Рубашка

Надя вышла из подъезда, накинула капюшон старого пуховика, и стараясь не наступать в мутные лужи, пошла на остановку. Дождевая пыль неприятно била в лицо и опадала мелкими каплями на сумке.

Ветер уныло подвывал, остервенело срывал с деревьев мёртвую листву, швырял горсти воды на прохожих, машины, витрины магазинов. Низкое серо-белое небо давило.

На остановке не было ни души. У Нади от холода заныли пальцы, перчатки она забыла в прихожей у зеркала. Подъехала пузатая жёлтая маршрутка, с грязными брызгами на лимонных боках и толстых колесах. Надя плюхнулась на переднее сиденье рядом с водителем.
В
салоне пахло бензином, дешевым куревом, но было тепло. Водитель курил в открытое окно. Он включил радио, и хриплый мужской голос забубнил: «Продолжаем информировать Вас о событиях вокруг поселка Первомайский, где чеченские боевики удерживают заложников. Туда вылетели из Москвы директор службы безопасности Михаил Барсу…». Водитель что-то пробурчал себе под нос, переключил канал, и Надя услышала песню о розах, уже порядком ей надоевшую.

Надя не выспалась, хотела поскорее добраться до работы — чтобы выпить горячего кофе и согреться. Она работала продавцом в маленьком магазине одежды, и получала весьма скромную зарплату — 900 рублей. Впрочем, деньги поступали без перебоев, и она не жаловалась. Часть заработанных денег она отдавала матери- ей задерживали на заводе зарплату уже третий месяц, а цены на продукты взлетали все выше. Мать не хотела брать ничего у дочери, и тогда Надя клала деньги ей в сумку или во внутренний карман пальто.
Надя отперла магазин, включила свет и электрочайник. Сняла куртку, закуталась в фиолетовый шерстяной палантин, заварила растворимый кофе. С удовольствием прильнула пухлыми губами к чашке с дымящимся обжигающим напитком. От пары глотков божественное тепло разлилось внутри, и Надя приободрилась.

Погодка гадкая, в значит покупателей сегодня будет мало. Догадка девушки подтвердилась — за три часа в магазин зашёл только сгорбленный дед и невнимательно оглядев хоровод цветных футболок, джинсов и белья, вышел прочь.
Нужно было перевесить рубашки, но вставать не хотелось, и Надя решила накраситься. Едва она подвела губы, как дверь медленно открылась.
На пороге стоял худощавый паренёк в серой куртке и шапке. Он нерешительно сделал шаг вперёд и тихо поздоровался. Парень робко оглядел висящие перед ним вещи, словно боялся, что они оживут и набросятся на него.

Надя отложила косметичку, подошла к покупателю и по привычке защебетала:

— Добрый день. Вы что хотите приобрести? У нас тут новый завоз был…
Паренёк посмотрел на нее так, словно стыдился того, что посмел сюда войти. Надя почему-то замолчала. Она только сейчас увидела какой он худой. Ему было от силы лет восемнадцать-девятнадцать. Лицо болезненно-сероватого оттенка, скулы заострены, а в глазах та печаль, что бывает у людей, повидавших многое. На самой их глубине Надя разглядела глубокое отчаяние. От его подавленного вида у Нади сжалось сердце.

Парень тихо произнес:
— Дайте, пожалуйста, самую дешевую футболку, которая у вас есть. Когда…Если я вернусь, я отдам вам деньги, — голос парня дрожал, он попятился к выходу и его щеки вспыхнули.

— Футболку? – Надя немного удивилась просьбе и вспомнила про попрошаек. Она хотела бы возмутиться и прогнать его, но он словно угадал ее мысли и поспешно произнёс:

— Мы с другом из Чечни. Едем в госпиталь, он сильно ранен, и вся его рубашка пропиталась кровью..., — голос его дрожал.
Надя почувствовала, как внутри у нее все замерло.

В голове замелькали кадры, увиденные по телевизору: громоздкие танки, оглушающие выстрелы, разрушенные полусгоревшие дома, безжизненные тела молодых ребят среди пыли, грязь, полные боли крики женщин.

Война, о которой все говорили, казалась Наде раньше далекой, ненастоящей, словно это происходило в каком-то другом мире. И сейчас, только сейчас она поняла, что война как никогда рядом, что она забирает вот таких солдат, еще детей, наивных, юных, тех, кто больше всего хочет жить. Она почти физически ощутила запах пороха, железный привкус крови. На мгновение ее окутал животный ужас от осознания этого факта.

Он пробрался в самые закоулки души, и заставил оцепенеть.

— Я пойду, — выдохнул мальчишка. В его голосе Надя отчетливо услышала разочарование.
Она вздрогнула, резко подошла к прилавку и стала перебирать футболки.

— Стой! Размер какой? – спросила она. Теперь дрожал уже ее голос.

Парень от неожиданности не ответил, только снял шапку, на его лице промелькнула тень удивления. Господи, сколько же он ларьков обошел, думала Надя, судорожно роясь в вещах.

Она нашла добротную синюю рубашку и коричневый мягкий свитер. Надя аккуратно сложила вещи в пакет. Она автоматически посчитала сумму дара, выходило около 300 рублей, и тут же отругала себя за мелочность.

— Нет, свитер не надо! Лучше… носки бы… если можно, — воскликнул солдат, и поспешно добавил – простите за мою наглость. Он стушевался, смущенный своей же просьбой.

Надя мигом достала три пары теплых носков, схватила со стола начатую пачку Мальборо.

Девушка протянула солдату пакет. Тот робко взял его. Сдерживая слезы, забормотал слова благодарности. Его глаза засветились от неожиданности и радости. Он пятился к выходу, мелко кланялся и бормотал: «Спасибо большое!».
Надя увидела, что его русые волосы словно присыпаны снегом, но через секунду поняла, что это седина. Она контрастировали с его молодой, угловатой фигурой и юным лицом, выглядела неестественно, и оттого пугала. Надя хотела остановить солдата, напоить чаем, и никогда не пускать туда где хозяйничают боль и смерть. Но слова застряли в горле комом. Да и что она, кто она.
Чувства смешались в невообразимый коктейль — ощущение несправедливости, беспомощности, злости на государство и людскую глупость, жалость захлестнули с головой.
Когда дверь закрылась, Надя отвернулась и ее плечи мелко затряслись.
Теперь при слове «война» перед глазами возникал образ худого мальчишки с отчаянным взглядом, которого, возможно, не дождались дома.