели в кустах и немного побродили по частному сектору. Есть им не хотелось вовсе — от одного лишь воспоминания о еде, оставшейся в прошлом, их начинало подташнивать и подтряхивать. Настолько искусственной теперь она воспринималась. Днём они, несколько помятые, зашли внутрь жилмассива. К удивлению на них мало кто обращал внимание, из толпы они особо не выделялись. Среди лиц, окрашенных в серые тона бесперспективности и менее серые полутона повседневных радостей, двое мужчин возрастом чуть за сорок в помятой одежде — не такая уж и редкость. Они примелькались везде, где только можно было примелькаться, на остановках, в торговом центре и в магазинах, походили по бульвару, постояли у фонтана. Потом немного изменили свой маршрут и повторили его.
— Чего ты тянешь?- поинтересовался вдруг Пётр,- чего к ней не идёшь?
— Я не знаю, где она живёт,- спокойно ответил Василий и тут же сказал, но чуть тише, другим тоном,- чего ты встал-то? Пошли.
В ответ Пётр лишь вылупил глаза и продолжал стоять, Василий, успевший отойти на пару шагов, вернулся и потащил его за собой.
— Ты идиот, ты хоть понимаешь это?- зашипел приходящий в себя Пётр,- ты имя её хоть знаешь?
— У неё самое прекрасное в мире имя,- ответил Василий.
— Я и не сомневаюсь,- Пётр пришёл в себя и зашагал рядом,- ты понимаешь, куда мы попали?
— Понимаю, мы в самом извращённом настоящем, которое смогли вовремя покинуть, в прошлом, само собой,- ответил Василий,- а она не смогла. Но ей здесь не место. Может ты лучше брата найдёшь?
— Нет, тебя, дуралея, я одного не оставлю в этой клоаке,- заявил Пётр,- как мы её теперь найдём, не зная адреса?
— Вечером на остановке встретим, она с работы в одно и то же время возвращается.
— Откуда?- попытался уточнить Пётр, но тут же вспомнил, что это такое и как здесь от этого зависят,- ну да, нуда… А если она её поменяла?
— Так просто её не поменять, это же не модный гаджет,- усмехнулся Василий,- это цифровизированное общество, если один раз чем-то испачкал своё имя, то это так и будет тебя всю жизнь преследовать.
— Да зачем ты всё это помнишь до сих пор?- искренне удивился Пётр, но до него тут же дошло,- из-за неё?
— Да,- согласился Василий, хватит уже здесь торчать, камеры кругом, пошли ближе к остановке.
На остановку они пришли молча, встали возле трамвайных рельсов на повороте и делали вид, что ждут транспорт. Василий тем временем не переставал напрягать зрение и посматривал в сторону автобусной остановки, которая располагалась дальше и в стороне. Самих автобусов и пассажиров видно не было. Зато хорошо просматривались выходы оттуда — заботливые руки рабочих по повелению властей и под их пристальным надзором разгородили выходы с остановки невысокими заборчиками, тем самым регулируя потоки пешеходов и пассажиров и на всякий случай.
— Вот она...- сердце Василия замерло, он прошептал напарнику,- Наденька…
— Какая именно?- попытался выяснить Пётр, но тут же по взгляду друга понял кто именно так его интересовал.
Невысокого роста, немного щуплая белобрысая женщина с большими карими глазами и очень серьёзным выражением лица вышла из трамвая и отправилась сначала к торговому центру, но пройдя несколько шагов вдруг остановилась и осмотрелась. Увидев Василия она улыбнулась и пошла к нему навстречу. Пётр остался на месте.
— Как вы меня нашли?- серьёзно спросила женщина, подойдя к Василию.
— Наверное опять чудом,- Василий расплылся в улыбке.
— Или вы всё-таки из этих?- поинтересовалась женщина, намекая на компетентные органы,- а это кто?
— Это Петя, друг детства, со мной пришёл, брата хотел попроведать, — ответил Василий,- завтра мы уходим обратно.
— Навсегда?- спросила женщина.
— Если с тобой, то навсегда,- ответил Василий.
— А я смогу вернуться?- поинтересовалась женщина.
— Если ненадолго,- ответил Василий,- да и делать здесь особо нечего. Кругом одни загоны.
— Тихо,- женщина пальцем показала, что бы Василий молчал, он понял, что в толпе она заметила кого-то, кому не обязательно слышать разговоры посторонних,- мне надо подумать.
— Долго? Время ограничено, нас завтра вечером будут вынимать отсюда.
— Думаю, что решу до завтрашнего вечера.
Во время разговора они шли вдоль торгового центра по автомобильной стоянке, заполненной самой разнообразной техникой, Пётр шёл немного сзади.
— Где вы живёте?- Василий снова перешёл на вы.
— Вон, пятиэтажка через дорогу, второй этаж, третий подъезд.
— Хорошо,- ответил Василий,- я спою нашу с тобой песню.
— Ты постой?- уточнила женщина.
— Её самую,- улыбнулся Василий,- я всегда её пою. Только для тебя одной.
— Ты поёшь её там, а я слышу здесь?- удивилась женщина.
— Наш мир един,- ответил Василий,- просто он разделён на искусственную часть и настоящую. Настоящее всегда сильнее искусственного, оно всегда найдёт себе дорогу.
— Долбанный ты романтик,- женщина улыбнулась и пошла к переходу через автомобильную дорогу,- до завтра.
— Чего ты там про искусственный мир сказал?- послышался из-за спины голос Петра.
Остаток вечера они провели сначала на жилмассиве, потом прошли в сторону таких же полузаброшенных дач, идти было далеко, но была надежда, что там можно будет не опасаться вездесущих камер и даже переночевать в спокойной обстановке. Дачное общество встретило Василия и Петра обилием растительности. Природа всегда берёт своё, если в неё перестают вмешиваться, если ей перестают указывать как надо правильно расти, на какую высоту и в каком направлении. Так и случилось на дачах, большинство из которых давно забросили — кто из-за непомерно высоких налогов, кто по причине пошатнувшегося здоровья. Но большинство всё-таки из-за того, что всем поголовно навязали что это не модно, что это пережиток прошлого и вообще позапрошлый век. Граждане и гражданки, полёживая на комфортных диванах давно уже занялись цифровым огородничеством — насадили целые плантации искусственных растений и как держать в руках лопату или тяпку разучились.
Немного побродив по зарослям, Василий и Пётр решили на всякий случай заночевать где-нибудь на чердаке, желательно на чердаке бани или какого-нибудь другого второстепенного строения.
И оно нашлось в скором времени. Это и был один из пережитков прошлого силиконово-цифровизированной цивилизации — баня с мансардой. Лёжа на куче тряпья, глядя сквозь рассохшиеся щели, как прячется за горизонтом солнце, они услышали один долгий удар далёкого колокола.
— Нам звонят,- сообщил Пётр.
— Точно,- согласился Василий,- контрольный. Ровно сутки остались.
— А ты вот скажи мне, Вася, сегодня же суббота, как ты узнал, что она на этой самой, слово это даже не хочу вслух произносить.
— Да и не подумал даже,- сам себе удивился Василий,- хотя у них и выбора-то уже не осталось никакого, раз в такую кабалу попали, то и по субботам наверное их там ждут с распростёртыми.
— И то верно,- согласился Пётр,- а в записке ты три имени написал или два?
— А ты сам как думаешь?- усмехнулся Василий,- неужели я её здесь могу бросить?
— А если не согласится?- не унимался Пётр.
— Согласится,- ответил Василий,- отсюда много кто хотел бы сбежать, да некуда. Везде одно и то же. В роботов все превратились, ярмо одели на себя и мозги друг другу ещё промывают, чтоб лучше в сказку верилось.
— А вот знаешь, Вася, — помолчав, заговорил Пётр,- я ведь тебя теперь совсем по другому узнал, с другой стороны. Ты ведь не такой простой, как кажешься.
— Хитрый что-ли?- Василий усмехнулся в темноте, но никто этого не заметил.
— Нет, не хитрый. Ты ведь, может быть даже не совсем понимаешь, что тобой движет.
— И что же мной движет?- поинтересовался Василий.
— Любовь,- ответил Пётр,- но какая-то чистая до наивности. Ты же как ребёнок, готов в тазик с кипятком шагнуть, лишь бы своего добиться.
— Может быть и так,- согласился Василий.
На этом разговор закончился, но им обоим не спалось, каждый думал о своём. Пётр вспоминал жену, которая осталась в Ином мире, которая даже не спросила, надолго ли он уходит и связано ли это с какими-нибудь опасностями. Он просто сказал, что надо помочь Васе и никто ему даже не думал препятствовать. Раз надо, так надо. Даже селяне, прочитав записку, в которой ушли двое, а возвращаться будут трое не задали никому ни одного вопроса. Никого это не насторожило, не озадачило. Их Иной мир, похожий на сказку и рай одновременно отличался безграничной степенью доверия друг к другу, душевной теплотой и пониманием. Где каждый мог решать за себя и только за себя, где не было ни зависти, ни озлобленности, ни ненависти, всё равно казался Петру, да и не только ему, не совсем полноценным. Иному миру, их миру, всё равно чего-то не хватало, хотя всех всё устраивало. А не хватало ему, Иному миру, именно такой любви, которую носил в себе Василий — не самый видный мужик, не самый завидный жених, живущий чуть поодаль от основного села и постоянно что-то модернизирующий и строящий в своём доме. И тут вдруг оказалось, что один только Васька, не знающий, что его ждёт впереди, готовый бросить даже то, чего у него нет и рвануть в ад, в самое неблагополучное его место, что бы вытащить оттуда ту, о которой он знает только имя и цвет волос.
— Вася, ты не спишь?- позвал шёпотом Пётр после долгих размышлений.
— Не спится?- поинтересовался Пётр.
— Не спится,- согласился Василий.
Оба вздохнули, но разговор не продолжили, оно и не к чему. Посреди ночи где-то вдалеке заурчал тяжёлый трактор. Власти всё-таки решили избавиться от надоевших заросших дач, и как все прогрессивные власти сделали это ночью. Не заброшенные дачи тоже пошли под бульдозер, оно и понятно — площадка должна выглядеть во всех местах одинаково, а с правом на собственность можно и потом вопросы решить. Да и кто кому дал какое-то право, иметь собственность, на которой можно выращивать что-то кроме ГМО?
До дачи, где прятались Пётр с Василием трактор не добрался — где-то провалился в темноте в подземелье. В остальном ночь прошла спокойно и тихо. Утро подкралось незаметно и когда первые солнечные зайчики проникли внутрь мансарды сквозь щели, Василий и Пётр решили, что пора бы уже дачи покинуть. Была вероятность какой-нибудь облавы на недовольных или на социально слабо адаптированных — не верящих ни во что прогрессивное.
Если нужно что-то спрятать, то лучше всего сделать это на виду у всех, на самом видном месте. Василий с Петром отправились на жилмассив. К обеду на бульваре, делящим Юго-Западный на две части, начались народные гуляния. Или что-то на это мероприятие очень похожее. Оплаченные властью и теми, кто её контролировал артисты что-то пели с импровизированной сцены, само собой про светлое будущее и счастливую жизнь. Неподалёку от сцены раздавали что-то съедобное. Василий и Пётр затерялись в толпе, слились с нею и не привлекали внимания ни лишними разговорами, ни расспросами.
Прохаживаясь между праздношатающимися гражданами и гражданками они провели день. К вечеру Петру начало казаться, что пару раз в толпе он видел брата Сергея. Может быть так оно и было, а может быть просто померещилось. Уставшие и голодные они просто коротали время, постоянно посматривая на солнце, которое никак не хотело покидать небосклон. Надежду Василий не встречал, точного решения её он тоже не знал, но был уверен, что она давно уже решила безысходность поменять на что-то совершенно другое, пусть и пока не известное, но очень отличающееся от серой реальности раскрашенной лозунгами и видимостью праздника.
-Вот они, эти двое,- услышал за своей спиной Пётр, второй день за ними слежу.
Это скрипела какая-то зловредная старуха. Кому она это говорила — выяснить не удалось, возможно милиционеру или дружиннику, Пётр не стал привлекать к себе внимания и показывать, что слежку за ними он обнаружил. Шагнув вперёд он сделал вид, что запнулся, облокотился на Василия и шепнул.
— Вася, пой, зови её, Вася…
Василий сначала не понял что это было, но обернувшись, увидел за спиной милиционера с дружинником. Пётр не растерялся и завалился им под ноги. Завалился удачно — милиционер, запнувшись упал, но потянул за собой одного из дружинников. Вася первым делом хотел помочь другу, но по его глазам понял, что надо срочно затеряться в толпе, что он и сделал. Петра повязали. Милиционер тут же одел на него наручники и пока дружинники вели его к машине, которых стояло в ряд несколько, это же народные гуляния, без этого никак, начал давать ориентировку по рации на второго подозрительного типа.
Василий услышал как в толпе тут и там зашипели рации, до дома Надежды нужно было пробежать, пронестись, пролететь, в общем, преодолеть три или четыре квартала. Он сорвался с места и побежал, расталкивая мешающих и перепрыгивая через ноги тех, кто норовил ему их подставить. Обид на деградировавших граждан у него не было, была лишь цель — добраться вовремя до дома Надежды и подать ей сигнал. Василий поднял глаза в небо, перепрыгивая какую-то лавочку, на которой никого не было и цель у неё была одна — локализовать толпу, если вдруг что-то случится, она просто была встроена в забор.
Василий пересёк один квартал и почти уже пробежал через второй, как из-за угла дома появился УАЗик, обычный такой, допотопного вида УАЗик, раскрашенный как и положено ему быть раскрашенному.
— Вдоль по улице метелица метёт,- заорал на всю улицу Василий.
Надежда, уже одетая в платье и несколько изволновавшаяся за целый день ожидания, стояла на кухне у плиты, она решила ещё немного подождать и попить чая перед выходом. Электрический чайник недавно сгорел и она пользовалась старым никелированным со свистком. Что происходило на улице в квартале от её дома она не слышала и не могла слышать — окна выходили на другую сторону, но внезапно какое-то чувство, очень похожее на тревогу, овладело ею.
Василий, увидев милиционеров, развернулся и решил обежать дом с другой стороны, он рванул бежать и увидел, как прямо перед ним затормозил другой, точно такой же УАЗик. Не думая и не сомневаясь ни мгновения, он запрыгнул на капот и тут же спрыгнул с другой стороны. От удара о землю он упал, по кувыркнувшись тот час же встал на ноги и побежал дальше.
— За метелью моя милая идёт!- продолжил он свою песню, скрываясь за углом дома, случайно сбив с ног дружинника, бежавшего ему навстречу.
Надежда выронила чайник из рук, он ударился о плиту, крышка отлетела в сторону и вода, к счастью ещё холодная, облила ей платье. Слёзы тут же навернулись на глазах Надежды. Не из-за мокрого платья. Она поняла, что началось и обратного пути нет, скоро она станет свободна.
Следующий дом Василий пробежал на удивление быстро, за ним должен был показаться дом Надежды, но с обратной стороны.
— Ты постой постой красавица моя!- не дожидаясь когда он доберётся до места, продолжил петь Василий,- дай ты наглядеться радость на тебя.
Надежда, снявшая мокрое платье и державшая в руках синий в цветочек домашний халат, услышала с улицы заливистую трель свистка дружинника.
Василий поворачивал за угол дома Надежды, когда налетел на двух ничего не подозревавших милиционеров, одного он сбил с ног, второго толкнул на стену. Как это получилось, он не понял, тут же пробежав торец дома он снова повернул за угол и увидел по милицейскому УАЗику возле каждого подъезда — это была облава. Это было похоже на конец…
— На твою ли на приятну красоту,- сбавляя шаг и поднимая руки вверх продолжил песню Василий,- на твоё ли что на белое лицо.
Василия окружили, сколько их было, он не считал, может быть десятеро, может быть больше, но окружили издалека, никто не подходил к нему ближе десяти метров, но никто бы и не промахнулся.
— Ты постой постой красавица моя, дай ты наглядеться, радость на тебя,- знакомый голос ворвался в раскрытую балконную дверь Надежды.
— Ты пришёл за мной,- прошептала она и выбегая на балкон, попутно запахивая халат,- ты не обманул…
Поющего на газоне Василия пинали в четыре ноги, двумя ногами сразу пинать невозможно, а милиционеров вокруг него собралось аж целых восемь. Называть их человеками или людьми — значит кривить душой. Поющего Василия пинали именно восемь милиционеров. Но из под их криков, из-под их истошного сопения рвалась наружу песня.
— Красота твоя с ума меня свела.
Где-то высоко в небе звучно и громко ударил неведомый колокол. Милиционеры встали, как вкопанные.
— Иссушила добра молодца она,- подхватила сквозь слёзы Надежда, увидевшая ужас, который творился внизу.
Колокол позвенел второй раз, более протяжно и громче, чем в первый раз. Толпа на бульваре, изобилующая, как выяснилось, стукачами и другими законопослушными и добропорядочными элементами, подняла головы вверх и заулюлюкала, как по команде. Она решила, что это новый вид поздравлений или сейчас начнётся новое невиданное до этого зрелище.
— Ты постой постой, красавица моя
— Дай ты наглядеться, радость на тебя,- пробасил в УАЗике Пётр, с подбитым глазом и поломанным носом, тем самым перепугав сидящего за рулём милиционера.
Небо зазвучало в третий раз, ещё более громко и протяжно. Толпа зашлась в крике отчаянного восторга.
Когда звук затих восемь милиционеров, только что пинавших Василия, никого под ногами не обнаружили, чему очень удивились, никого так же не было в собачнике УАЗика, где только что сидел задержанный, которого привезли с собой по тревоге, а с балкона второго этажа свисал синий поясок от халата, на который никто не обратил никакого внимания.
Находящаяся на балконе во время колокольного звона Надежда оказалась на берёзе, согласно высоте, на которой находилась. Пётр упал с высоты около метра, в наручниках, это было его приобретением и памяткой для всех о том месте, которое они покинули, и лишь Василий, окровавленный, в ссадинах и синяках, но самый счастливый на всём белом свете никуда не упал и нигде не повис. Он как лежал на газоне, так и остался лежать на земле. Он смотрел на небо и искренне не понимал, почему колокол прозвенел на несколько часов раньше.
Через пару минут подошли селяне, помогли спуститься с дерева Надежде, которая тут же начала хлопотать возле Василия, который успел встать с помощью Петра и облокотился на соседнюю берёзу.
— Вы думаете, почему раньше вас вызвали?- спросил бородач примерно их возраста, пришедший на помощь вместе со всеми.
— Угу,- только и смог произнести избитый, но счастливый Василий, с которого Надежда стирала кровь.
— А сами как думаете?- усмехнулся бородач,- два самых малохольных отправились в Прежний мир, чего от этого ждать хорошего?
Пётр посмеялся, Надежда пока ещё ничего не понимала и кто эти люди не знала, а Василий обнял её поломанной рукой и спросил.
— Ты наверное расстроилась, что забыла косметичку?
Она легонько толкнула его в бок и под дружный хохот все отправились в деревню.
В Иной мир пришло то, чего ему не хватало, в него пришла Любовь. Не показная. с лайками, постами и картинками. Она без билетов в кино и путёвок в заграничные санатории — она настоящая, она не заставляет что-то делать, не принуждает к чему-то, она просто показывает дорогу и даёт силы, не гарантируя при этом результата и не обещая золотых гор. Она безусловная, не требующая взамен ничего.
В Прежнем мире… Да оглянитесь же вы наконец-то! Это же он и есть, пока не в самой его извращённой форме, но туда он и катится, с каждым годом набирая обороты и остановить это только в ваших силах. А для начала нужно просто посмотреть вокруг собственным взглядом, никем не навязанным, никем не рекомендованным и никем не отлайканным.