БЕЛОКУРЫЙ АНГЕЛ

Я человек бескрылый, можно сказать невезучий, так уж по жизни повелось, но в тот раз мне сказочно повезло. Я шёл за Ней как во сне, не поверите, через весь город и всё время думал: ну кому, кому Такие достаются? Кто эти мужчины, кто их мать, как они выглядят, чем занимаются и почему Удача выбирает именно таких. Может на них есть какое-то тайное клеймо Судьбы, ну знак качества что ли, ведь согласитесь — одним везёт во всём, другим не везёт, даже в мелочах.
Нет, я о Ней не мечтал, я просто знал, что такой красоты недостоин и тут — бац! — словно кто-то сказал мне в ухо: Николай, всегда надо мечтать, а уж мы всё устроим, а как, тебе и знать не нужно.
На окраине города, в стороне от припортовых складов, там где начинается набережная, стоят красивые кирпичные коттеджи, точнее утопают в садах и цветущих клумбах, и вот по дороге к ним, из кустов вдруг выскочил лохматый щенок и прямо Ей в ноги; Она присела, чтобы погладить глупенького, а тут и я подхожу и это Милое Создание, улыбаясь, глядя на меня снизу вверх произносит: «Какой дурашка, правда?»
Ну что тут скажешь… Я не люблю собак, по мне лучше кошки, но в этот вечер я поклялся бы, что ключи от рая есть только у собак.
От неожиданности у меня присох язык к нёбу, ну сами посудите: вокруг ни души, только я, щенок и Белокурый Ангел.
— Да, конечно.
Я присел рядом и запустил руку в спутанную щенячью шерсть, украдкой разглядывая незнакомку. Нет, сам бы я никогда не отважился подойти к такой — зачем унижаться, если нет шансов. На ней светло-коричневый костюм, юбка чуть выше колен и белая манишка с бантом на шее и там, за краем юбки, на внутренней стороне девичьего бедра я замечаю большую тёмную родинку и мгновенно в неё влюбляюсь: какая прелесть, вот уж я бы её целовал-целовал…
Я смотрю прямо в её глаза и язык мой сам собой произносит:
— Он такой маленький, у него наверное и имени-то не имеется, не то что у нас с вами. Меня вот, Николаем зовут, а вас как?

Полураздетый я сижу дома перед зеркалом и разглядываю своё отражение. Меня смущает, что кожа после летних загаров стала слишком смуглой, что на груди избыток волос, да вот ещё… небритые подмышки. Моя любимая туалетная вода с ароматом недозрелого крыжовника, сейчас совсем не радует, а ведь ещё недавно этот запах неизменно меня успокаивал и отправлял в путешествие по детству. А какой выбрать галстук? Я критически оглядываю свои 12 галстуков и неуверенно останавливаюсь на жёлтом. Да, у меня хорошие, крепкие мускулы, но под рубашкой их будет завтра не видно. Я опять начинаю думать о Белокуром Ангеле, впрочем, я думаю о ней непрерывно уже вторые сутки.

По прошествии трёх дней, в течении которых я несколько похудел и издёргался от переживаний, мы сидим с ней в номере плавучего отеля «Весёлый Боцман». Номер снят на полдня с обеда и до вечера. Хотите знать что я чувствую? Да то же самое, как если бы Архангел Гавриил открыл передо мной райские врата и сказал: заходи, чего уж там… стоять-то.
Надо сказать, отель так себе… переделан из старой баржи и больше напоминает захолустный дом отдыха для работников местного профсоюза, с бабушкой-администратором у входа, с унылыми огнетушителями в нишах вместо красивых ваз, с убогой старомодной мебелью. Не хватает только портрета Энгельса на стене и какого-нибудь изречения ушедшей эпохи. Впрочем, это лучшее что есть в нашем провинциальном городке и для меня, поверьте, это сейчас райские чертоги. Каюты отделаны свежими сосновыми досками и поэтому внутри сильно пахнет смолой, круглые иллюминаторы заменены на большие окна, а плавучий он только потому, что стоит у пристани и пришвартован к ней канатами.
Из окна каюты открывается замечательный вид на нашу могучую реку, на рощу, где полыхают подожжённые осенью, дубы и клёны, а над всем эти великолепием парят зелёные главки белоснежной каменной церкви. Ко всему этому добавьте и небо налитое тяжёлой синевой.
Солнце бьёт прямо в открытые окна и наши тени на дощатой стене каюты густые и синие… В углу каюты стоит широкий диван, обшитый белым дерматином, и если в пьесе ружьё на стене обязательно выстрелит, то диван в комнате, где находятся мужчина и женщина, само собой, тоже не совсем мебель; мне даже не надо искать связь между диваном и родинкой на ноге Белокурого Ангела, эта связь в стыдливом, учащённом биении моего сердца.
Мы сидим за столом друг против друга и между нами жареная курица, я принёс её с собой, и бутылка вина, купленная здесь.Река так близко, что слышно как волны бьются о борт, а по белому потолку непрерывно скользят волнистые солнечные зайчики; иногда с криком пролетают мимо окна чайки… Я наливаю в пузатые рюмки вино, и они стоят на белой скатерти, искрясь рубином, словно две фигуры на шахматной доске.
А перед этим мы целый час гуляли по палубе, смотрели как вереницы облаков тянутся на север, как тут и там возникают белые гребешки на волнах, на чаек кружащих вразнобой над баржей и самое главное, я держал её за руку; я сжимал её тёплую ладонь, и она отвечала на пожатие, это было так здорово!

— Когда я была маленькой, родители отдали меня в музыкальную школу, я очень любила музыку, особенно классическую. Обожала Баха и Генделя… потом открыла для себя Шумана и Грига, но больше всего полюбила Дворжака… Ты не представляешь, Коля, какая это глубокая музыка, это просто океан чувств.
Я слушаю её и слежу глазами за залетевшей к нам в окно бабочкой, она неожиданно садится на край её рюмки и покачивает цветными крылышками.
Я уже знаю, что Белокурый Ангел замужем, что у неё есть ребёнок и от этого мне хочется выть на всю вселенную.
— … когда умерли родители, меня ребёнком определили в детдом, мы тогда на Севере жили, и Игорь Павлович стал моим опекуном, вызволил меня из этой детдомовской бездны, он ко мне хорошо относился, заменил отца, ну а потом… потом, у него умерла жена, и он сделал мне предложение. Я не могла отказаться, ведь я ему многим была обязана.

— Первый раз он избил меня на второй день после свадьбы, сломал два ребра, я лежала в больнице. Он клялся что больше никогда не поднимет на меня руку, что вышло случайно, но это продолжалось и дальше, поводы были разные, а иногда обходился так. Я убегала, но он находил и закрывал меня в доме на несколько суток без еды, оставлял только воду. Это было страшное время.
Мне хочется ей сказать: не надо, не говори больше, тебе тяжело это вспоминать, а мне слушать. Но вместо этого я кричу:
— Да как он посмел! Кто он такой!?
— Тише. Он известный в городе человек.
— Известный в некоторых кругах или вообще?
— Не спрашивай, лучше тебе ничего про него не знать, это не принесёт счастья.
Мой взгляд падает на зелёные купола церкви, и я тут же нахожу решение.
— А давай сбежим, всё бросим к чёртовой матери, обвенчаемся в церкви, страна большая, затеряемся где-нибудь…
— Не забывай, у меня ребёнок и потом… потом, я люблю его.
— Ты любишь своего мучителя?!
— Знаешь, после рождения Сонечки, он стал реже меня бить, а дочку любит до самозабвения. А даже когда и бьёт у него на глазах стоят слёзы, что это если не любовь?
— Это крокодиловы слёзы, вот что это… А твой Палыч настоящий садист, этакий клопик.
— Не говори так, ты его не знаешь, он добрый, просто после смерти жены у него что-то случилось с головой, видимо из-за переживаний…
— Но после смерти жены, ему досталась ты… разве это не утешение? Расскажи про его грязные делишки…
— Коля, мне кажется ты ревнуешь…
— Как тебе сказать, меня сейчас словно бешеная собака искусала и вот я сижу тут искусанный, а моя сыворотка от бешенства, это ты.

Её поступки, её слова не кажутся мне толковыми. Где-то за стенкой хлопнула пробка шампанского, послышался женский смех и мелодия старого танго поплыла над водами реки. Хриплый голос выводил:
«Для того, кто любит,
Трудных нет загадок,
Для того, кто любит,
Все они просты.

У меня есть сердце,
А у сердца — песня,
А у песни — тайна,
Тайна — это ты».

Это было странно и неожиданно и в какой-то момент мне показалось что я сплю, а за столом сидят совсем другие мужчина и женщина, и это их синие тени там, на дощатой стене, и я к ним не имею никакого отношения. Я просто шёл мимо с лёгкой душой и заглянул в окно. Но вскоре я опять вернулся в своё тело и почувствовал приступ тошноты, точнее наоборот, приступ тошноты вернул меня в тело.
А она всё рассказывала и рассказывала… как в прошлом году они отдыхали с Игорем Павловичем в Италии, и как он её там даже пальцем не тронул: что это если не любовь? Я смотрю на её красивое лицо, на складки платья, на светлые завитки волос у висков, на тонкие пальцы, которые всё время теребят скатерть(наверное им не хватает сейчас клавиш); я ищу ответа на вопрос: почему? Мне кажется, что я проиграл, что я ничего не смогу изменить и всё будет идти по сценарию, который уже где-то и кем-то написан, утверждён и отменить его невозможно.
Я извиняюсь, встаю и иду в туалет — меня вот-вот вырвет. Это нервное, со мной всегда так, когда сильно переволнуюсь… Не знаю сколько прошло времени, но постепенно приступ тошноты отпускает моё несчастное тело, да только вот незадача, что-то случилось с замком, и теперь я не могу отсюда выйти. Так часто бывает с неудачниками. Я начинаю ломиться в дверь, стучу по ней ногами и кулаком, потом встаю на край унитаза и зову на помощь через маленькое зарешётчатое окошечко; со стороны это комично, и я, наверное, похож на умалишённого, наконец старушечий голос из-за двери вопрошает: «Мужчина вы что там делаете, какаете? Покакали и выходите, почему вы так шумите? Ах, замок… Да прекратите же буйствовать, сейчас я позову слесаря… Он будет с минуты на минуту, ждите!»
Больше часа я бегал по замкнутому помещению как тигр в клетке, а когда усатый дядька в чёрной робе меня выпустил, в каюте уже никого не было, вокруг зелёного абажура роились мотыльки, а рядом с нетронутой курицей и рюмками с вином, лежала салфетка с написанными шариковой ручкой словами:«Коля, прости, мне не надо было с тобой встречаться, да ты мне мил, но маленькие слабости ведут к большим ошибкам, ты понимаешь почему я ушла… Я поняла что не смогу ему изменить, я слишком многим обязана Игорю Павловичу, к тому же и Сонечка одна дома.»
Я, то подношу салфетку близко к глазам, то наоборот отвожу подальше и когда до меня доходит смысл этих слов, я медленно опускаюсь на стул, да так и застываю, пока за моей спиной не возникает старая глупая администраторша.
— Мужчина, мы вас внесём в список нежелательных клиентов, за порчу имущества и буйное поведение… вам будет отказано…
— А? Что?
До меня не сразу доходит смысл её слов.
— Я вас уже давно внёс во все списки — везде, слышите, везде тут дохлыми мышами воняет и паутина…
— Что?!.. Да как вы смеете на меня кричать! Этот грязный спектакль… Мы только недавно проводили санобработку, наши апартаменты одни из лучших…
Бабушка, выпучив глаза, что-то хочет ещё добавить, но только хватается руками за сердце и оседает на пол.
Я прохожу мимо, поднимаюсь по трапу на палубу и, вцепившись в перила, долго мотаю как пьяный головой, мне не хватает воздуха: проклятый галстук душит, я срываю его и бросаю за борт в тёмную, почти чёрную воду. Какой-то прыщавый подросток с опаской смотрит на меня и на всякий случай уходит на другую сторону баржи.
В себя я прихожу от звука сирены скорой помощи: машина с мигалкой подъехала прямо к трапу, и на моих глазах официант и санитар вынесли старую администраторшу из трюма на носилках и погрузили в неё, при этом рука женщины безжизненно болталась.
Вот на такой отвратительной ноте и закончился этот страшный вечер. Осталось только в очередной раз сказать: это фиаско, Николай. И добавить: как же всё глупо, глупо, глупо.

Между тем, вдоль набережной уже зажглись огни, на небе появились первые робкие звёздочки, а чернильная гряда облаков надвинулась на последний осколок заката. Я проиграл, неужели я надеялся на что-то?..

Кто и зачем показал, поманил, устроил это представление, а в сущности ответил только на один-единственный вопрос: кому ТАКИЕ достаются.
Известно кому — тому, кому надо.

Одинокими осенними вечерами, когда под моим окном ветер метёт сухие листья, я слушаю Дворжака. Теперь я знаю кто такой Антонин Дворжак… действительно божественные мелодии.