Ева

Их компания сложилась давно, с пятого или шестого класса. Три девчонки и три парня. Все свободное время они старались проводить в обществе друг друга: кафе, дискотеки, турпоходы. Даже уроки учили вместе, поочередно собирались у одного на квартире. По окончании школы поступали в один институт, хотя это и удалось с большим трудом. Всех больше пришлось постараться Даниле, которому удалось-таки вызубрить все билеты, потратив на это много дней, ночей и нервных окончаний. А ведь в соседнем областном центре жила его родная тетя, работавшая деканом в аналогичном институте. Она предлагала поступать племяннику в их городе, без нервотрепки и проблем. Но Данила, проявляя силу воли и характер, добился все-таки своего. Не хотелось покидать отчий дом, да и с ребятами расставаться не было особого желания. А так хоть ненадолго, но продлевалось детство, связанное с Сергеем и Артемом, Евой и Ниной. Оно затянулось, радуя безоблачным счастьем. Впрочем, никого это не пугало и не огорчало. Все устраивало компанию, наоборот, они мечтали продлить существование своего мирка, традиции и уклада. Ревностно относились к чужакам, которыми время от времени появлялись на горизонте. Сей нарушитель тут же попадал под перекрестный огонь замечаний, претензий, критики, и, как обычно, долго не мог выдержать такого внимания.
Ничего более серьезного, чем обыкновенная дружба, их не объединяла. Лишь в последнее время между Евой и Артемом зарождалось серьезное чувство. За что Артем тут же в шутку был переименован в Адама. Но и это обстоятельство не повлияло на привычный ритм жизни. И сколько бы это продолжалось – неизвестно. Может со временем они бы переженились, и дружили бы уже семьями, домами, детьми, не нарушая традиций. Возможно. Но ранняя весна того года внесла свои коррективы. Она ворвалась внезапно. Смела, разрушила, перевернула все, что строилась годами. Рухнул их мир, их незыблемая крепость.

Они возвращались после очередного похода в кинотеатр. Обсуждали просмотренный интеллектуальный фильм культового режиссера. Комментировали, делились впечатлениями, доказывая свою точку зрения. Все проходила в шутливой форме, и потому они часто взрывались смехом. Весна только вторила им, прививая беспечности задорное юношеское безрассудство. Компания принялась играть в снежки. Редкие прохожие шарахались, но присмотревшись к ним, лишь улыбались. Стало большой редкостью встреча с трезвыми, и при этом счастливыми, молодыми людьми.
По пути их компания потихоньку рассасывалась, уменьшалась. По сложившейся традиции, они провожали сначала девчонок до самого подъезда, и, убедившись в их безопасности, продолжали путь. Ушла Таня, потом Нина. Их осталось четверо. Ева, Евочка. Самое оригинальное, жизнерадостное, очаровательное создание. Такую не любить априори невозможно. Маленькая и хрупкая. С большими выразительными глазами цвета крепко заваренного чая, в окружении пушистых ресниц. На пухленьких губах всегда блуждала очаровательная улыбка. Никто не видел ее задумчивой и грустной. Она излучала радость и оптимизм. Шла по жизни легко, и как-то непринужденно. И может, поэтому все те, кто был рядом с нею, чувствовали уверенность, силу, способность на великие дела.
— Ребята, подождите меня. Я быстренько переоденусь. — Попросил Артем-Адам, и скрылся в подъезде своего дома. Сергей тут же отгрузил очередную шутку. Был он большим мастером по этому делу. Душа компании, весельчак и балагур. Иногда, правда, его словесные шедевры смахивали на саркастичные вирши. Но друзья уже привыкли к ним, не придавали особого значения, не обижались. Вот и сейчас двустишие было на грани дозволенного. Ева кинула в него снежный ком, и, чтобы как-то сгладить обстановку, они вновь принялись за эту древнюю русскую забаву, разбавляя ее шутками и смехом. Неожиданно снежок, пущенный Данилой, попал девушке прямо в голову. Она громко вскрикнула, схватилась за ушибленное место, и через мгновение, словно подкошенная, упала в сугроб. На несколько секунд во дворе повисла немая тишина, парни лишь изумленно смотрели друг на друга. Потом бросились к Еве, которая была без сознания.
— О Боже!
— Кошмар!
Данила легко поднял Еву, и беспомощно оглядел заснеженный двор. Замелил скамейку, и, увязая в сугробе, пошел к ней. Смотрел на опрокинувшуюся голову девушки и постоянно шептал:
— Ева. Евочка.
Сергей опередил его, первым добежал до скамейки, и очистил ее от снега. Данила положил Еву, и умоляюще посмотрел на друга. Он был полностью растерян и беспомощен.
— Расстегни куртку, освободи шарф, — приказал он, пытаясь привести девушку в чувство.
— Беги за Адамчиком! — осипшим голосом произнес Данил, и тут же сорвался на крик. — Быстрее!
— Делай искусственно дыхание. Рот в рот. — Уже на ходу сказал Сергей.
— Боже, как же? Легко сказать. — Шептал Данила, теряя самообладание. Ему самому не хватало воздуха. Но вид беззащитной девушки заставлял действовать. Он приоткрыл ее пухлые губки, вдохнул полной грудью, и склонился. А получился всего лишь поцелуй. Горячий и страстный. И Ева ответила ему. Всего лишь миг, а растянулся в вечность. Данила оторвался и изумленно посмотрел в смеющиеся глаза девушки, ничего не соображая. Кружилась слегка голова, по спине пробежал озноб, хотя чувствовался жар во всем теле. Ева встала, хотела пошутить, но слова как будто замерзли на лету. Встретилась с взглядом Данила, и осеклась. Что-то новое, необъяснимое мелкими порциями наполняло ее. Так много стало очевидным и понятным, легко читаемым в его глазах.
Из подъезда с шумом выскочили парни, тем самым нарушая волшебные мгновения созерцания простых, но не всегда понятных, истин. Ева и Данил разом вспыхнули ярким румянцем, поспешно отвернулись друг от друга. Ева принялась приводить себя в порядок, застегнула куртку, завязала шарф, поправила выбившиеся из-под шапочки пряди русых волос. Данила поднялся с колен, отряхнулся от снега. Когда ребята подбежали к ним, Ева уже была прежней – веселой и игривой. Встретила она их шутками и прибаутками. Сергей облегченно вздохнул, малость покорил за розыгрыш, Артем же просто молча, обнял любимую. Продолжили путь. Веселую же обстановку вернуть не получилась. А молчание угнетало. И потому Данила обрадовался, когда наконец-то подошли к его дому. Как обычно с парнями они обменялись крепкими рукопожатиями. Ева же чмокнула его в щечку. Лишь благодаря силе воли Данил не отшатнулся от привычного ритуала, и нашел в себе решимости ответить таким же дружеским поцелуем. После чего поспешно юркнул в темноту подъезда.
Ему не спалось. Он ворочался, меняя положение тела, взбивал подушку, поправлял одеяло. Пытался пересчитывать воображаемых баранов, перепрыгивающих через ров, но сон не шел. Перед глазами менялись полу размытые образы, отрывки воспоминаний. Даже приходили на ум строчки стихотворений когда-то прочитанных и давно, как ошибочно казавшие, забытые. Он выругался в полголоса, вылез из постели и сел на подоконник. Закурил, выпуская дымок в открытую форточку. Любовался снегопадом за окошком. Странное и необъяснимое чувство теснило грудь, причиняя дискомфорт и неуютность. Не мог отбросить мысли о Еве, о ее выразительном взгляде после случайного поцелуя.
— Теперь уже ничего не будет по-старому. Я не смогу общаться с ней как прежде. Как с другом. Вот, что самое страшное! Неужели я влюбился?! Только этого мне не хватает. Как же я теперь буду смотреть ей в глаза? А Адамчику? Невозможно. Чёрт побери!!!
Он щелчком выбросил окурок в форточку, но уже спустя минуту потянулся за новой.
— В ее глазках тоже было что-то. Совсем далекое от дежурной насмешки и простого равнодушия. Неужели и она что-то испытывает ко мне?! И что тогда нам с этим делать, если это так на самом деле? Да, вечные русский вопросы: кто виноват, и что делать? И если на первый вопрос еще можно найти оправдания, списать случившееся на глупые обстоятельства, то на второй…. Невозможно вот так, с наскока, найти выход из этого лабиринта. Что делать? Что?
Он не заметил, как пролетела ночь. Город начал просыпаться, и было интересно наблюдать за этим процессом. Вывел его из состояния отрешенности настойчивый стук в дверь. Данила только сейчас сообразил, что зачем-то закрыл дверь на шпингалет.
— Что за новость еще: запираться?! — мать оглядела комнату. — Что с тобой? Ты не заболел часом?
Она потрогала лоб, приказала показать язык и тут же, в силу своих профессиональных навыков, поставила диагноз:
— Простуда. Придется сходить тебе в поликлинику.
Данила даже обрадовался этому. Можно будет несколько дней поваляться дома. Не встречаться с ребятами, и постараться привести свои чувства в порядок.

Врач в приемном отделении был толи в радужном распоряжении духа, толи с большого похмелья, но он сразу, без вопросов и обследований, выписал Даниле освобождение на целую неделю. Данила был приятно удивлен. Вернувшись, он уселся у телевизора, принялся методично переключать программы, так и не досмотрев ни одной передачи до конца. Это не помогло ему переключить мысли. Даже пожалел, что не болел физически, ибо боль физическая заглушает душевные терзания. Позвонил матери на работу, сообщил об освобождении, сказал, что отключает телефон. Хотелось укрыться от всего мира.
Друзья пришли на третий день. Ввалились шумною толпой, неся с собой запахи весны, торт и фрукты. Мать тут же засуетилась, бросилась на кухню, ставить чайник и готовить тосты. Ребята же прошли в комнату к Даниле, который заблаговременно залез под одеяло, старательно выдавливая из себя кашель. Потекли обыденные разговоры, расспросы о самочувствие, советы и народные рецепты лечения, информация о последних институтских новостях. Данила натянуто улыбался, старался не встречаться взглядами с Евой. Интуитивно знал, что и для нее этот визит вежливости – большая пытка. Она почти ничего не говорила, стояла возле этажерки с книгами, перебирала их, просматривала отдельные тома. Наконец-то, мать всех пригласила к столу. Быстро расправились с «Наполеоном» и тостами, пожелав скорейшего выздоровления, ребята ушли. Данила облегченно вздохнул, и это не ускользнуло от внимания матери. Она, было, принялась допрашивать его, но тот лишь отмачивался. А потом, сославшись на усталость, скрылся за дверью своей комнаты.

Сергей и Артем чуть приотстали от девчонок. Остановились на площадке между этажами и закурили. Почувствовали необходимость переговорить тет-а-тет. Сергей кивнул наверх и спросил:
— Что ты об этом думаешь?
— О чем?
— О Даньке. Разве не понятно, что не хочет с нами встречаться, даже телефон ему мешает болеть. Кажется мне, что он собирается покинуть нашу компанию. Отколоться.
— Как льдина, — подхватил Артем, настроенный на поэтический лад. — Отколоться и поплыть в одиночное плавание. А за ним … и другие. Так и раскрывается река. А одинокие льдины тают быстрее.
— Неужели он нашел себе новых друзей?
— Влюбился.
— Влюбился?
— Рано или поздно это должно было произойти. Он просто не хочет нас знакомить с предметом своего обожания. Сам знаешь, как чужакам тяжело с нами. Никто не выживает.
— Что делать?
— Ничего. Чему быть, того не миновать. Всякая великая империя, в конце концов, разваливается. Курс истории. — Артем вздохнул.
Вздохнул и Серега:
— Давай девчонкам пока не будем говорить о наших предположениях.
— Согласен. — Они затушили сигареты и стали не спеша спускаться по лестнице. — Хотя Ева, наверняка, догадывается. В последнее время она как-то болезненно реагирует на его имя.

Всей компанией они встретились спустя неделю, перед лекциями. Данила за это время научился скрывать свои истинные чувства, а вот искоренить их – у него не получилось. Да и особо не ставил он перед собой такой задачи. Тем более новая неприятность заслонила собой все прошедшее. У него пропал томик стихотворений Высоцкого. Не так расстроила пропажа самой книги, как денег, которые хранились в ней. Данила мечтал о компьютере. Кроме друзей никто не мог взять ее, ибо только они приходили в последнее время к нему. Об этом он и сообщил друзьям прямым текстом. Растерянность сменилось замешательством, а потом и возмущение накрыло всех. Особо эмоционально повел себя Сергей:
— О чем ты говоришь? Соображаешь? Ты нас обвиняешь в краже?! Нас, твоих верных друзей, коими мы были долгие, долгие года?
Девчонки красноречивыми взглядами пытались урезонить разбушевавшегося друга. Артем плохо скрывал ухмылку: «Лед тронулся, господа! Лед тронулся».
Данила и сам не ожидал такого напора от Сергея. Потому выглядел растерянным. Молчал. А тот, напротив, никак не мог успокоиться, и остановить «фонтан красноречия». Договорился до того, что перешел на прошлое, вспоминая мелкие обиды и насмешки, и теперь выливал «грязь» на друга. Даже девчонки опешили от этого, изумленно переглядывались и краснели.
— Тормози! — Данила, наконец-то, пришел в себя, хотя и не повышал голоса. Все так же спокойно и как-то устало. — Не жди от меня подобного. Я не опущусь до твоего уровня, что бы сплетничать и промывать косточки, тем более копаться в грязном белье.
Он демонстративно отвернулся и ушел. Лишь на мимолетное мгновение пересекся взглядом с Евой. Обоюдная симпатия вспыхнула в их глазах.

Через несколько дней Данил перевелся в аналогичный институт соседнего городка.

Домой он приехал в конце июля. Мать была безумно рада, письмами сынок не баловал ее. Теперь она весь вечер не спускала с него добрых глаз, выпытывая все – все о жизни в чужом городе. Данила прилежно отвечал на все вопросы, тактично обходя темы о своей личной жизни, которой, по сути, и не было.
— Мам, ты не обижайся на меня, но завтра я собираюсь сходить на Белое озеро. На недельку.
Белое озеро находилось в 20 километрах от города, в самом центре смешанного леса. С прежними друзьями они каждое лето ходили к нему, где проживали неделю – другую. Полностью сливались с природой, живя по законам первобытного строя. Кормились рыбалкой и тихой охотой. Теперь вот ностальгия замучила его, и он не стал сопротивляться этому чувству. Мать, молча, согласилась, тайно надеясь, что там и произойдет примирение с друзьями. Телефонный звонок спас неловкое молчание, которое возникло от недоговоренности. Данила поднял трубку, но на ком конце предпочли промолчать. Он не придал этому никакого значения и занялся приготовлениями к походу. Бессонница, которая в последнее время стала его постоянной спутницей, в родном доме отступила. Данила спал крепко, без сновидений.

К Белому озеру он пришел поздним вечером. Облегченно вздохнул. Всю дорогу его терзали сомнения, он боялся встретиться нос к носу с прежней компанией. Но берег встретил его безлюдьем и звенящей тишиной. Данила первым делом искупался. Вода в озере была приятно прохладной и освежающей. Потом он разбил палатку, развел костер и приготовил ужин. И долго сидел у затухающего костра, погрузившись в прошлое. Боль давно прошла, осталась грусть. Легкая и светлая. Он изменился за это время. Перестал переносить шумные компании и вечеринки. Все больше чувствовал потребность в уединении и одиночестве. Посидеть с книгой и помечтать. Когда костер совсем догорел, и прохлада выползла из леса, обнимая его за плечи, он встал. Забрался в палатку, закутался в одеяло и крепко уснул.
А проснулся поздно. Солнце уже стояло в зените. Повалявшись еще с получаса, сладко потягиваясь, он выполз из палатки. Не успел сделать и пару шагов, как резко остановился: перед ними на траве лежал чужой рюкзак, одежда. И главное – поверх всего лежал томик Высоцкого «Нерв». Его книга, та самая. На стыке тридцатой и тридцать первой странице – триста долларов. Он огляделся, прислушался и уловил легкий плеск воды у противоположного берега. Кто-то пришел ранним утром. Кто-то из бывших друзей. Кто? Как узнали о его приезде? Пока он тупо перелистывал страницы книги, рефлекторно перечитывая любимые строчки, раздался шум воды у берега. Он поднял голову и вздрогнул: на берег выходила Ева. Словно Афродита, рожденная из пены морской. В откровенном бикини, капельки влаги сверкали на загорелом упругом теле.
— Ты? — изумлению не было конца.
— Я. — Она подошла к нему вплотную и посмотрела в глаза. И вновь в их глазах, словно пробуждаясь после долгой спячки, мгновенно вспыхнула взаимная любовь, которая доселе оставалась нераскрывшимся бутоном.
— Я случайно увидела тебя на остановке, потом звонила, убедилась. Догадалась, что ты неприметно захочешь побывать тут. Вот принесла тебе книгу. Я тогда и не знала про деньги. Просто мне вдруг сильно захотелось что-нибудь оставить себе на память. Извини меня.
Он не слышал сути сказанного, он просто наслаждался забытым голосом, чувствуя, как от счастья начинает кружиться голова.
— Можно я сделаю тебе искусственное дыхание? — сам того не ожидая, спросил он.
Ева смущенно улыбнулась и в знак согласия опустила глаза.