А почему бы и нет

— С тобой все в порядке? — наклонившись, мама дотронулась до моего плеча, когда я со стоном зарылась лицом в подушку. Выжидаю секунду, две, пока ком в горле не станет меньше; затем, глубоко вздохнув, сажусь и протираю лицо руками с бесцветным:
— Да все нормально, просто ты разбудила меня на самом интересном…
— А-а…
Мама торопится к нашей Маруське, потому, не обратив внимания на моё странное поведение, бросает привычное: «Разбуди девочек» и спешит к двери. Гляжу ей вслед с лёгким чувством вины и потираю солнечное сплетение. Боль немного ослабла, я на миг закрываю глаза, чтобы унять поступившие к ним слёзы, и бреду в ванную комнату. Знаю, мне нужно отвлечься и не думать о том, что я вновь видела его…
Один и тот же сон, вернее, сюжет, и я вижу снова и снова, как он возвращается. Я нахожу его за домом, либо он сам проскальзывает в щель приоткрытой двери, но в мыслях всегда одно и то же печальное: «Как ты могла не верить?». Радуюсь и стыжусь собственного неверия — во сне, чтобы проснуться, испытать сокрушительное счастье — на одно мгновение, и понять в следующее: нет, не правда, не вернётся…
Холодная вода не всегда помогает проснуться окончательно; мысли текут и текут, порой оплетенные одной из любимых песен, и я чувствую, что сон — пусть и без сновидений — продолжается.
Сёстры выползают из спальни одна за другой, пока я ношусь по дому, как электровеник, и прибираюсь в комнатах. Преподаватель анатомии как-то заметила, что зарядка — лучший способ проснуться; в моем случае ее заменяет уборка. Я не могу по-другому; мой покой напрямую зависит от того, насколько чисто вокруг, именно порядок меня успокаивает, являясь, пожалуй, лучшим антидепрессантом. Временами я думаю, что такая зависимость моего психологического состояния от идеальной чистоты ненормальна и сродни какой-то болезни, отклонению. Впрочем, я от этого не страдаю; страдают все вокруг, на кого я буквально кидаюсь из-за малейшего беспорядка.
Подметаю прихожую и резко замираю. В груди словно стрельнуло, когда я внезапно отчётливо вспомнила пушистый комочек, падающий на спинку лапками вверх прямо в кучу мусора, и мамин смех:
— Покорми его, он кушать хочет!
— Да я сейчас, только подмету…
И все равно бросала веник, наливала моему малышу в плошку молока и тоскливо вздыхала, ведь, насытившись, он забывал о самом моем существовании.
Бросаю взгляд на уголок, где столько времени стояла маленькая белая чашка; бесконечное множество раз я принимала стоящую там обувь за своего питомца, и сейчас то же самое…
Тряхнув головой, начинаю яростно накрывать на стол. Возвращается мама с ведром молока, и я ставлю порцию в ковшике на печь. Чай с молоком, вкусный напиток, для меня имеет привкус воспоминаний. Сижу за столом, почти не слежу за беседой, размышляя об очередном сне, и снова замираю, когда щиколотки охватывает дрожь: я жду, бессознательно жду, что мой любимец начнёт тереться о мои ноги и просить лакомства. Тяжёлый вздох преградой остановил поток слез; и вот, позавтракав, мы начинаем собираться кто на работу, кто на учёбу. После небольшой суматохи и толкотни мы наконец вываливаемся во двор… Привычно обвожу его взглядом, уже и не ожидая увидеть дорогой сердцу клубок шерсти, и вздрагиваю, услышав сквозь тарахтение мотора и горячие споры младших за место в машине робкое: «Мяу!» Оглядываюсь, чувствуя, как надежда и отчаяние разрывают меня на части, и резко выдыхаю.
Это не он.
Маленький рыжий котёнок, заметив, что я гляжу на него, бодро бежит ко мне. А я жду злости, неприятия — чего угодно, но не ощущаю, что гость пытается занять освободившееся место любимца семьи. Невидяще смотрю на то, как сёстры, забыв обо всем, ласкают незнакомца, и как сквозь туман слышу:
— Ну, пожалуйста, пожалуйста, давайте возьмём его себе…
Родители бросают взгляд в мою сторону, и сестры с мольбой смотрят на меня. Рыжий гость резвится, обрадованный столь щедрой лаской, он тоже ждёт моей реакции. Пристально гляжу на него… разум подсказывает, что самое правильное сейчас — это дать ему шанс, дать шанс тому новому, что он несёт с собой, и, в конце концов, дать шанс себе, проснуться, встать на ноги. Тени воспоминаний, отголоски прежней любви, тоска и печаль громким протестом взрываются в груди, и лишь усилием воли я опускаюсь на корточки и протягиваю руку. Маленький влажный носик тычется мне в ладонь, и довольное громкое мурлыканье неожиданно бальзамом льется на старые раны. Внезапно я отчётливо ощущаю одиночество нашего гостя, так похожее на моё собственное, и уже знаю, что смогу. На душе становится легко, и, чувствуя, как по щекам бегут слёзы облегчения, я поднимаю голову и улыбаюсь отвыкшими от этого губами…
— А почему бы нет?.. Давайте!