Колыбельная

Хюррем сидела у кровати спящей дочери Михримах и пела ей колыбельную на своём родном языке:
Ой у гаю, при Дунаю
Соловей щебече.
Він же свою всю пташину
До гніздечка кличе.
Ох-тьох-тьох і тьох-тьох-тьох
Соловей щебече.
Він свою всю пташину
До гніздечка кличе.
Ой у гаю, при Дунаю
Там музика грає
Бас гуде, скрипка плаче,
Милий мій гуляє.
Ох-тьох-тьох і тьох-тьох-тьох
Там музика грає.
Бас гуде, скрипка плаче,
Милий мий гуляє
Ой у гаю, при Дунаю
Стою самотою.
Плачу, тужу, ще й ридаю
Милий за тобою.
Ох-тьох-тьох і тьох-тьох-тьох
Соловей щебече.
Він свою всю пташину
До гніздечка кличе…
Хюррем Султан допела до конца, а затем внезапно вспомнила, как они сбегали в ночь вместе с Лукой, сбегали, весело смеясь и абсолютно не думая об окружающих. Мама часто смотрела на дочь после этого обвинительным взглядом, но молчала, ведь дело было перед свадьбой. А сейчас уже и мамы нет, и Луки, и все так изменилось. Давно прошли те дни, когда можно было весело, от души, смеяться и говорить то, что действительно думаешь, когда не надо было оглядываться по сторонам, выискивая взглядом предателей и убийц, не нужно было врать и изображать на лице радость. Ушло то время, когда жизненный путь не ощущался хрупким весенним льдом, где в любой момент можно уйти под воду. Тогда она жила счастливой жизнью и могла жить так дальше, если бы… Если бы не приход татар, если бы не назначенное в тот роковой день венчание в церкви, если бы не ее положение в гареме… Как много «если бы»…
Хюррем зевнула и, подложив под голову руку, подумала, что все равно не все было так идеально, и та жизнь в селе никогда бы не заменила ей эту: полную власти, любви, ревности, интриг. Если бы не рабство, она никогда бы не встретила Сулеймана и не влюбилась в него так сильно, что иногда, казалось, она сходит с ума, не родились бы их замечательные дети…Глубоко вздохнув, рыжеволосая поцеловала дочку и прошептала:
— Сладких снов, мой ангел…