"Герои нашего времени."

Как у Лермонтова, про Дубровского.

Хотя этот был Макроцефал.
Такого слова на районе не знал никто.
Все дразнили его «Галавастон».
Или так :«Серёга -галавастон».
То, что у него была большая голова. Больше, чем у обычных людей и вечная кэпочка, в клеточку. Его конечно за это никто не бил. Только дразнили. А он ни с кем за это и не дружил. Галавастон, одним словом. Он выглядел вроде бы как немного прышелепкуватый.

И ещё тут было пару кадров: Рустам, с заячьей губой и волчьей пастью, способный засунуть палец в рот, а высунуть из носа. Его тоже не трогали. Он мог «ясговаивать», примерно так, что понять его «мозно» было.
Добрый и общительный в общем парень.

Глухонемые, целая семья, они торговали порнографическими картами, вырезанными из чёрно — белых фотографий, по 20 копеек штука. Говорить они не умели. Держались замкнуто. Ну один там что- то более менее внятно булькотел, ттипа: «ыыба, ххеб».

Был ещё один заика, из -за линии, вечная жертва старшаков, Вадим, по кликухе- Пердим. Его ради смеха связывали бельевой верёвкой, ложили на рельсы, под поезд. Лечили заикание, как в кино, про немецких разведчиков, «Щит и меч», кажется.

Как поезд начинал гудеть и резко тормозить, тянули за верёвку, привязанную за ногу, из кущарей.
Поезд останавливался, машинисты с матюками оттаскивали переляканного паренька с рельс.

«ТТТЫ, ТТТЫ!!!, — ттам ччч- чёрная сссобака бе-бе- белеет, — выдавал он им.

Получал пару лещей, за то шо „чёрт порэпаный, балабановский“.

Потом милиция с Левады приезжала. Бегали по кустам, по халабудам. Ловили всех.

А Пердим молодец!
Никого не вломил!

Ну его потом еще несколько раз так лечили. Для профилактики. Пока он не переехал с семьёй „нна“ Новый район, а затем „В-ваабще“, сбежал в мореходку.

А Головастон остался, и Рустам, и Женя Сухотёплый.

Ещё тот кадр.
На индийские фильмы никто из местных никогда не садился в первый ряд.
Там сидел Сухотёплый. Это не кликуха.

Увидев голые ляжки подруги Джимми- ача, из „Танцора диско“, он рукоблудил так, что об это знал весь кинотеатр.

Первый ряд ходил ходуном. Задние ряды ржали, как лошади. Фильм останавливали. Свет включали, а дружинники, под общий хохот, ловили онаниста, который заскакивал на сцену, переворачивал трибуну, декорации, завёртывался в экран. Девки визжали.
Он лыбился им, как дибил. Потом его под белы рученьки выводили через запасной выход. Качан в его штанах не утихал. Народ ещё шумел пару минут. Свет тух и „Месть с законом“ торжествовали.

Были конечно ещё пару экземпляров, как говорила наша англичанка » май припэа".

Один из восьмиклассников, по кличке «Индюк» и «Шима», спасатель с лодочной станции.

-Ну-ка сделай скандал!

После пары физических замечаний от Чучи и Лукиши, Индюк, он же Эдуард Кик… о, потирая красные уши, после того, как посмотрел Москву и жёсткого босфита, отпечатавшегося гематомой в районе скворешни на его впалой грудной клетке, лез на верхотуру.

Те, кто оставались внизу, у бассейна для ГТО, сконструированного прям на лодочной станции, жмурились, глядя, как на фоне палящего солнца костлявая фигура взбирается на самый верхний ярус вышки для прыжков в воду. Десять метров.

«Скандал» заключался в том, что артист, исполняющий данный трюк, делал его в виде спектакля.

Последний пролёт он карабкался с явно неестественно трясущимися коленками, на самом верху театрально хватался за поручни, спускался на ярус ниже, подымался опять.

-Давай!
-Прыгай!
-Давай-давай,-орали снизу.

Индюк подходил к краю мостика, отбегал назад. Хватался за голову.

— Я боюсь, — кричал он доверчивым зевакам, собравшимся под вышкой.
С пивной подтягивались работяги, зашедшие туда на перерыв за кружкой пива; жирные мамаши привстав на покрывалах, нехотя отрывали от прямых солнечных лучей смазанные сметаной обгорелые плечи; детвора прекращала плюхаться в Лягушатнике.
Звёздный час наступал.
Зрители ждали «Але -оп!»

-Нет, нет, не хочу,- орал на весь Силикатный Индюк, затем разгонялся от края площадки и со всей силы стрыбал солдатиком с вышки.

В полёте его тело хаотично телепало руками и ногами.
-АААА,- крик сопровождал его до самой воды, эффектно завершая приводнение, бомбочкой, окатившей трёхметровой волной местных чувих, лежавших на лавках для зрителей у самого борта бассейна. Их шиньоны вмиг стали похожими на гнездо сороки, в верхушках тополей.

Пару ДНД-шников щучкой прыгнули спасать Скандалиста. Кто -то кинул круг. Шима завёл спасательную лодку.
И первый подплыл к бездыханному телу, лежащему на воде, животом вниз.

Привязав к ноге канат, он отбуксировал утопленника.
Который, едва коснувшись дна у берега, мощно выдохнул.
Гребанул от себя, нацеплявшиеся за него водоросли.
Шустро отвязался.
И в своих семейных репелах, по колено, с петухами желтого и красного цвета, и с такого же цвета пузом, ломанулся под плакучими ивами в сторону водокачки, под радостный рёв зрителей.

Его одноклассники, тоже голые, в одних труселях, схватив шмотки, улюлюкая, понеслись вслед за ним, в сторону кущарей за автобусной остановкой.

— Хулюганы, держи их!

Шима для понту вместе со всеми пробежался конечно метров пятнадцать, а потом вернулся на свою спасательную станцию. То шо все местные давно уже знали про этот «скандал», каждый год повторяющийся на озере по пяти раз за сезон.

Шима был в принципе наверное один из немногих нормальных спасателей.
Безобидный.
За бутылку «хереса» или за дедовы часы, без всякого паспорта взалог, у него всегда можно было взять лодку напрокат, чтоб катать девчонок или глушить дрыном солитеров.

Золотые времена.
Времена «Героев нашего времени».

Вячеслав Жадан, «Посвящение», 30-я глава, Харьков, 623-й день войны.