Посвящение. (Глава 02)

Бабка научила его молиться:" Ангелы -Хранители, летите меня впереди, охраняйте меня в пути."
Так он и молился.
А ещё ему всегда так нравились бабкины рассказы, на ночь. Он проваливался в перину, ещё пробабкину, набивную, из пуха. Он закрывал глаза и падал в Небо. Прямо в звёзды.
-«Бабка моя была ведьма. Когда она умирала, крышу разбирали. Душа не могла улететь»,- в чёрной комнате с видом в тёмный сад, он слушал бабкин шёпот. Ему хотелось дослушать.От холодной стенки с ковриком, на котором олень пасся среди поваленных деревьев. От картин с мишками на лесоповале и от щели, что между стеной и панцирной кровати, он жался к родственной душе. Интуитивно ища защиту в её тёплом мягком теле. Ему нужен был звук её голоса. Пока не заснёт.
-Катится клубок,- продолжает голос справа. Сердце мальчика притихает, он делает вид, что спит. Рука его обняла бабкину шею.
Это как сказки. Только правда.Так он думал.

«Самопал»

— Смотри, это тебе пистолет, а это Женьке, -голый до пояса сухощавый мужчина с внешностью актёра Басова, в трико и тапках на босу ногу, закончил мастерить.
-Старый дурак, -от летней кухни, выложенной «кабанчиком» из коричневой и бежевой плитки, не высокая, дородная женщина встревает в осмотр оружия.
— Вот сюда шарик загоняем, -вставляет в медную трубку шар от подшипника.
— От эти спички примотанные поджигаешь...- чиркает, подпаливает самопал, целится в бабусю.
Та подпёрла руки в боки.- У -у. Ну стреляй, стреляй! Старый козёл… Надувает свои внушительные груди для последующего текста.
Не успевает закончить. Звучит выстрел. Беловатое облачко в районе сарая сносит ветерок. В открытых дверях летней кухни, на уровне замка, отчётливо видно, как белый шарик вошёл аж почти насквозь.
-На, -человек в трико вручает пацанёнку два дробовика, в стиле пистолей, как у Пушкина.

Бабуся смотрит на пулю в дверях. Меняется в лице. Драчливый воронежский характер хватает алюминиевый ковшик из ведра на колодце.
— Тикай, — не трезво ухмыляется дед.
По деревянной лестнице на летний душ, потом на крышу туалета и за двор.
Перед прыжком пацан видит, как дед с бабкой сцепились.
Схватив за волосы, та дубасит мужа ковшиком по голове. Тот пытается вывернуться из насевшей на него туши, голым торсом, до крови, царапаясь о цементный двор. На помощь выскакивает отчим, пытается их растянуть.
— Маздон лысый! Лысый монах,- орёт бабка. Она хватает отчима за руки и они вдвоём с дедом преподают тому урок, что в драку мужа и жены лезть не надо.
С покарябаным лицом и с фингалом под глазом, тот отступает в их с матерью комнату.
— Еврейский лизоблюд, — не унимается тёща. Дед сплёвывает кровь с губы. Растирает кровищу с подряпаной спины.Харкает.
— Дай мне!- обращается к жене, требуя налить.
— На!!- та, прям под нос, тыкает ему дулю.

Не говоря ни слова, дед хлёстко бьёт бабу ладошкой, сбоку. Удар сбивает её с ног. Оба падают в партер.
— Перестаньте, перестаньте, — орёт внук. С рёвом он прыгает за забор, пряча за пазуху пистоли.

-Это дед сделал, мне и Женьке! — гордо говорит паренёк, выбрав себе самопал по- больше и протягивая второй своему шестилетнему брату. Прямо при папе того.
Эти пистоли так и не сделали больше ни единого выстрела. Их выбросил в ревчак дядя паренька.

(продолжение следует)