Все радости – завтра

Вениамин Сергеевич с тоской в глазах глянул на улицу. Ничего там с утра не изменилось. Осень в этом году затянулась с лихвой. Непростая осень. Нудная, серая, плаксивая, ни одного солнечного денечка. Даже шелест золотистой травы нынче не услышал. Мокрые, грязные листья лишь прилипали к сапогам, вызывая тихую раздраженность. Поскорей бы уж выпал первый снежок, да ударил морозец. Совсем не хотелось нос высовывать из теплой квартиры. Да вот только пес Валидол имел на это свою точку зрения. И нужду справить, и по грязной травке побегать, и зазевавших котов, что кормились около мусорных контейнеров, погонять от души.
— А вон мужику все нипочем, — прошептал беззубым ртом Вениамин Сергеевич, заметив одинокую фигуру человека, который пытался укрыться от непогоды под навесом «гриба» на детской площадке. Прищурив глаза, он сумел узнать мужика, невзирая на пелену плотного дождя и мокрого стекла.
— Так это же опять Леонид! — уже в голос вскрикнул он. — Сосед их двадцать второй квартиры. Бывший сосед, — горько поправил себя и покачал головою. — Эх, судьба-судьбинушка, не объяснимы помыслы твои!
Пока он неспешно собирался на вечернюю прогулку, пока искал ошейник Валидола, в голове пронеслись картинки китайского фонаря недавних событий.

Леонид в их доме появился лет десять назад. Тогда весь двор только и говорил об этом. Кто осуждал, кто переживал, кто…. Короче, равнодушных тогда никого не было. Все имели свое мнение, которым пытались поделиться. От малого до старого, женщины и мужчины. Ведь Леонид предстал перед старожилами в качестве гражданского супруга Аллочки.
Алла была гордостью всего дома. Просто красавицей, на зависть женщинам, на восхищение мужчин, на подражание подрастающим девочкам. Да вот только личная жизнь у нее как-то сразу не сложилась, пошла боком, наперекосяк. Замуж вышла по большой любви, за перипетиями которой наблюдали любопытные старушки, за приволжского немца. Красивая пара, романтический конфетно-букетный период, достойный сюжета для плаксивой мелодрамы. А потом Борис возьми и смотайся на ПМЖ в Германию, даже рождение дочери не дождался. И родилась Злата раньше срока, и все болячки стали приставать. От чего, наверное, и характер испортился с рождения. Капризы, требование повышенного внимания к себе, желание постоянного присутствия матери. Природная красота Аллочки стала меркнуть, тускнеть. В глазах поселилась усталость, балансирующая на грани отчаянья. Наверное, оно и толкнуло молодую женщину на отчаянный и, тогда всем казавшийся, необдуманный шаг. Привезла Алла с малой родины Леонида. Шок! Вот первое, что тогда почувствовали все жильцы всего дома. Хромой, полноватый, со следами угревой сыпи на лице. От него пахло перегаром и, почему-то, старостью. И только в серых глазах, за грустинками, просматривалась сила к жизни, неистощимый оптимизм и огромное желание творить добро, одаривая им всех окружающих, без разбора на ранги и сословия.
Неумолимо шло время и с каждым новым прожитым днем становилось понятно, что Леонид настоящий человек, на которого можно полностью положиться и опереться в трудный момент. С ним и просто поговорить было приятно, и душу излить безопасно, зная, что все останется только между ними. Не смотря на возраст, Леня очень хорошо разбирался в жизненных перипетиях. Его советы были безобидными, но вполне эффективными. И в компаниях, по праздникам, он стал незаменимым заводилой, и это не смотря на то, что сам почти не выпивал, но мог украсить вечер искрометным остроумием.
Работал он бухгалтером в ЖКХ, и дома подрабатывал, делая квартальные отчеты местным мелким предпринимателям. Хватало не только на бутерброд с маслом, но и на икорку сверху. А главное: он полюбил Злату как родную. Просто души не чаял в девчонке. И та отвечала ему взаимностью. Как-то успокоилась, перестала по пустякам закатывать истерики, капризы с годами сошли на «нет». И Алла снова расцвела. Вторая молодость оказалась наиболее эффектнее, наиболее пронзительнее. И вскоре стало забываться то, что Леня всего лишь сожитель, что Злата не кровь от крови, не плоть от плоти. Это была просто идеальная семья, полностью довольная жизнью, что так редко встречается в повседневной реальности.
Однако сказка не долгой оказалась. На горизонте появился Борис Вельц, которого Вениамин и не сразу-то и вспомнил, пришлось напрягать память, старательно морщить лоб. Он появился неоткуда лишь для того, чтобы все разрушить. В одно мгновение. А может, и не в одно. Никто не знал, что на самом деле происходило между Аллой и Леней. Сами они никогда «не выносили сора из избы», не выставляли проблемы на всеобщее обозрение. Просто в один далеко не прекрасный день новость обрушилась, как свершившийся факт: Алла с дочерью уезжают в Германию. Навсегда! Даже квартиру успели продать. А Леонид оказался в один момент никому ненужным, без своего угла. И где он теперь обитал, никто не мог и предсказать. Вот только Вениамин Сергеевич уже несколько вечеров замечал Леонида во дворе. Парень сидел под грибком и смотрел на окна уже бывшей квартиры. Приходил в то время, когда по телевизору шли друг за другом сериалы, и во дворе царила абсолютная тишина. Сердце кровью обливалось от этой картины. Надо было поговорить. Необходимо просто выслушать, и…. Хотя, что можно тут посоветовать, черт возьми?! Опыт прожитых лет сам находился в полном замешательстве. Тупиковая ситуация.

Вениамин Сергеевич опустил с поводка Валидола, и тот, радостно повизгивая, бросился по лужам. Только брызнула в разные стороны мутная вода. А сам хозяин неспешно подошел к Леониду, опустился рядом на влажную скамейку.
— Как ты?
Леня только слабо махнул в ответ рукою. Был обреченностью пронизал этот жест.
— Как же так случилось?! — что-то среднее между вопросом и восклицанием получилось у старика. Только со второй попытки получилось раскурить сигарету.
— Вероломно. Неожиданно. Без вариантов. — Подал голос Леонид, и, почувствовав дружеское плечо, стал выплескивать накопившуюся боль: — С Аллой все понятно. Она и не любила меня никогда. Это я со школьной скамьи сох по ней. А вот Злата! Даже жутко стало. Растерялся. Потерялся. Почва из-под ног ушла.
— Что?
— Еще вчера она меня едва не боготворила. Считала лучшим отцом на свете. Искренне так в сочинение написала. Мы же с ней жили на одной волне, все друг другу рассказывали, доверяли слепо. Даже, — он попытался улыбнуться, — обсуждали чисто женские дела и проблемы. А как узнала всю правду, как встретилась и поговорила с Борисом, так переменилась в одночасье. И глянула на меня, как на пустое место. Сквозь меня смотрела, не замечая. Страшно!
— Все равно бороться надо было, — с металлом в голосе сказал Вениамин Сергеевич. — За счастье свое бороться надо, а не сопли утирать опустившимися руками.
— Надо было, — как эхо повторил Леня. — Да только что я мог предложить? Что я мог бросить на свою чашу весов, когда у немца и особняк в Германии, и дача в Греции, и для Златы учеба в престижном университете. И даже уже пригретое теплое место работы в хорошей компании и с отличной перспективой карьерного роста. Все расписано на десять лет вперед.
— А счастье? — возмутился старик, уронив сигарету. Та зашипела в мокрой траве. — Ты сейчас говоришь только о материальной стороне. А разве это главное? Да, согласен, это очень существенно, но не доминирующее! Жизнь нельзя назвать жизнью, если в ней нет счастья и радости. Воплощение счастья – вот что такое жизнь! — сказал вдохновенно, и замолчал.
Молчал и Леонид. Нарушали тишину лишь порывы ветра, что хлыстали голыми ветками, да дождик неустанно барабанил по навесу.
— Да, вы правы, — наконец-то заговорил Леонид. — Наше счастье вечно с нами идет рядом, а мы не видим, не слышим, не чувствуем его. Счастье – это лучики света, да только в нас они не проникают.
— Почему? — удивился Вениамин Сергеевич, не ожидавший такого сравнения.
— Потому, что в нас накопился мусор. Много мусора. Огромная помойка.
— Мусор? — нахмурил брови старик.
— Да! Мусор – это наши привычки, наше состояние души, наши псевдо принципы и каноны. Эта свалка и мешает нам ощущать радость жизни в полной мере. А прорастает этот хлам от чувства страха. Мы же все время чего-то боимся. Боимся потерять то, что имеем. Опасаемся что-то сделать не так, не то сказать, не то подумать. Страшимся сплетен и осуждений. Мы просто в ужасе от перспективы перемен. Страх. Страх порождает негатив и дискомфорт.
И вновь повисла относительная тишина. Даже ветер как-то сник. Прикурили по новой сигарете.
— И что делать? — Вениамин Сергеевич намеревался учить Леню, а теперь сам оказался в роли нерадивого ученика.
— Освобождать себя от мусора. Всколыхнуть помойку. Отказаться от привычек, пересмотреть взгляды на жизнь, перекроить мировоззрение. Но прежде всего: глянуть своему страху в глаза. И выжечь его. Дотла! До основания! До пепелища!
— Да, — покачал головой старик. — Неприятное занятие.
— Мучительное и долгое, — дополнил Леонид. — Очень долгое. И потому необходимо начать незамедлительно. Не ждать завтрашнего утра, не откладывать на понедельник, не планировать на начало месяца.
— Слушай, Леонид, — озарение освятило лицо старика, — а ведь есть и второй путь.
— Неужели? — Леонид, как показалось, был даже немного расстроен от того, что его философия не столь уж и аксиоматична.
— Не нужно капаться в мусоре, и уж тем более искать грязь в себе. Нужно просто направить все свои усилия, приложить все способности лишь на одно: видеть во всем только положительное, чувствовать только хорошее, впитывать лишь позитив, и…, — он замолчал.
— И? — нетерпеливо спросил Леня.
— И тогда мусор сам по себе перегорит, — поставил точку Вениамин Сергеевич.
Ветер вновь усилился, словно разочаровался концовкой их разговора.
— Как жаль, что знания к нам приходят поздно.
— И что теперь? — поинтересовался старик, «возвращаясь на землю».
Леонид окинул грустным взглядом многоэтажный дом:
— А что теперь? Осень. Дождь. Люди зажигают свет. Окна, как маяки в ночи, указывают путь близким. Кричат в темноту: «мы здесь, мы ждем». А мои окна уже никогда не зажгутся.
— А вдруг? — бросил пригоршню надежды старик.
И Леонид улыбнулся:
— А ведь завтра понедельник.
— Первое декабря, — понял Вениамин Сергеевич.