Тьма юности (Глава 6)

Они вошли в душную тёмную квартиру. Девушка побежала на кухню, зажгла газ и поставила кастрюлю на плиту.

— Садись и читай, а я пока приготовлю всё.

Холден уже переоделся в тёплый свитер и дополнительно взял с собой одеяло. В кресле было так уютно, а порхающая фигура Клэм напоминала ему детство, когда он сидел на скрипучем стуле и не доставал до пола ногами, а может, это пол не доставал до его ног. По кухне лавировала мама и бабушка с большими горячими кастрюлями. Всё это было так давно.

Парень всё же пришёл в себя и погрузился в чтение. На первой страничке было название — Путешествие за единственным «Прощай». Поначалу Холден увидел довольно тёплый и добрый рассказ, совсем как его недавние воспоминания о детстве. «Всё же детство есть детство и сохраняет оно больше хорошего, чем плохого» — с такими мыслями «критик» закончил читать первую часть истории. Однако чем дальше он читал, тем тяжелее ему становилось. Местами он хотел бросить это дело, но каждый раз усилием воли заставлял себя продолжить. Тетрадь подошла к концу, а вот история осталась с открытой концовкой. После прочтения последнего предложения, брюнет тяжело выдохнул и закрыл влажные глаза. Ему потребовались добрые минут десять, чтобы прийти в себя.

— Это правда было? — он понимал всю бредовость вопроса, но не мог не спросить.

— Что именно? Моя жизнь? Порой я задаюсь таким же вопросом — было ли это взаправду или всё же просто страшный сон? Ответы приходят сами собой. — она взяла полотенце и вытерла слезящиеся то ли от лука, то ли от нахлынувших эмоций глаза, — Теперь вы понимаете, почему мне не нравилось ваше «всё хорошо»?

— Да. Каким он был?

— Шин был добрым, наивным, а ещё очень привязчивым, совсем как ребёнок. Ему мог понравится красивый камешек на улице, и он притащил бы его домой, поставил на самом видном месте и любовался им, как самым красивым алмазом. Его любовь к мелочам была слабее разве что любви к людям.

— Что ты сказал ему тогда?

— Я… я говорила, что всё будет хорошо, что всё наладится, — она с яростью кромсала морковь, и Холден стал переживать за её пальцы, — но сама не была в этом уверенна. Шестнадцатилетние дети вообще мало в чём могут быть уверенны. Он кивал, говорил, что никакие операции и процедуры не спасли бы уже его маму, и он это знал, а ещё это его «всё хорошо».

Она швырнула нож в мойку и упала на колени, обхватив голову руками.

— А на следующее утро мне сказали, что он повесился. Понимаешь? Понимаешь ты или нет?

Парень сел рядом с ней, крепко прижав трясущееся тело к себе. Она продолжала говорить, но вместо слов получались лишь прерывистые выкрики, чередовавшиеся всхлипами и глубокими вдохами.

— Ты понимаешь?

— Тише-тише. Понимаю, я тебя понимаю.

— Ни черта ты не понимаешь! Это я виновата. Я должна была остаться с ним на ночь, должна была отогнать все подобные мысли, должна была спасти его. Но я ничего не сделала. Из-за моей глупости его больше нет!

— Ты не виновата, Клэм, слышишь?! Посмотри на меня, — девушка подняла заплаканные глаза, в которых он узнал себя, лежащего в ванной пару месяцев назад. Он быстро взял себя в руки и продолжил, — не вини себя в его смерти. Опытные психологи не всегда справляются, а тут… у тебя… вы же были ещё детьми. Ты не виновата! Как бы грубо это ни звучало, но пойми, его уже не вернуть, а ты продолжаешь мучиться. Разве он бы хотел этого?!

Прошло немного времени, прежде чем он взял её на руки и отнёс на кровать. Заплаканная, измученная, выжатая и лишённая хоть каких-либо сил, чтобы продолжать копить в себе боль, девушка лежала без чувств. Холден вернулся на кухню и выключил бульон, который они доделают уже завтра, устало сел в кресло и повертел в руках тетрадь.

— И как в такой маленькой вещице может хранится столько человеческой боли?

Парень заварил чай и принялся перечитывать. Он так и уснул в этом кресле. Ему снилось тёплое детство: кот, который свернулся клубком возле батареи; большой фиолетовый шарик; а он сидит на скрипучем стуле и не достаёт до пола ногами, а может, пол не достаёт до его ног. И всё было впереди. Потом один за одним исчезают кот и шар, ломается стул, а тепло сменяют холод плитки и мерцающая лампочка над головой. Рядом нет никого и не может быть. Больше. Ничего. Нет.