"Кожаны", 26-я глава из книги "Посвящение"

«Писала писака
Читала читака
Не розбере собака»

Нахаловские побрехеньки

Сумерки надвинулись из-за линии вместе с прохладой, идущей от болота.
На крышах «Нового района», на бугре, на кромке горизонта, ещё алел закат, краешком своим цепляясь за отражающиеся лучи солнца, нырнувшего за чёрные дома.
Почуяв наступление ночи, летучие мыши спешили на свою охоту, кружа над головами одиноких прохожих, выискивая комарей, хрушей и пухнастых ночных бабочек, с причудливой окраской, порхающих у тусклых фонарных лампочек.
Две фигуры, под покровом ночной темноты, выдвинулись в сторону железнодорожного полотна, подальше от тропинки, ведущей с насыпи.
За пазухой у одного противно корябалась пыльная бабкина застиранная простыня, закрывающая окна до соседей в угольном сарае.

— А ото, мужик шёл с Шиферного, с ночной смены. В белой рубахе. Так ему кожан прямо на спину сел. Когтями впился. Он хотел снять, так его до кости прокусил!
— А потом целый месяц палец гниёт!
— Ещё и уколы будут делать. От бешенства. Сорок штук. В живот!
Долговязая фигура в панике бросает от себя сжамканую тряпку.
— Ай, на меня мыши напали, — брешет он.
Оба приседают в траву и ждут. Стерня осота колет им в зад. Полынь чманит своим густым ароматом. Комары жалят голые руки и ноги. Сверчки бешено стрекочут.
И только летучии мыши кружляют над их головами, в отблесках первых звёзд.
От страха, им всё время кажется, что мыши атакуют их. Потому они машут руками, как Дон- Кихот на ветряные мельницы, бегают на полусогнутых, приседают, опасливо глядя ввысь.
— Ну, шо? Давай уже расстилать?, — истерично шепчет малой.
Стоя на коленках, кое-как, они суча дрожащими ручонками, торопливо стелят на бугрящейся траве серобуромалиновую простынь, комкая углы, и забежав на безопасное расстояние, наблюдают за приманкой со стороны.

— А ты точно знаешь, шо они садятся на белое?
Его собеседник пожимает плечами:
— Я не буду их руками брать.
— Надо было у бати перчатку кожаную стырить.
— Та перчатку прокусит, — оба замолкают.

Сумерки насуваются всё сильнее. Небо понад линией становится иссиня- черным.
Тем временем, болотные комары, привлечённые запахом молодой горячей крови, целым роем противно жужжат над головой, лезут за воротник, в глаза.
Мыши кидаются на простыню, но ещё ни одна не приземлилась.
Только словила жирного жучка, сдуру пытавшегося усесться отдохнуть на тряпичный аэродром.

-Э- эххх!
-Ай, яй,-юные натуралисты хлопают себя по всем частям тела.
— Та тише ты!, — оба раздражены.
— Шото мыши не садятся, — жалостливо выдыхает тот, что повыше. Може пойдем домой?, Он смотрит в сторону огней, на улицу.
-А простыня?
-Та ну её, бросим тут. Утром заберём.

Не дождавшись окончания сезона охоты, оба следопыта радостно ломанулись по домам, до телевизора.
Киевское время:20-45; Пропилинькало радио из чьей-то форточки.
Время слушать деда Панаса.или Катрусин кинозал. Короче: «Спокойной ночи, малыши.»
Сейчас все мамки начнут перекличку в темноте. Из открытых окон, вместе с вырвавшимся наружу светом, зазвучит речитативом:
ЙИИИГОРЬ! до- мой! СТАССИККК! До-мой! Русланэеее!!!

Утром, ещё до рассвета, паренёк со взъерошенными вихрами выпрыгнул во двор, через окно, открытое в сад. Чёрная собака с белой подпалиной на груди и белыми чулочками на передних лапах, хотела гавкнуть, потом узнала хозяина, и радостно заскулила, повиливая хвостом.
-Та тише ты!,- цыкнул он в сторону будки. Цепь брякнула, вдали дал гудок товарняк.
За двором вся трава была в росе.
Над новым районом, за высотками, подымалось невидимое солнце, готовясь прогреть остывшую за ночь траву.
За кущярями, возле тропинки, валялась столкмаченая простыня.
Никаких летучих мышей на ней не наблюдалось.
" Ну и пусть!", подумал рыжеволосый.

За линией, проснувшись, затинькали в ивах синицы. Горобцы, высунув носы из-под соседской крыши, ошалело глядели в наступивший новый день.В мокрой траве копошились кузнечики, пяля на солнце свои лупатые заспаные глаза. Мухи повылазив из своих укрытий, чистили крылышки. Мир был прекрасен.
Паренёк вдохнул прохладу летнего утра и пошёл в дом.
«Надо будет подговорить братуху, что они наловили целый мешок кожанов. А потом выкинули за линию, то шо мамка не разрешила.»

«Вот рожи будут у Гоши и Пылесоса! Главное, не заржать»,- лёгкий летний утренний сон уже погружал его в себя. Он улыбался чему-то своему, с закрытыми глазами, потихонечку проваливаясь в блики фантазий.

А через линию, на чердаке Лесопилки, засыпали летучие мыши, прицепившись к стропилам коготками, и свесившись головою вниз. Им наверное снились белые простыни тёмными нахаловскими ночами. И мужик, идущий со второй смены, с Шиферного. Тока они не знали, что всё это существует. Потому что от рождения своего были слепы.

" Посвящение", 26-я глава, Вячеслав Жадан, Харьков, 389-й день русско- украинской войны.