Зарисовки про Штыркина

Вся эта катавасия опостылела мне настолько, что как-то само собой, от отвращения, наверное, я стал избавляться от депрессии и решил пересмотреть свое отношение к жизни в инвалидной коляске. Ладно, сказал я себе, ходить ты не будешь, но опускать голову и сопли распускать тоже не стоит, есть люди, которым похуже, чем тебе, но они не унывают, не сдаются и живут с достоинством, не теряя юмора и надежды, вспомни хотя бы Сашу Штыркина.

С Санькой я познакомился еще на первом году своего пребывания в московской клинике. Симпатяге-«шейнику» лет двадцати трёх приходилось в этой гадостной инвалидной жизни гораздо труднее, чем мне самому. Но парень обладал завидными преимуществами — бурлящей жизнерадостностью и захватывающим чувством юмора. Мы подружились, несмотря на разницу в возрасте. Меня подкупали Санин юмор и очень московский говор. Когда в больничных коридорах вдруг появлялись молоденькие, сногсшибательно красивые посетительницы, всем сразу становилось понятно — в клинику снова поступил Саня. Шутил парнишка совершенно спонтанно, не задумываясь, выплёскивал перлы остроумия и смекалки. Вот стоит он, например, в коленоупоре, и ему надо разрабатывать тазобедренные суставы и мышцы. И, как всегда, Дима считает количество проделанных движений, а потом добавляет своим сержантским голосом:
— Ещё, ещё и ещё! Ну, давай!
— Блин! — говорит Саня. — Ты бы лучше напротив плакат голой девки наклеил, я бы тогда и сделал «ещё и ещё»!
Конечно, парню недоставало такта и почтительности в общении со взрослыми, задубевшими от усталости людьми. Иногда он был крайне несдержан и позволял себе оголтелые выходки. То устроит головомойку санитаркам за отсутствие чистых полотенец, то соберёт в палате друзей, а те потом в туалете покуривают травку, то свалит в ресторан с американками, где они вдрызг напьются водки. В тот год в клинике был огромный наплыв пациентов из Греции. Они собирались в зале напротив приёмной, разговаривали и шутили. Громко, очень шумно, как все средиземноморские люди. Я к этому давно привык у себя в Испании и не обращал внимания. Но вот беда: греки-то и телевизор с огромным экраном врубали на всю мощь, да к тому же ставили всегда свои, греческие, каналы. Однажды я не выдержал и попросил эллинов включить русское телевидение. Те отказались, сославшись на отсутствие кабельной трансляции в палатах. Рядом проезжал на коляске Саня.
— Санёк, может, хоть ты управу на них найдёшь? Галдят, телевизор всё равно не смотрят, а переключать не хотят.
— Щас, разберёмся.
Санька попросил своего помощника передать ему пульт управления, переключил телевизор на русский канал и прибавил звука раза в три, а то и больше.
Противник напрягся. Разговоры стихли. Потом заговорили всем стадом. Я переводил, потому что был единственным, кто достаточно знал английский, чтобы понять эту ругань.
Саня не отступал:
— Я сейчас ещё и ментов вызову! Попробуйте всё это дерьмо, которое вы на меня валите, им в участке пересказать. Там вам при помощи дубинки быстро мозги вправят, ещё и великому и могучему научат!
Греки написали жалобу на имя директора клиники — профессора. Саньку из клиники выгнали.
А он стал каждый год ездить в реабилитационный центр в крымском городе Саки, настолько восстановил руки, что сейчас работает таксистом в столице нашей родины. Мы до сих пор дружим. Я, кстати, недавно звонил ему, и мы договорились встретиться этим летом в Саки.

В августе мы с Мартиной уехали в Саки. Примечательный городок, который помог мне избавиться от многочисленных комплексов. Прибыли мы в Симферополь, в аэропорту нас ждало адаптированное такси. Мы забрались в него и поехали в Сакский клинический санаторий им. Н.И. Пирогова. Такси действительно было адаптированным, но дорога отнюдь. На ухабинах мою коляску и меня трясло, как при бомбёжке. Вёз нас весёлый водитель-татарин, который гоготал над своеобразным русским языком Мартины. Та обиделась.
— Олег, почему водитель и вообще все русские люди смеются надо мной? Стоит мне открыть рот и произнести что-нибудь, все начинают улыбаться и ржать. Неужели я так плохо говорю по-русски?
— Они не над тобой смеются, а с тобой, и ещё они удивляются и радуются.
— Чему?
— Тому, что ты так мило произносишь слова на их родном языке. Им приятно, что иностранка выучила русский.
— Не понимаю.
— Ты заметила, что никто не поправляет тебя, а ведь ты иногда лепишь чудовищные ошибки?
—?
— Они восхищаются самим фактом твоего подвига.
— Опять ты за свои шуточки.
— Это правда, любовь моя.
— Абсолютная правда, — вторил мне шофёр и опять загоготал. Потом спросил у меня:
— А как вы узнали в Испании про наш санаторий?
— Мне друг один посоветовал, он часто сюда ездит. Штыркин, может знаете? — ответил я.
— А кто в Саки Штыркина не знает? Сашу здесь все знают.
Этот сокрушительный ответ меня совершенно не удивил, Мартина тут же прыснула от смеха.
Прибыли мы уже ночью, а на следующий день, в воскресенье встретились с Санькой, и он показал нам Саки. Такого я ещё не видел! По улицам туда-сюда сновали люди в инвалидных колясках, на коленях у многих из них сидели девушки, вечером на танцевальной площадке вблизи санатория звучала музыка, инвалиды — мужчины и женщины — вместе «танцевали»: коляски почти у всех электрические, на них легко можно делать повороты и двигаться назад.
Началась наша жизнь в санатории, днём я принимал грязевые ванны и занимался в спортзале, а вечером мы гуляли по городу или укрывались от жары в санаторном сквере и болтали с самыми разными людьми.
Удивительное дело — раньше я не особо верил Мартине, её заверениям в любви. Мне, как и многим людям, казалось, что женщина может быть с колясочником либо из жалости, либо из чувства долга, родственной связи, экономической выгоды или зависимости. В Саки я начал менять своё мнение. Я увидел множество счастливых дружных пар, сумевших превозмочь неимоверные физические и экономические препоны и сохранить свои чувства к друг другу. Мы подружились с людьми из самых разных уголков России и других стран. Кого там только не было! Узбеки, армяне, чечены, арабы, русские, украинцы, татары и ещё куча самых разных национальностей. Первой испанкой, посетившей Саки, стала Мартина.
Там, в Крыму, как и много лет назад, мы ещё больше сблизились и научились помогать друг другу. Первым испытанием в этой поездке стали деньги. Вернее, отсутствие оных. Дело в том, что из-за дурацких санкций со стороны США и подобострастного Европейского Союза на территории Крыма невозможно пользоваться иностранными банковскими картами. Все приезжающие на полуостров должны расплачиваться только наличными, и сейчас перед нами стояла большущая проблема — надо было платить за пребывание в санатории и реабилитационном центре. В банках наши карты не обслуживались, трансферы не принимались, наличные деньги мы уже потратили, оставались копейки на сигареты и пиво.
Нас выручил Штыркин. Санька просто одолжил нам денег, ни на секунду не усомнившись в том, что долг платежом красен. А сумма была приличной, и нам хотелось отдать всё до отъезда домой, потому что Штыркин оставался там ещё на месяц. Мартина погрузилась в интернет и нашла всё-таки какую-то латиноамериканскую фирму, занимавшуюся доставкой денежных средств в любую точку планеты. Заказали услугу, деньги в последний день нашего пребывания в Саки поступили в банк, надо было их забрать. На следующий день мы уже улетали. Та ещё история.
До закрытия банка оставалось очень мало времени, надо было поторапливаться. Экономический корпус в составе меня, управляющего
электрической коляской, и Мартины, бегущей за мной по раскалённому асфальту, спешно выдвинулся за денежным мешком, хранящемся в каком-то банке у чёрта на куличках. На полпути от натуги и большой скорости батарея коляски разрядилась, и мы в растерянности остановились. Что теперь делать? Я попросил проезжавшего неподалёку парня о помощи. Тот посоветовал ухватиться за ручку его коляски и дотянул меня до банка. Деньги мы получили в конце концов, но теперь предстояло вернуться в санаторий. Район отдалённый, такси не видно. И тогда в бой выдвинулась испанская пехота. Она прошла пять километров по жаре быстрым маршем. Вернулась на адаптированном такси, забрала меня, горемыку. Вот это женщина!
Утром перед отъездом в аэропорт мы расплатились с лыбящимся во всю дыню Штыркиным.