Розовые попугаи

… Их легкие, крошечные перышки впитывали в себя солнце, кружились в приятном ветерке, не вынося ощущения радости полета, покидая крылья и уносясь ввысь…
Еще маленькими птенцами их любил розовый закат, попугаи летали в нем и ощущали счастье — свобода ласковыми пузырьками вспушивала им кротко пробивающиеся мягкие перья спинки, грудки, головки; воздушным одеяльцем укрывая крошечные глазки (черные бусинки их верили — так будет всегда)…
На соседних веточках в синеватых лианах, переливающихся от дрожащих капелек дождя, росли они — мальчик и девочка; вместе гуляли в лунных дорожках, рассыпающихся по перешептывающимся листикам; угощали друг друга ягодками и орешками; играли в слова, касаясь клювиками теней или следов разных птиц или зверей, камешков или блестинок ручейка, а после — тоненьким голоском придумывая им имена; закрывая глазки и проводя круглыми щечками — они смеялись вместе…
Усаживались, наигравшись или чуть устав, рядышком, замирая сердечком, касаясь крыльев друг друга, дотрагиваясь до лобика друг дружки и смущенно-робко наклонив головки: им было хорошо…
Но однажды… мир изменился для них навсегда, небо было надолго закрыто ало-стальными штрихами, и первые, мягкие перья улетели, больше не поднимут ввысь крылья; (уже ли навсегда?) тревожные, они бросились к дверце, в которой оно отражалось, быть может, еще можно успеть попасть, спрятаться в высоте? Но миг — и небо в дверце задрожало, враждебно-холодно потянуло в себя; не отпуская (птенцы тонули).
Попугаи испуганно пищали и старались выплыть; плакали, глядя вслед перышкам — на эти грустно и тревожно качающиеся на земле и воде лепестки их души; их соберут в украшение, купят богатые, полюбуются день-другой и выбросят; равнодушно смотрели, как вода затягивает их…
Они закрыли глаза, с грустью уже навсегда попрощавшись с теплыми облаками жизни; как… Очнулись — их вытащили и перенесли в комнату; сухо, темно; но мягкая перинка подушки и орешки: они будут жить! В радости попугаи снова прижались старательно друг к дружке, давая себя взять в руки спасшей их девушке…
Мальчик и девочка росли у нее, и видели, как другие попугаи тоскливо ждали ласкового слова от тех, кто их кормит и в сознании зовется «хозяином» (с гордостью он принимает на себя эту роль, сажая птиц в клетки и украшая их, хвастаясь, что любит питомцев).
Они же были на ее руках или ползали на мягких подушках у окна; медленно за его гранью сменялись времена года; с деревьев начали опадать розовые лепестки, и они закрыли глазки, пряча слезинки (они не смогут больше так же свободно летать вместе с ветром, хоть и не были в клетках, у них нет крыльев; и даже тех теплых маленьких напоминаний о них – перышек)…
Тут они… С изумлением обнаружили, что больше не тонут в дверце неба (там светло и высоко, но не затягивает, клювик стукнул о дверцу — и все!). Это было зеркало; попугаи, боясь поверить в счастье быть живыми и видеть небо, боялись дышать, с замиранием сердечка они снова заглянули в него — та же синева, и, совсем как в детстве, порою в ней кружились розовые лепестки…
И они смотрели с увлечением за их полетом, переживая, когда один из крошечных розовых капелек сказки их мечты цеплялся за дерево и замирал — упадет он или останется, или неожиданно улетит высоко-высоко, или плавно покружится на месте, ожидая других лепестков, вот он радостно летает с ними, они вместе, улетают к звездам…
«Они — словно мы!» — говорили друг другу глазки попугаев, они снова опустили их (они подросли, не покидало ощущение, что это знак, что неспроста они видят вновь вдвоем это нежно-розовую дымку рассвета); внутри поднимался трепет, тоже похожий на ожидание, от которого иногда рассеянно слушались рассказы о чудесных странах, несколько устало и скучающе порою кушались ягодки, не спалось; он говорил им: «Вы снова взлетите!»…
Ожидание их становилось любопытством, ожиданием разгадки тайны; они внимательно, не покидая друг друга, старательно заползали на столы, шкафы, вытягивали головки в сторону окна — там летали птицы, воздушные змеи, самолеты; может, и они это испытают, если их хозяйка взлетит (девушка летать не умеет; но она может сесть в самолет); и они стали ждать, в предвкушении перемен, смешно и нетерпеливо потопывая лапками…
И это случилось — попугаи на руках ее смотрели в окно самолета — небо стало ближе, как будто они сами, на крыльях, были в нем — огромное, легкое, его теплый, нежно-розовый оттенок облаков чувствовался сквозь стекло; девочка от волнения подала лапку мальчику, и он взял ее, они смотрели друг на друга и не смели себе признаться: «Мы снова летим вместе!»…
Они оказались в другом месте, готические решетки напоминали клетки, хмурые облака совсем не такие, как были на высоте; казалось, темнота царила здесь и завидовала жизнерадостной их розовой окраске, она хотела поглотить их, стала пугать; хотя притворно уверяла в своей пустоте и неподвижности; они с надеждой заглянули снова в зеркальце, где столько раз видели светлое небо и белые облака; но сейчас там — также темнота, все переменилось; как жаль, что не подняться снова, пусть и самолетом, в момент, когда все было, как в детстве; не убежать…
Не хочется оставлять спасшую их девушку, что не побоялась ничего и бережно их лечила, кормила, не отдавала никому; но темнота, как она хочет перечеркнуть, обрезать все хорошее и разумное, искреннее, как однажды уже забирала!.. Девочка дрожала и ползала на одном месте, утешаясь воображением того, что она убегает, учится это делать…
Мальчик обнял ее головкой; они уснули; вдруг… Луч, тонкий розовый, коснулся его щечки, такой же радостный, верящий в будущее, в лучшее; он промелькнет так скоро; он стал будить ее — скорее, посмотри; она… Тихо прижалась к нему, не упрекнув и забыв, что не выспалась — в ее глазках читалось счастье — они вместе видят точно себя — двое воздушных розовых попугаев слилось в один луч; он проливается невидимым дождиком на их грудки чего-то мягкого, светлого, теплого…
Оно все еще с ними (их маленькое мгновение, в котором они летали, смеялись в капельках синих листиков); вокруг точно снова закружились розовые лепестки, опавшее цветение то было, или их перья — они не знали; только кротко и с любопытством впитывали в себя осторожно секунды розового луча… Он разлился по ним и ускользнул в… дверцу зеркальца; торопливо они поспешили глазами за ним и…
У мальчика отнялся дар речи — в темно-мутно розовой, рассеивающейся дымке он увидел девочку, будто себя — ак похожую на него, только поменьше и с более тонким сложением тельца; ее… покрывали нежно-розовые, восхитительно переливающиеся перья; пересечения луча, словно срослись у нее на спинке, образуя сияющие… Крылья! «Ты вернула мне крылья, ведь… Смотри, они у тебя!» — прошептал он ей, дрожащей лапкой придвинув зеркальце.
Она посмотрела — розовый луч осветил ее спинку, тепло и мягко. «Это все ты!» — ответила она и склонила ему головку на грудку (она чувствовала, что он точно обнимал ее крыльями, сверкающими, как солнце в закате, розовыми переливами)…
Они забыли в то мгновение, что не имели крыльев, что уже настал день, привычно чуть серый, обыкновенно так пугавший их, они не слышали карканья воронов, навевавшего так часто кошмаров; в глазах их у друг друга был только лучик, розовое переплетение, укрывающее их в объятии словно их перышек и переливающееся мелодией дождя счастья детства…
… Легкие, крошечные, точно перышки розовых попугаев, что…
Хранили в себе солнце, кружились в приятном ветерке, не вынося ощущения радости полета, покидая крылья и уносясь ввысь…