Чёрная пасть.

« Мне, дед, про жизнь свою скажи?
Мне так с тобою интересно!
Свои мне раны покажи?!
Их много так! Им здесь не тесно?!»

Он сидел, как обычно, на лавочке у своего дома и вокруг него не было мест. Всё было забито ребятишками этого двора. Да и с других тоже! Увидев, сидящего со старинной трубкой в зубах моего деда Дмитрича, все непременно считали необходимостью остановиться и поздороваться. А, ещё лучше присесть рядышком. Дмитрич был, как талисман у местных: постоишь с ним, и набираешься какой-то необъяснимой радости исходящей из его серых глаз, из его слов, идущих через дым трубки. И уходишь уже счастливым, каким-то заряженным положительной энергией, дальше. И всё у тебя будет получаться в этот день! От него всегда шли добрые слова, мудрые и справедливые! Он был не только прекрасный рассказчик, но и талантливый слушатель. Да! Да! Слушать людей не перебивая их – это неимоверное талантище! Порою и перебить то невозможно: боль от коллизий их непростых судеб, так и плескались фонтаном из них. Так и вываливается наружу, даже иногда, вопреки желанию рассказчиков. Как-то само по себе это получалось в компании Дмитрича. А потом выговоришься, опомнишься, что сказал даже то, что и сказать стыдно и нельзя, а поздно! На, что Дмитрич лукаво крякнет без всяких комментариев, прищурится своей глубинностью глаз и, не сказав ни слова, даст понять, что «иди уже, и не волнуйся». Ничего никто не узнает. Это умрёт со мной на веки. Как я могу тебя подставить, ведь ты доверился мне?! И умирало! Вот такой был мой дед – Владимир Дмитриевич. По-простецки, по-народному, среди местного населения «Дмитрич». Наш Дмитрич, родной Дмитрич, как его называли все соседи. А ещё, он был настоящий «морской волк»! Без всякого преувеличения этого слова. Не было таких судов на Каспии, которых не знавал Дмитрич. Он «ходил» и на рыбацких хлиплых судёнышках эпохи развития каспийского флота, на коих и на речку то ходить страшно, не то, что на море. И на больших рыболовецких сейнерах, когда рыбы в Северном Каспии было столько, что её хватало и человеку, и тюленям, и птицам. Когда бригады рыбаков-колхозников вступали в социалистическое соревнование, за ежегодные уловы на каждое судно. Когда центром рыбного промысла Северного Каспия служила Астрахань с крупным рыбоконсервным комбинатом имени Микояна и мощным лёдокомбинатом. У необозримых причалов на правобережье и у островов стояли шеренги больших барж — плавучих рыбозаводов. Во время путины они были в море на приемке рыбы, а не как сейчас, ржавея по берегам Волги. Тогда, была широко поставлена на Каспии научно-промысловая разведка рыбы.
— Разведка рыбы,— рассказывал, бывало Дмитрич.— подлинная наука, требующая больших знаний. Необходимо знать и причины образования косяков, и скорость их передвижения. Нужно уметь определять, какие морские течения, какую температуру воды предпочитает рыба данного вида, угадывать, куда она направится в ближайшее время. – Многозначительно, со знанием дела, повествовал дед мне и моим друзьям. — И уже давно на Каспии применяется для поисков рыбы авиаразведка. С самолета, находящегося на высоте 400— 500 м, хорошо заметны в виде буроватых пятен косяки рыбы, если они не глубже 25—30 м от поверхности моря. А если рыба глубже, то используют судовой эхолот — прибор, служащий обычно для измерения глубины моря звуковым способом. На ленте эхолота-самописца при наличии косяков рыбы отчётливо заметны две линии: одна, нижняя, сплошная, изображает профиль дна, другая, верхняя, прерывистая, образована отраженной от массы сбитых в стаю рыб звуковой волной.
— Таким образом, по верхней кривой можно определить глубину и протяженность косяка рыбы. – Пояснял с превеликим удовольствием он, малолетним слушателям, вспоминая былые времена своего плавания по Каспию на рыболовецких судах. — Да! Были мои времена! – С сожалением констатировал старик. — Промысел идёт почти круглый год. Зимой в Северном Каспии на льду бьют и тюленей, и ведётся подлёдный лов белорыбицы, и частиковых рыб! Ум-м-м! – Тут же смаковал он, вспоминая свою трудовую жизнь. – Представляете! Каспийский тюлень весит до 80 кг, из которых 15— 20 кг жиру. Держится он у кромки льда, отступая вместе с ней к югу по мере похолодания. Если с севера отправляются за тюленями на санях, то с юга из Форта Шевченко и Махачкалы,— на небольших судах, тюленках. – Повествовал старик. — Тюленки подходили к кромке льда и плыли по разводьям вглубь ледяных полей до тех пор, пока не обнаружат лёжки тюленей с детёнышами. Взрослый тюлень давал технический жир и хорошую прочную шкуру. – Объяснял, бывало, он, широко раскрывшим глаза, друзьям.
При этих рассказах моему другу Максу всегда, почему то было жаль тюленей. Он почти плакал от жалости, а мы весело хохотали над его жалобным, как у девчонки темпераментом. А ещё, Дмитрич очень вкусно солил каспийскую сельдь. Он угощал всех ею, не забывая при этом, проводить экскурс по событиям прошедших его лет, связанных с рыболовством и, конечно же, с его юностью:
— В Среднем Каспии, в это время, ловили сельдь, а в Южном — кефаль. Её, очень много вылавливали в весеннюю путину. – Смакуя, вместе с внуком и его друзьями селёдочкой, тарахтел, без удержу, он. — Летом в дельте Волги рыбу никогда не ловили. Промысел развёртывали в открытом море, где добывали особенно много кильки. При добыче каспийской кильки мы применяли всегда подводное — электрическое освещение. Интересно! Над сетями укрепляются подводные электролампы. Рыба идёт на свет и попадает в сети. – Прищурив свои добрые глаза, вспоминал дед. – А осенью промышляли сазана, сома, леща и судака. В это же время до самой зимы, наши ловили миногу.
— Дед, а дед! А когда ну кругом — кругом лёд, люди рыбу тоже ловят? – Спрашивал я, заранее гордясь своим дедом, перед всеми присутствовавшими, так как знал, что дед обязательно ответит.
Ведь он был, ну просто ходячим справочником и энциклопедией одновременно.
— Конечно же, ловят! Видишь ли, внучик, зимний подлёдный лов всегда был тяжёл, но добычлив. – Задумчиво потягивая трубку, которую ему подарили в Азербайджане, произносил старый «морской волк». — Бывает, что за два месяца рыболовецкие бригады выполняли около четверти годового плана. Тогда, выполнить план – было ой, как важно для нас, трудящихся! – Пояснял Дмитрич. – Как сейчас, помню: сетями с крупной ячеей ловили всегда осетра, севрюгу, белорыбицу, из которой получались лучшие балыки. Ум-м-м! – Вспоминал вкус старик. — Ближе к берегу, мы добывали частиковую рыбу, для которой употреблялся значительно более частые сетки, чем на красную рыбу. Отсюда, кстати ребятки, и пошло название «частиковая» рыба, или частик. Это — лещ, вобла, сазан и т. п. Для того, чтобы поставить сети подо льдом, рыбаки пробивают пешней длинную шеренгу лунок. – Сизый дымок из трубки заволок всё, обветренное морскими солёными ветрами, лицо старого рыбака. А вот за красной рыбой, мы – рыбаки, уезжали в море по льду в январе за сто и более километров, большими партиями на сорока, а то и пятидесяти лошадях, запряжённых в сани. У нас были особые низкорослые лошадки. Они были очень выносливы и сильны. Их называют «аханными», так как зимой рыбаки выезжают на этих лошадях ставить аханы — это такие сети, с очень крупной ячеей для красной рыбы и белорыбицы. Такая «аханная» лошадка легко везёт воз со стопятидесятипудовым грузом, пьёт солоноватую морскую воду, не боится морозного ветра. А на всё лето её специально выпускали пастись на сочные луга дельты. И если бы не летняя трава, она вряд ли, выдержала бы суровые условия зимней работы на льду Каспия. Дело в том, что поверхность морского льда далеко не везде ровная и изобилует буграми и опасными трещинами. Лошади приходится далеко обходить трещины или перепрыгивать через них. – На радость моему другу Максу, который очень любил животных и всегда жалел их, говорил Дмитрич. — Приехав на место, ловцы выбирают место для палатки или коша́, как его называли рыбаки, с южной стороны, какого-нибудь ледяного холма или стены. Кош ставили всегда особым способом: сначала втыкали в лёд две пешни — это будущая дверь коша. Затем к пешням прикрепляют щиты, сделанные из перекрещивающихся деревянных планок. Эти щиты образовывали круг, диаметром около трех метров и высотой в полтора метра. К построенной таким образом стенке коша привязывают несколько шестов, сходящихся конусом в центре. Получившийся «скелет» обтягивают затем войлоком, и тёплая палатка готова. Ледяной пол устилают захваченным с собой камышом. – В этот момент дед Алекса почему-то сладко улыбался, как-будто воспоминание о соломе, было самым мягким на свете для Дмитрича. — Хорошо если стояла морозная, ясная и тихая погода, тогда нам ничего не угрожало. Но, вот если задула моряна, и наступает оттепель, то ослабевший лёд поднимается нагоном воды, даёт трещины. После этого может начаться северный штормовой ветер и тогда возникает опасность относа.
Тишина, нависшая в этот момент среди присутствующих, могла не нарушаться по несколько минут. Не нарушал её и сам Дмитрич, который в этот момент всегда любил смотреть на меня, на своего внука.
— Его чёрные глазёнки, от представленной самому себе картины из моего рассказа, готовы были выпрыгнуть из глазниц. Они, то широко раскрывались, переставая хлопать пушистыми ресничками, то сужались от страха. — Рассказывал он обо мне своей жене и моей бабушке.
Вот эти минуты, проведённые с пацанами, и были для Дмитрича истинным счастьем, истинным удовольствием от жизни, проведённой в непростые и очень интересные времена.
Как-то с лодки, я со своими друзьями и дедом Дмитричем, ловили бершей, на удочки. Берши, так хорошо брали, что скоро одному из них нас, пришлось бросить ловлю и заниматься то насадкой на крючки наживки, то освобождением крючков из глотки пойманных бершей. В прозрачной воде хорошо было видно, как берши хватали приманку. Никаких поплавков и удилищ, в помине не было, только одна леска с крючком и грузилом. В этот день, часа за четыре, мы добыли около пятидесяти бершей и вынули из рачни десятка четыре крупных раков. Старик же, довольный удачным рыбным днём и солнечными ласковыми летними лучами, довольно потянулся и решил снять с себя рубаху, чтобы за одно, и позагорать. Когда он оголил торс, все ахнули от удивления и сочувствия! На его спине и груди не было свободного места от шрамов и ран, которые он получил в годы Великой отечественной войны.
— Раз, два, три,…пятнадцать, ….сорок восемь… — принялись было считать Максим с Иваном.
— Семьдесят шесть! – Уточнил я невозмутимо. – Семьдесят шесть швов! Я давно уже сосчитал! – Произнёс гордый внук. – Это память от фашистов!..
Шёл 1941 год, Дмитрич на судне «Персиянин», будучи молоденьким рулевым матросом, вошёл близ Дербента в сплошную «серовато-зелёную массу водорослей, растянувшуюся ковром на десятки квадратных миль и имевшую в толщину не менее пятнадцати сантиметров. Всё пространство, казалось, плотно скошенным лугом, так что хотелось встать на него ногой. Множество рыбы, которое наблюдалось сквозь плешины водорослей, сильно смущало покой огромного чёрного и лохматого пса-водолаза. Он являлся официальным членом команды корабля. Четвероногий «моряк» беспрестанно лаял на воду, как бы каждый раз в меру своей воспитанности, предупреждая рыбу о своём нападении. А на судах все живущие животные были воспитаны на морской лад, т.е. в строгости и уважении к окружающим. Затем пёс, подобно выдре, нырял в воду, выхватывал добычу, прокусив рыбе голову. Чтобы не «сбежала»! Складывал её, каждый раз залезая на палубу, в низком месте корпуса баркаса, в кучу. Ход судёнышка был «самый малый» из-за возникающих постоянно по курсу следования зарослей водорослей, что собственно и позволило псу совмещать приятное с полезным, а именно охлаждать свою мохнатую шкуру в летнюю жару и рыбачить в радость всей команды. Но, часто четвероногие ловцы остаются без рыбы, как в этот раз. Потому, что пока пёс самоотверженно трудился в воде, чайки успевали растащить её из кучи, под общий хохот небольшого экипажа.
Богатством жизни особенно поражает Северный Каспий. Летом здесь такое обилие планктона, что иногда наблюдается «цветение» моря. Такое же явление можно видеть, хотя и более редко, в Среднем и Южном Каспии. В пределах самого моря рыбы совершают далекие путешествия, но пути их ещё были недостаточно изучены. Как-то один старый рыбак сказал, что если бы он смог спуститься под воду и своими глазами увидеть жизнь рыб, то ловил бы их всегда удачно. Эта мечта была близка к осуществлению. Так как, сейчас, не редкость увидеть моряка-биолога в водолазном костюме. Они(биологи) с помощью судов научно-промысловой разведки, спокойно выслеживают косяки рыб и устанавливают много интересных фактов, касающихся миграций. А тогда, летом 1941 года, небольшой корабль под названием «Персиянин», разведывал миграцию рыб по заказу рыбопромышленного комплекса СССР, почти что вслепую. Команда состояла всего из восьми человек, в которой, как было сказано ранее, работал рулевым молодой, двадцати восьми лет от роду, наш Дмитрич.
— Сазан, что ни холоднее погода, то кучней и смирней, и хлопот тогда с ним ловцу меньше. А зимой, в мороз, он и вовсе ручной. Подходи и бери, если только сумеешь его найти. Ведь он, как заляжет на зиму по ямам, вроде медведя в берлоге, так его оттуда не сдвинешь ничем. Лежит и лежит. Прямо пластами, один на одном, как сельди в бочке. Уже весь в пролежнях делается, а всё лежит… И ничем не растормошить его тогда, чтобы он сдвинулся с места и пошёл в твою сетку. Скорей сгниёт весь, чем пойдёт. Воткнёшь, бывало, в воду с лодки шест, и он будет тебе стоять в рыбе, как кол в земле. Ткнёшь с лодки в море железными вилами, так на каждом штыке, что на твоём вертеле, столько наколото живых рыбин, что дальше некуда — во всю длину штыка. – Рассказывал о специфической рыбалке в своём селе, боцман судна.
Его усищи были закручены на манер: ношения усов, маршалом Будённым, и были главной его гордостью.
– А летом колхозники приспособились ловить сазанов бреднем, загоняя их в заливчики. Есть и красная рыба, но ловить её в этом районе запрещали. – Продолжал увлечённо рассказывать о своей родине и о рыбалке там, усатый мужчина.
— Мой прадед и дед из ваших, Степаныч, мест. Столько я бывало, историй про тяжкую жизнь рыбаков слышал от них. – Поддержал рассказ боцмана капитан судна. – От них я слышал про чудовищную эксплуатацию рыбаков торговцами, скупщиками рыбы. Эти скупщики без зазрения совести, — повествовал капитан, — браковали хорошую рыбу, сговариваясь между собой, назначали самые низкие цены. Предоставляя ссуды деньгами, продуктами, сетями, они держали в кабале многочисленные рыбацкие хозяйства. А, если рыбак хотел продать свою рыбу без скупщика, то ему было нужно везти ее за 70 вёрст, в Астрахань, пропускать горячие дни лова, да и ещё не быть уверенным, что и там не попадёшь в лапы тех же скупщиков. Каждый рыбак на свой страх и риск бороздил море в поисках рыбы на своей парусной посудине. Так много ловцов, ежегодно гибло в суровых волнах. – С великим сочувствием, говорил «кэп». – А вот после Октябрьской революции, условия рыбаков совершенно изменились. Рыбаки объединились в колхозы. Чтобы работать теперь на себя, а не на астраханских купцов-рыбников и местных кулаков. — Несказанно радовался, проявляя при этом напускной патриотизм, как подобалось, тогда капитанам, чтобы не лишиться работы, он. — Если царское правительство не оказывало рядовым рыбакам никакой государственной поддержки — ни в виде кредита, ни внедрением новой техники, ни восстановлением запасов рыбы и т. п., то теперь, в советское время, государство проявляет большую заботу о трудящихся-рыболовах.
— Да сейчас действительно, механизированы все наиболее трудоёмкие работы, как в море при лове, так и на суше при обработке рыбы. Да и парусный флот уменьшается с каждым днём, уступая место моторным сейнерам. Капроновые сети, изготовленные для колхозов на государственных фабриках, отличаются большой прочностью. – Поддержал капитанский «патриотизм», чтобы не быть белой вороной, боцман.
Хотя на самом деле, вечно ругал советский строй и вспоминал кулаков с лучшей стороны. — Во время путины в море находятся крупные суда специального назначения — это культбазы, рыбоприёмники, плавучие рыбозаводы. Выловив рыбу, бригада тут же в море сдаёт её на приемный пункт. На культбазе можно отдохнуть, вымыться в бане, почитать свежие газеты. – Продолжал подлизываться хитрый боцман, раззадоривая фанатика-коммуниста капитана.
Эту хитрость, тогда заметил Дмитрич, но ничего не сказал вслух. Не стал сдавать боцмана «кэпу», так как, не из этого теста он был, чтобы стучать на товарищей по работе. Хотя, парторг пароходства, не раз подходил с подобным предложением к молодому юноше Дмитричу, встретив в порту или вызвав его к себе в кабинет управления. Вследствие такого специфичного сотрудничества предлагал быстрый карьерный рост:
— Вы, Владимир Дмитриевич, — притворно уважая собеседника, «стелил» старый чекист, — поработайте годик на меня в навигации, рассказывая чем «дышит команда», и перейдёте с моей помощью в кабинеты управления пароходства. Пойдёте учиться дальше в «вышку». Зачем вам это море?! – Брезгливо иронизировал парторг.
— Зачем мне море?! Хм! Зачем мне море?! – Удивлённо подумал, тогда молодой Дмитрич. Да, люблю я его! Жить без него не могу! Люблю его, спокойным и в шторме, люблю в утренних лучах и в вечернем закате! Люблю шум прибоя и крик чаек, люблю шум винтов корабля и тихую звёздную ночь, с тихим поплёскиванием морской водицы! Тебе не понять «крыса канцелярская»! – Подумал про себя юноша, стоя в кабинете парторга пароходства. – Ну, и сдавать товарищей, стучать на них, при этом, ломая вместе хлеб в кают-компании, это низко! – Презренно, посмотрев в глаза чиновнику, подумал тогда, стоя перед выбором судьбы, мой дед.
Почему-то сейчас, стоя у штурвала корабля научно-исследовательского отделения института рыбной промышленности, вспомнил именно об этом, молодой Володенька. Именно сейчас, когда капитан судна нёс несусветную ересь про отличную жизнь в социалистическом обществе.
– Помнится, мне дед, старый и опытный рыбак, живший при царских временах, говорил про свою жизнь, совершенно обратное! – Вспоминал про себя он, бунтарски взглянув на беседующих между собой членов команды. – Может, кто-то из них, тоже беседовал с парторгом и уже давно стучит на вольнодумающих! – Вдруг, осенило Дмитрича.
Эти мысли, заставили молодого человека враз пересмотреть дальнейшие беседы с членами команды, и впредь, быть более осторожным и предусмотрительным.
— Там, наиболее крупные приёмные суда, называются сейчас рыбоморозильными базами. Эти плавучие заводы, оборудованные новейшей техникой, позволяют повышать качество рыбной продукции, сберегая миллионы рублей. – Продолжал оглашать свои патриотические лозунги в народ, «кэп».
— А, перегрузка рыбы с промысловых судов на приемные суда, теперь полностью механизирована, там теперь действуют либо мощные рыбонасосы, увлекающие рыбу вместе с потоком воды, либо транспортеры. – Рекламировал, в такт патриотизму капитана и, желая «подлизаться», боцман Степаныч.
— Ну и ну! – Качая головой, только и подумал молодой Дмитрич, сатирически посмеиваясь, конечно же, про себя, над показной «любовью к Родине» капитана и боцмана.
Ещё в 1895 г. нефть возили в деревянных наливных баржах — нефтянках. Даже из новых таких барж, особенно при волнении, постоянно просачивалась нефть, не говоря уже, о старых, плохо проконопаченных. Было подсчитано, что таким путём, ежегодно в Волгу попадало огромное количество нефти, которая губила мальков рыб и их пищу. В 1877 г. астраханцы братья Артемьевы построили первое в мире нефтеналивное судно, что положило начало перевозкам нефти из Баку в Астрахань и затем по Волге во внутренние районы страны в невиданных до того размерах. Море — самый дешевый путь для перевозки грузов. Правда, на Каспии морские перевозки обходятся значительно дороже, чем на других морях СССР. Это было связано с большими затратами на землечерпание и реконструкцию портов в связи с обмелением моря. Тем не менее, Каспий имел важное транспортное значение. Морской транспорт Каспия обслуживал порты четырех союзных республик — РСФСР, Азербайджанской ССР, Казахской ССР и Туркменской ССР, а также нашу внешнюю торговлю с Ираном. История современного судоходства на Каспийском море тесно была связана с бурным ростом нефтяной промышленности Бакинского района в шестидесятых годах прошлого столетия. Самое интересное, что и в те сороковые года, в СССР во всю ещё использовали, для транспортировки нефти, именно деревянные баржи до революционных лет! Хотя, по радио и в СМИ, победоносно кричали все прилипалы «коммунистического рая», что к началу 1940 г. грузооборот Каспийского моря производится на новых модернизированных грузовых современных судах. Смешно, когда, не смотря на всеобщее враньё, именно такую вереницу барж, деревянной конструкции, доставшуюся нам от «проклятущих паразитов кулаков», в сорок первом году, в противовес стальной фашисткой, напавшей на нас, армаде, на старом капроновом буксире, тащил, надрывая дизельный движок, появившийся поперёк курса исследовательского судна «Персиянина», морской буксировщик.
— Ты смотри, чё творит безумец! Прямо под нос лезет! – Останавливая ход «Персиянину», ругался, испугавшийся столкновения, капитан.
Рулевой Дмитрич от неожиданности, крепко схватился за ручки штурвала, да так, что аж побелели костяшки на его худеньких пальцах.
— Ты, чё творишь, безумец! – Орал неистово в рупор капитан, пролетавшему поперёк носа буксировщику.
Расстояние между судами было до того минимальное, что боцман бросился к телеграфу машинного отделения переключить двигатель: на «самый полный назад». «Персиянин», от принятых на корпус перегрузок, сначала медленно остановился, трясясь всем своим железным корпусом, да так, что ложечки в стаканах из-под чая загремели подобно малым колоколам, бьющим в набат. А потом, тихонько тронулся назад, собирая кормой и винтами весь ковёр водорослей. Лохматый пёс, бросив своё рыбное занятие, бросился в самый нос судна, громко лая, на приблизившийся на катастрофическое расстояние, буксир. Он словно, повторяя команды и ругательства капитана на собачьем языке, был его универсальным переводчиком.
«Стоп машина! – Гав! ГАВ!», «Куда, чёрт безглазый, прёшь?! – ГАВ?! ГАВ?!», «Рулевой, растяпа! Задний давай! – ГАВ! ГАВ!» — Гавкали в унисон капитан и судовой пёс. Почувствовав сильную тряску корпуса, беспрестанный надрывающимся голосом крик «кэпа» и бешенный лай пса, вся команда высыпала на палубу. Они скопились все на рулевом мостике, понимая, что случился неординарный в рейсе случай, возможно, потребующий их – экипажа, помощь и вмешательство. Все! Спал ли кто после вахты, находился ли в машинном отделении или кают-компании при приёме пищи, так как было время обеда. После такой «дружеской» встречи, оба судна остановились, на небольшом расстоянии друг от друга, так, что можно было свободно, без всякого рупора, теперь переговариваться. Вышедший, из своей рубки капитан буксира, сразу же, начал успокаивать, кричащего другого командира научно-исследовательского судна. Его испуганный взгляд и съехавшая совсем на ухо капитанская фуражка говорили всем его видящим, что он пережил буквально недавно, что-то из ряда вон выходящее.
— На нас налетел, буквально полчаса назад, немецкий бомбардировщик! Видимо он летел с задания, так как уничтожить нас ему было нечем! Он покружил вокруг нас, стрельнул очередью из пулемёта и двинулся дальше на запад. Видимо сейчас загрузиться боеприпасами и прилетит, минут через сорок, добивать! – Капитан буксировщика с волнением посмотрел на часы, на руке. — Ведь он явно видел, что я тяну нефть! Мне, братва, «кирдык» пришёл! Уходите быстро подальше и возьмите на борт моего помощника. Он раненный! Фриц, гад, попал из последних патронов! – Сообщил экипажу «Персинянина» мужчина.
— Я даже имени его не знал. – Грустно вспоминал иногда Дмитрич, включая в своей памяти слайды военных лет. Правильней всё ж будет звучать – слайды его геройских военных лет, ведь по-другому, что творил дед, и не назовёшь!
Раненого моряка перенесли на мягкий диван в каюте капитана. Он был почти без сознания, так как потерял, судя по тельнику, изрядное количество крови. Резиновые автоколёса, висевшие по бортам обоих судов, в качестве смягчающего средства при причаливании судна к пирсу или к борту другого корабля, как сейчас, скрипели монотонно друг о друга, как-будто высчитывали роковое время прилёта к ним бомбардировщика. Что он прилетит, никто даже и не сомневался. Так как нефтеперевозчики на Каспии – были основной целью поражения фашистов. Ведь именно они, питали своим опасным трудом, советскую технику и флот, сражающийся с немецкими оккупантами.
В этот момент, Володя бросился отшвартовывать буксир с кормы от нефтеналивных баржей.
— Ты, что делаешь, сопляк?! – Возмущённо кричал капитан буксировщика. – Да, я тебя расстреляю сейчас за вредительство!
— Степаныч! – Не обращая, никакого внимания на крики моряка, обращался к своему боцману парень. – Бери всех и баграми накидывай водоросли на баржи! Сверху они сольются с общим зеленоватым видом моря! Он и не будет искать транспорт здесь, вдали от фарватера! Вы капитан, не кричите, а спасайте государственное имущество вместе с остальными моряками! Вы нужны здесь! Вы ответственны за стратегический груз советской армии! А я…! – Недоговорив свой план до конца, Володя рванул штурвал вправо, положив буксир на полном ходу почти, что на сорок пять градусов вкрен.
Буксир справился с задуманным деда и на полном ходу стал удаляться от барж, которые экипаж юноши, вместе с капитаном буксира, стал маскировать водорослями. Это был очень важный для страны груз! Корабль, управляемый настоящим патриотизмом, настоящей любовью к родине Дмитрича, уже почти скрылся из вида, ошарашенных смекалкой парня, людей, когда его настиг вражеский бомбардировщик. Пули из крупнокалиберного пулемёта «фрица» дырявили, как консервную банку, рубку судна вместе с телом Володи!
— Ничего, ничего! – Успокаивал себя, терявший сознание от боли, Дмитрич. – Лишь бы увести подальше от барж! Лишь бы подальше!..
И увёл. И запутал лётчика молодой пацан! Обвёл вокруг пальца!
Его вытаскивали из солёной воды, почти по кускам! Торпеда, пущенная немцем, разнесла буксир в хлам. Но баржи, замаскированные водорослями, фашисту найти не удалось, следовательно, не удалось выполнить фашистам план уничтожения морского пути. Не удалось, потому что были на их пути, такие простые парни, и в тоже время отважные герои, любящие очень сильно морские бескрайние горизонты и любящие по-настоящему свою Родину!
До начала января сорок второго года, Дмитрич пролежал в военном госпитале Астрахани. По его прибытию, на носилках и без сознания, никто не брался его «собрать», предварительно посмотрев на характер ран. Он бы так и скончался если бы, в этот момент, в госпитале не находился старый профессор медицинской академии Вейсман. Услышав про геройский поступок парня, он быстро переоделся и приказал везти Дмитрича в операционную. Там, он проторчал у стола с напрочь разорванным телом парня, восемь с половиной часов, буквально собирая его по частям. И Дмитрич, выжил! Мало того, влюбился взаимно и женился на молоденькой медсестре, по имени Тонечка.
Медаль «За отвагу», догнала Владимира перед рейсом на Волгу. Потом ещё одна, потому, что Дмитрич, вплавь, оттянул мину от пассажирского судна с детьми-беженцами. И ещё за героическую защиту города Сталинграда на Волге. И там, он опять был, почти мёртв, и опять его спасала любовь, его молодой жены Тони.
Волжская водица, дарившая неимоверную прохладу, нам ловившим на лодке, тихо и приветливо плескалась под днищем.
«Плюх-плюх. Плюх-плюх.» — Нарушала она воцарившуюся тишину, среди дружной компании ребятишек и старого деда.
Водная, тихая гладь реки раздавала на наши жмурившиеся лица, солнечные зайчики. Возникающая, время от времени, рябь на водном зеркале, от небольшого ветерочка, давала понять наблюдавшим, что она живая и всё видит и чувствует. Она всегда всё видела и чувствовала, во все времена. Она чувствовала и тогда, в далёком сорок восьмом, то биение сердец и страх моряков, которые выжили после страшного шторма и сутки находились в солёных объятиях страшного морского перешейка, перед известным соляным заливом. Соль не могла утолить жажду! Она могла только убить их.
— Лучше б я утонул вместе со всеми, чем так умирать в воде от жажды! – Стонал парень с разбитым лбом.
Его спасательный жилет, там, где он выглядывал на поверхности, покрывался тут же белой рапой соли. Ведь, это был морской залив, которому нет ни конца и края. Кара-Богаз-гол — в переводе с туркменского «Черная пасть». Его площадь и глубины, количество кос и островов, течения, соленость и температура воды непрерывно изменяются в связи с колебаниями уровня Каспия. Морской ветер за ночь, отнёс плавающих почти в бессознательном состоянии в спасательных жилетах моряков, именно в этот проклятущее место. Среди тех, бедолаг, был и Дмитрич.
— Мало того, что повсюду в воде была одна соль, разъедающая раны от пожара на корабле, да и ещё нечем совсем было дышать! Море кругом шипело… Когда ещё ночью, был зажжён последний сигнальный факел, мы различили вскакивавшие под водою пузыри. Нефтяной газ, со дна, проходил через всю толщу воды на воздух… Когда, нечаянно выпал огарок факела из изнеможенных и обгорелых от пожара рук, моего товарища по несчастью, на волны, тотчас кругом, занялись тысячи огней… Нам, только этого тогда и не хватало! Казалось, что горели гребни волн, что вспыхивала сама вода… Миллионы мелких и больших пузырьков нефтяного газа, загораясь, обращались в желтые, голубые и красные языки пламени, вместе с волнами вскидывавшимися вверх и падавшими вниз. Нас, по какой-то злой иронии судьбы, в воде убивала жажда и обжигал огонь! Нарочно просто не придумаешь! Штиль и безветрие помогало гореть морю, как в аду. Я, уже совсем ничего не чувствуя, стал молиться Николе Угоднику: «О, великий чудотворче и угодниче Христов, святителю отче Николае!.. Ты сохраняеши плавающия по водам;…Мне ли токмо, злосчастному и бедствующему, не поможеши…?! – Вспоминал мой дед, приятно зажмурившись под ласковыми лучами дневного светила.
Мы в изумлении открыли рты, глядя прямо в рот старику, стараясь не пропустить ни слова.
— Нефтяные газы на Каспии иногда выходят на поверхность воды, проникая из недр сквозь трещины морского дна. В таких местах можно заставить «море гореть», и синица из известной сказки, хваставшая тем, что сможет поджечь море, никого бы здесь не удивила. – Напомнил, как бы невзначай, рассказывая Дмитрич. — Горение природных газов, прорывающихся из недр земли по трещинам, часто наблюдается и на море, и на берегу, и в пещерах. Такие огни раньше внушали страх людям, не умевшим объяснить причины этого явления. В давние времена огнепоклонники, считавшие «вечный огонь» священным, создавали религиозные секты, строили вокруг огня храмы, приносили ему жертвы. Остатки такого храма есть в селении Сураханы, близ Баку. – Пояснял он нам, совсем завороженным рассказом. – Мои молитвы были услышаны! Налетел ни откуда вдруг вихрь и размел пожар в разные стороны! Господи, это действительно было чудо! Мы начали снова свободно дышать чистым морским воздухом, а через час нас нашли поисковые корабли, которые расширили поиск, уцелевших после трагедии с нашим судном.
— Деда Вова, а сейчас этот залив тоже есть на Каспии? Туда, что, сейчас никто не ходит из моряков? – Первым, вышедшим из оцепенения, спросил мой друг Ваня.
— В прошлом, Кара-Богаз-гол, представлял собой огромный залив, свободно сообщающийся с Каспием. Благодаря, широкому входу в залив, не было различий по солёности между их водами, поскольку их воды свободно перемешивались. Я наблюдал, ещё до войны, красные полосы пены там, когда ходил в те края на научно-исследовательском судне, и заметил, что такая окраска вызвана значительными скоплениями «икры местных рачков». Эти полосы привлекали большие стаи фламинго, питавшихся этой «икрой». С возрастанием солености воды исчезли рачки, а за ними и фламинго. Затем началось значительное понижение уровня Каспия. Это произошло в результате изменения климата в сторону сухости и уменьшения стока рек, впадающих в Каспий. Прибойные волны и морские течения создали у южного и северного мысов залива подводные песчаные гряды, которые вырастали в косы, вытянутые навстречу друг другу. Проход в залив все более и более суживался. Так, постепенно образовался песчаный перешеек, почти отделивший залив от моря. Теперь он соединен с морем очень узким проливом, почти незаметным на карте, по которому беспрерывно с большой скоростью текут воды из моря. Воды Кара-Богаз-гола никогда не попадают в Каспий, каспийские же воды стекают в залив в огромном количестве. Кара-Богаз-гол, подобен гигантской «пиявке», высасывающей из моря сейчас много кубов воды за год, и поэтому Каспий можно считать своеобразным проточным озером. В море происходит непрерывное перемешивание теплого поверхностного слоя воды со значительно более холодными глубинными водами, имеющими в любое время года температуру всего около 6°. А вследствие мелководности залива, увеличилась его температура за счёт его хорошей прогреваемости. Возник большой температурный контраст, и одновременно увеличилась его солёность. Человеку, даже не умеющему плавать, невозможно утонуть в этой соленой и поэтому очень плотной воде залива. Очень неприятно, если этот рассол попадает на слизистую оболочку тела. Рыбы, проникая в залив из моря, погибают. Из органического мира здесь имеются лишь бактерии и несколько видов водорослей. – Закончил Дмитрич, свой познавательный рассказ для нас.
Вода Волги, всё также приятно на слух, плескалась под днищем нашей лодки: «Плюх-плюх. Плюх-плюх.»
Никто, из нас, не мог её нарушить. Каждый думал о том, страшно ли было Дмитричу, в «Чёрной пасти», тогда в сорок восьмом. Смогли ли бы мы такое пережить, также достойно, как наш старик. Он был действительно наш, не мой дед, а наш всех. Мы гордились им и уважали его. Мы понимали его втроём и все втроём горько-пригорько плакали, когда Дмитрича не стало. Он ушёл очень тихо из жизни. Никто, даже и не понял сразу. Уснул и всё. Уснул и навсегда унёс с собой ответ на непростой, заданный мною вопрос о том, где было страшнее: в «чёрной пасте» или на войне. Он так и не успел ответить, что для него, так уж получилось, вся его жизнь была «чёрная пасть». И боялся он, не морские причуды и катаклизмы, которые он любил, как нераздельные части моря. Ни фашистов в войну. Он боялся, всегда потерять лицо настоящего мужчины, которое, перестанут в случае минутной трусости, уважать его дети и внуки!