Филе картофеля
Возрастные ограничения 0+
Наш мир в действительно несколько отличается от того, как мы его привыкли воспринимать. Если никогда, вообще никогда не задумываться, какую роль в нашей жизни играет информация, в водоворотах которой нас постоянно мотает и ими же куда-то уносит, то всё просто, понятно и ясно. Тогда новости не воспринимаются как средство навязывания негативного стереотипа мышления, бесчисленные и однообразные сериалы с бесконечными перестрелками этому не способствуют, так называемые звёзды не пропагандируют криминал, наркотики и суициды. Тишь да гладь, всё просто и понятно, временами даже уютно. У каждого есть своё место под солнцем, и не важно, что тень некоторых мест, а точнее седалищ, забравшихся несколько выше остальных, очень затеняют эти места другим, хотя это тоже не важно, если не вникать в роль информации в нашей жизни.
Если оставить в стороне новостные, сериальные и другие новостные потоки несколько в стороне, а оставить один, который, казалось бы вообще к ним не относится, а именно музыку, обычную музыку, которая звучит из каждого проезжающего автомобиля, иногда из окон домов, в маршрутках, некоторым она поступает сразу в мозг через индивидуальные наушники, по последней моде почему-то больше похожих на окурки, торчащие из ушей, то мы придём к очень интересному наблюдению… А именно к тому, что зазвучавшая где-то песня из прошлых лет, хотим мы этого или не хотим, но частично или полностью переносит нас в прошлое, само собой через воспоминания.
А вот каким оно было, это прошлое, кто и что из него вспомнит, уже полностью зависит от нас самих. Одни могут опечалиться и прийти в уныние, услышав какую-нибудь песню из молодости, другие наоборот, вспомнят что-то приятное и хорошее. И когда говорят, что надо помнить своё прошлое, про дедов, как они воевали, про достижения и всё остальное, это, конечно очень хорошо, но не стоит забывать и о своём собственном прошлом, потому что это, хотим мы этого или нет, фундамент нашего настоящего. И чем больше негатива в этом прошлом, тем тусклее светит солнце в настоящем, не в астрономическом смысле, в образном, это для тех, кто в своём настоящем не может сделать ничего стоящего и лишь льёт негатив на окружающих, и каждый может без труда вспомнить такой персонаж из собственной жизни, а то и не один.
— Василич, да выруби ты уже эти пережитки,- попросил водителя потрёпанной четвёрки его пассажир,- как ты вообще эти пилорамы всю жизнь слушаешь?
— Ни хрена ты, Саныч, не понимаешь,- усмехнулся Василич,- это не пилорамы, это божественные звуки боевой молодости…
— Они все одинаковые,- усмехнулся Саныч, но Василич уже убавил громкость.
Обоим им, и Василичу, и Санычу, за сорок, и на дворе давно уже XXI век, разматывается как рулон билетов у кондуктора в автобусе, где каждый билетик это прожитый год, попадаются счастливые, но не так часто, как хотелось бы, бывает, и их гораздо больше, простые, ничем не запоминающиеся. А играло в машине Василича, бывшего патлатого мотоциклиста, что-то очень тяжёлое и весьма своеобразное. И называют они друг друга по отчеству только потому, что именно так обращаются друг к другу очень давно, с прошлого века, когда все эти пилорамные визги были новинками, с девяностых годов, видимо уже в силу привычки. Министрами или хотя бы замами министров никто из них, конечно же не стал, видимо учились не в тех школах, иначе пилорамы визжали бы в лимузине класса люкс, олигархами тоже, видимо не те учебные заведения посещали после школы, ну да ладно.
Боевая молодость понятие тоже условное, те, кто ждёт, что сейчас завизжат пули над головами, не ждите напрасно, это из сериалов про девяностые.
— Это же год примерно,- Василич почесал затылок, силясь припомнить какого же года визжащая из колонок композиция, как они тогда назывались,- примерно девяносто шестой или седьмой…
— Точно,- согласился Саныч,- древность та ещё, вековая практически.
— Сам ты древность,- заржал Василич,- это молодость. Петровича помнишь?
— Кто же не помнит Петровича с его коронной кулинарной фразой?- Саныч тоже в ответ заржал, громче любого коня, внезапно перепуганного трамваем.
— Так вот это она и есть, молодость!
Девяностые годы, хотя сейчас уже и кажутся чем-то страшным, ими даже пугают, по сути такими были не у всех, лишь у тех, кто запомнил в них лишь негатив, а телевидение потом стало преподносить их именно такими. Да, они были тяжёлыми в экономическом плане, но они были весёлыми, именно для тех, кто их такими запомнил.
Случай с кулинарной фразой тому подтверждение.
Общага, обычная обшарпанная общага, с отваливающейся штукатуркой, орущими соседями, бабуськами, от безделья считающих прохожих и обвиняющих прохожих если не в проституции, то в наркомании точно, в зависимости от пола, сидящими на скамейке, которые не успели получить достойное жильё пока были трудоспособными, всё это лишь фон той истории. Произошла она в холостяцкой берлоге Василича, одной из комнат этого великолепного перенаселённого особняка на рабочей окраине города. Сама же берлога имела площадь чуть больше десяти квадратных метров, с полтонны книг в шкафах, чёрно-белый телевизор и плитку, обычную электрическую плитку с самодельной нихромовой спиралью вместо конфорки.
Молодость, особенно боевая, отличается непритязательными требованиями к жизни и возможностью оперативно всё исправить, если что-то вдруг пошло не в правильном направлении, потому что впереди ещё целый не размотанный рулон билетов, и направление маршрута поменять проще простого. Но именно это отношение и горячность иногда приводят к почти тупиковым ситуациям.
Деньги, которые приходят долго и порой тяжело, разлетаются как брызги из грязной лужи, если в неё попадает что-то большое и тяжелое, и пока они снова придут, приходится ограничивать свою горячность ещё большей непритязательностью. Именно так и произошло, когда Василич, Саныч и Петрович, которым тогда было чуть за двадцать, собрались в этих прекрасных, хотя и тесноватых, апартаментах, что-нибудь приготовить и перекусить, потому что обмен веществ в молодых организмах обусловлен их физиологией и против природы не попрёшь, как ни старайся.
Это в сказке можно помести по сусекам и наскрести там на колобка, в жизни чаще бывает несколько печальней. Кроме лапши, лука и картошки как назло не оказалось ни в одном из проверенных сусеков. Но молодость есть молодость, и даже простое приготовление чего-то даже отдалённо напоминающего что-то съедобное может неожиданно превратиться во что-то очень весёлое и запомниться на долгие годы.
В девяностых ещё не успели испортить огромное количество киноплёнки на сериалы, не успели наладить новости таким образом, что из них вываливалось бы в таком количестве самое отвратительное и безобразное в своей негативности, тогда эти процессы только набирали обороты и обкатывались, да и в телевизоре не было столько каналов и далеко не все они вещали круглосуточно, тогда вообще ещё читали бумажные газеты, внимание, с программами телепередач, а сотовые телефоны можно было увидеть в фантастическом кино, но никак не на улице, это всё появилось позже.
И вот здесь стоит немного подробнее рассказать о Петровиче, молодом здоров деревенском парне, простом, как годовые кольца у берёзы, на зло Голливуду он не поехал его покорять, стал обычным шофёром в городе, но шедевральность его выражений, оброненных именно по собственной душевной простоте, это просто песня…
В общем три молодых холостяка, не обременённых ещё в то время семейными узами, детьми, кредитами и прочими атрибутами несколько более взрослой, чем их жизнь, решили отобедать тем, что обнаружили в сусеках, потому что идти промышлять чего-то большего было просто лень, не на что, да и ни к чему, и так сойдёт. А по телевизору, чёрно-белому, тогда они ещё частенько встречались в продаже, даже производились и стоили сущее ничего, шла кулинарная передача, наверное одна из первых в этой индустрии. Ведущий что-то бухтел про какие-то неведомые экзотические продукты, резал их фирменным ножом и часто упоминал спонсоров, глаза которых, наверное слезились от умиления и которым часто икалось от упоминания. Телевидение, наш надёжный и проверенный спутник, это прекрасное явление в социальной инженерии, становится объектом для пародий несколько чаще, чем хотелось бы обладателям лиц, которые там примелькались.
Приготовление пищи в апартаментах шло параллельно бухтению ведущего, возносящему хвалы спонсоров, это не было запланировано, просто так совпало. Само собой комната тут же превратилась в импровизированную студию кулинарной передачи с несколько не совпадающими ингредиентами на столе тут и там, сусеки же оказались никудышными спонсорами и вовсе не упоминались. В самый разгар приготовления божественной мамалыги, хотя это не точное название, не оригинальное, оно было утрачено за давностью лет, Петрович, держа в одной руке очищенную картофелину, а в другой совсем не фирменный нож, произнёс свою коронную фразу.
— Берём филе картофеля…
Договорить её он не смог, потому что не подозревая, всего тремя словами и своей невероятной простотой вызвал неописуемый шквал даже не смеха, настоящего ржача. Наверное именно так ржут племенные скакуны на конкурсе самого задорного лошадиного ржача в номинации «Громкость года», если такой существует. Сам же он ничего не понимая стоял и смотрел как два придурка, его друга, до покраснения ржут над обычными словами, почти такими же, как в телевизоре.
Бабуськи во дворе, долго не церемонясь и не вдаваясь в подробности, вероятней всего тут же обозвали ржущих где-то в окне над их головами наркоманами и продолжили высматривать среди прохожих проституток, но им конечно же было невдомёк, что приступ смеха был вызван обычной картошкой, ничего кроме крахмала не содержащей, а он, как известно, не включен в список наркосодержащих веществ, потому что таковым не является, другими словами, картошка «не торкает».
— Петруха! Ты хоть знаешь что такое филе?- сквозь смех кто-то из двоих «наркоманов» по идентификационным признакам бабусек спросил Петровича.
— А что это?- в ответ спросил Петрович,- да чего вы ржёте-то?
Рассказывать, что было дальше, не имеет смысла, обычный день, обычная молодость, обычные девяностые годы, удалые, весёлые и перспективные, и именно такими они и запомнились, и никаких перестрелок, погонь, ничего такого, что показывают по телевизору.
А показывают там всё настолько концентрированным, что разбавлять это нужно в гомеопатических пропорциях, начиная от одного к тысяче, не меньше, иначе и правда можно начать в это верить, вспомнив же как было на самом деле, приходишь к наблюдению, что было просто весело и хорошего гораздо больше, и даже картошка в то время была без костей. Но это шутка, если кто не понял.
— Спасибо, что подвёз, Василич,- Саныч протянул своему старому другу руку,- за напоминание тоже.
— Такое не забудешь, даже если захочешь,- Василич пожал руку всё ещё смеясь,- а ты всё пилорамы, пилорамы, а не музон, так может быть и не вспомнили Петровича с его филе.
— Как он сам-то?- спросил Саныч выходя из машины.
— Как, как, нормально, разожрался только, огромный просто стал.
— Оно и понятно, семейный человек, в кулинарии толк знает.
С этими словами Саныч захлопнул дверь машины и пошёл к своему дому, а Василич тут же добавил громкости поехал по своим делам.
Чем больше в нашей памяти весёлого и хорошего, тем легче живётся, тем проще относиться к настоящему, каким бы оно не было. А какое настоящее, таким будет и будущее, так зачем марать его всяким негативом, которого везде в избытке, к которому привыкли и почему-то начали считать что всё в жизни именно так? Не лучше ли вспомнить что-то хорошее из прошлого, пересмотреть своё настоящее и идти в будущее без этого навязанного кем-то груза, ведь жизнь продолжается и пусть каждому достанется счастливый билетик.
Если оставить в стороне новостные, сериальные и другие новостные потоки несколько в стороне, а оставить один, который, казалось бы вообще к ним не относится, а именно музыку, обычную музыку, которая звучит из каждого проезжающего автомобиля, иногда из окон домов, в маршрутках, некоторым она поступает сразу в мозг через индивидуальные наушники, по последней моде почему-то больше похожих на окурки, торчащие из ушей, то мы придём к очень интересному наблюдению… А именно к тому, что зазвучавшая где-то песня из прошлых лет, хотим мы этого или не хотим, но частично или полностью переносит нас в прошлое, само собой через воспоминания.
А вот каким оно было, это прошлое, кто и что из него вспомнит, уже полностью зависит от нас самих. Одни могут опечалиться и прийти в уныние, услышав какую-нибудь песню из молодости, другие наоборот, вспомнят что-то приятное и хорошее. И когда говорят, что надо помнить своё прошлое, про дедов, как они воевали, про достижения и всё остальное, это, конечно очень хорошо, но не стоит забывать и о своём собственном прошлом, потому что это, хотим мы этого или нет, фундамент нашего настоящего. И чем больше негатива в этом прошлом, тем тусклее светит солнце в настоящем, не в астрономическом смысле, в образном, это для тех, кто в своём настоящем не может сделать ничего стоящего и лишь льёт негатив на окружающих, и каждый может без труда вспомнить такой персонаж из собственной жизни, а то и не один.
— Василич, да выруби ты уже эти пережитки,- попросил водителя потрёпанной четвёрки его пассажир,- как ты вообще эти пилорамы всю жизнь слушаешь?
— Ни хрена ты, Саныч, не понимаешь,- усмехнулся Василич,- это не пилорамы, это божественные звуки боевой молодости…
— Они все одинаковые,- усмехнулся Саныч, но Василич уже убавил громкость.
Обоим им, и Василичу, и Санычу, за сорок, и на дворе давно уже XXI век, разматывается как рулон билетов у кондуктора в автобусе, где каждый билетик это прожитый год, попадаются счастливые, но не так часто, как хотелось бы, бывает, и их гораздо больше, простые, ничем не запоминающиеся. А играло в машине Василича, бывшего патлатого мотоциклиста, что-то очень тяжёлое и весьма своеобразное. И называют они друг друга по отчеству только потому, что именно так обращаются друг к другу очень давно, с прошлого века, когда все эти пилорамные визги были новинками, с девяностых годов, видимо уже в силу привычки. Министрами или хотя бы замами министров никто из них, конечно же не стал, видимо учились не в тех школах, иначе пилорамы визжали бы в лимузине класса люкс, олигархами тоже, видимо не те учебные заведения посещали после школы, ну да ладно.
Боевая молодость понятие тоже условное, те, кто ждёт, что сейчас завизжат пули над головами, не ждите напрасно, это из сериалов про девяностые.
— Это же год примерно,- Василич почесал затылок, силясь припомнить какого же года визжащая из колонок композиция, как они тогда назывались,- примерно девяносто шестой или седьмой…
— Точно,- согласился Саныч,- древность та ещё, вековая практически.
— Сам ты древность,- заржал Василич,- это молодость. Петровича помнишь?
— Кто же не помнит Петровича с его коронной кулинарной фразой?- Саныч тоже в ответ заржал, громче любого коня, внезапно перепуганного трамваем.
— Так вот это она и есть, молодость!
Девяностые годы, хотя сейчас уже и кажутся чем-то страшным, ими даже пугают, по сути такими были не у всех, лишь у тех, кто запомнил в них лишь негатив, а телевидение потом стало преподносить их именно такими. Да, они были тяжёлыми в экономическом плане, но они были весёлыми, именно для тех, кто их такими запомнил.
Случай с кулинарной фразой тому подтверждение.
Общага, обычная обшарпанная общага, с отваливающейся штукатуркой, орущими соседями, бабуськами, от безделья считающих прохожих и обвиняющих прохожих если не в проституции, то в наркомании точно, в зависимости от пола, сидящими на скамейке, которые не успели получить достойное жильё пока были трудоспособными, всё это лишь фон той истории. Произошла она в холостяцкой берлоге Василича, одной из комнат этого великолепного перенаселённого особняка на рабочей окраине города. Сама же берлога имела площадь чуть больше десяти квадратных метров, с полтонны книг в шкафах, чёрно-белый телевизор и плитку, обычную электрическую плитку с самодельной нихромовой спиралью вместо конфорки.
Молодость, особенно боевая, отличается непритязательными требованиями к жизни и возможностью оперативно всё исправить, если что-то вдруг пошло не в правильном направлении, потому что впереди ещё целый не размотанный рулон билетов, и направление маршрута поменять проще простого. Но именно это отношение и горячность иногда приводят к почти тупиковым ситуациям.
Деньги, которые приходят долго и порой тяжело, разлетаются как брызги из грязной лужи, если в неё попадает что-то большое и тяжелое, и пока они снова придут, приходится ограничивать свою горячность ещё большей непритязательностью. Именно так и произошло, когда Василич, Саныч и Петрович, которым тогда было чуть за двадцать, собрались в этих прекрасных, хотя и тесноватых, апартаментах, что-нибудь приготовить и перекусить, потому что обмен веществ в молодых организмах обусловлен их физиологией и против природы не попрёшь, как ни старайся.
Это в сказке можно помести по сусекам и наскрести там на колобка, в жизни чаще бывает несколько печальней. Кроме лапши, лука и картошки как назло не оказалось ни в одном из проверенных сусеков. Но молодость есть молодость, и даже простое приготовление чего-то даже отдалённо напоминающего что-то съедобное может неожиданно превратиться во что-то очень весёлое и запомниться на долгие годы.
В девяностых ещё не успели испортить огромное количество киноплёнки на сериалы, не успели наладить новости таким образом, что из них вываливалось бы в таком количестве самое отвратительное и безобразное в своей негативности, тогда эти процессы только набирали обороты и обкатывались, да и в телевизоре не было столько каналов и далеко не все они вещали круглосуточно, тогда вообще ещё читали бумажные газеты, внимание, с программами телепередач, а сотовые телефоны можно было увидеть в фантастическом кино, но никак не на улице, это всё появилось позже.
И вот здесь стоит немного подробнее рассказать о Петровиче, молодом здоров деревенском парне, простом, как годовые кольца у берёзы, на зло Голливуду он не поехал его покорять, стал обычным шофёром в городе, но шедевральность его выражений, оброненных именно по собственной душевной простоте, это просто песня…
В общем три молодых холостяка, не обременённых ещё в то время семейными узами, детьми, кредитами и прочими атрибутами несколько более взрослой, чем их жизнь, решили отобедать тем, что обнаружили в сусеках, потому что идти промышлять чего-то большего было просто лень, не на что, да и ни к чему, и так сойдёт. А по телевизору, чёрно-белому, тогда они ещё частенько встречались в продаже, даже производились и стоили сущее ничего, шла кулинарная передача, наверное одна из первых в этой индустрии. Ведущий что-то бухтел про какие-то неведомые экзотические продукты, резал их фирменным ножом и часто упоминал спонсоров, глаза которых, наверное слезились от умиления и которым часто икалось от упоминания. Телевидение, наш надёжный и проверенный спутник, это прекрасное явление в социальной инженерии, становится объектом для пародий несколько чаще, чем хотелось бы обладателям лиц, которые там примелькались.
Приготовление пищи в апартаментах шло параллельно бухтению ведущего, возносящему хвалы спонсоров, это не было запланировано, просто так совпало. Само собой комната тут же превратилась в импровизированную студию кулинарной передачи с несколько не совпадающими ингредиентами на столе тут и там, сусеки же оказались никудышными спонсорами и вовсе не упоминались. В самый разгар приготовления божественной мамалыги, хотя это не точное название, не оригинальное, оно было утрачено за давностью лет, Петрович, держа в одной руке очищенную картофелину, а в другой совсем не фирменный нож, произнёс свою коронную фразу.
— Берём филе картофеля…
Договорить её он не смог, потому что не подозревая, всего тремя словами и своей невероятной простотой вызвал неописуемый шквал даже не смеха, настоящего ржача. Наверное именно так ржут племенные скакуны на конкурсе самого задорного лошадиного ржача в номинации «Громкость года», если такой существует. Сам же он ничего не понимая стоял и смотрел как два придурка, его друга, до покраснения ржут над обычными словами, почти такими же, как в телевизоре.
Бабуськи во дворе, долго не церемонясь и не вдаваясь в подробности, вероятней всего тут же обозвали ржущих где-то в окне над их головами наркоманами и продолжили высматривать среди прохожих проституток, но им конечно же было невдомёк, что приступ смеха был вызван обычной картошкой, ничего кроме крахмала не содержащей, а он, как известно, не включен в список наркосодержащих веществ, потому что таковым не является, другими словами, картошка «не торкает».
— Петруха! Ты хоть знаешь что такое филе?- сквозь смех кто-то из двоих «наркоманов» по идентификационным признакам бабусек спросил Петровича.
— А что это?- в ответ спросил Петрович,- да чего вы ржёте-то?
Рассказывать, что было дальше, не имеет смысла, обычный день, обычная молодость, обычные девяностые годы, удалые, весёлые и перспективные, и именно такими они и запомнились, и никаких перестрелок, погонь, ничего такого, что показывают по телевизору.
А показывают там всё настолько концентрированным, что разбавлять это нужно в гомеопатических пропорциях, начиная от одного к тысяче, не меньше, иначе и правда можно начать в это верить, вспомнив же как было на самом деле, приходишь к наблюдению, что было просто весело и хорошего гораздо больше, и даже картошка в то время была без костей. Но это шутка, если кто не понял.
— Спасибо, что подвёз, Василич,- Саныч протянул своему старому другу руку,- за напоминание тоже.
— Такое не забудешь, даже если захочешь,- Василич пожал руку всё ещё смеясь,- а ты всё пилорамы, пилорамы, а не музон, так может быть и не вспомнили Петровича с его филе.
— Как он сам-то?- спросил Саныч выходя из машины.
— Как, как, нормально, разожрался только, огромный просто стал.
— Оно и понятно, семейный человек, в кулинарии толк знает.
С этими словами Саныч захлопнул дверь машины и пошёл к своему дому, а Василич тут же добавил громкости поехал по своим делам.
Чем больше в нашей памяти весёлого и хорошего, тем легче живётся, тем проще относиться к настоящему, каким бы оно не было. А какое настоящее, таким будет и будущее, так зачем марать его всяким негативом, которого везде в избытке, к которому привыкли и почему-то начали считать что всё в жизни именно так? Не лучше ли вспомнить что-то хорошее из прошлого, пересмотреть своё настоящее и идти в будущее без этого навязанного кем-то груза, ведь жизнь продолжается и пусть каждому достанется счастливый билетик.
Рецензии и комментарии 0