Глава 1. Свобода и рабство. (Глава 1)

Индия, 1840 год. Сурат.

Я никогда не понимала какого это — не иметь выбора. Родители, будучи богатыми людьми, давали мне полную свободу, покупали всё, что захочу, баловали самыми вкусными блюдами и никогда не запрещали радоваться обычной детской жизни. Так я жила до того, когда мне исполнилось 18 лет.
Все мои подруги уже давно вышли замуж за богатых мужчин, а я до сих пор жила с родителями, даже не думая о замужестве. Конечно, я всегда думала о любви, хотела быть любимой, чтобы меня носили на руках, но мужчина мечты исчез из моей жизни так же быстро, как и пришел в нее. Тогда я и решила — никогда не свяжу жизнь с кем либо, даже если это будет самый красивый и добрый человек во всем мире.
Мой отец был ювелиром. Он унаследовал ремесло от своего отца, который делал украшения для раджей и брахманов. Дедушка был великим и очень значимым человеком в Индии, но умер слишком рано, от туберкулеза. Его прах закопали в родных краях, вместе с его женой и старшей дочерью. Я не помню дедушку, лишь знаю, из рассказов отца, что он был очень добрым, никогда не повышал голос на прабабушку и всегда был терпелив. Дедушка любил семью, но работа для него была отдушиной, местом, в котором можно позабыть обо всех невзгодах и земной жизни. Отец скучал, и я это знала. Даже маленьким ребенком понимала, что он сильно тоскует по самому близкому человеку.

— Все мы когда-нибудь умрем, Нанда,- говорил мне отец, качая на руках,- а потому не горюй понапрасну. В конечном итоге, все мы снова будем вместе.

И я верила ему. По крайней мере, мне хотелось верить в столь чудесную жизнь после смерти.
Моя мать была хоть и из богатой семьи, но почти неизвестной. Она запомнилась мне как жесткая и рассудительная женщина, которая ценила только материальные блага. К сожалению, мать умерла, когда мне было 13 лет. Она так и не смогла победить болезнь, которой в то время болела большая часть населения Индии. Отец тосковал, но эта тоска была вынужденной, чем искренней. Он жил с ней, завел ребенка, но так и не смог смириться с тем, что женился не по любви. Их вынудили связать свои жизни, дабы укрепить репутацию семьи матери и разбогатеть. Но об этом я узнала уже после её смерти…

Когда я услышала громкие шаги за дверью, то сразу же закрыла уши подушкой. За окном уже светило полуденное Солнце, а в комнату врывался запах лаванды — моих любимых цветов. Прислуга бегала по коридорам нашего дома, дабы принять очень важного гостя и конец моей свободной жизни. Блюда, тарелки, украшения — всё это предназначалось только для него. Казалось, будто только я замечаю всю глупость и несправедливость выбора отца. Да даже если это не так, никто не заступиться за меня. Никто не даст шанс сбежать. Оттого и было паршиво на душе.

Умывшись, кое как сделав прическу и надев самое красивое сари, украшенное бархатом и камнями, я подошла к белоснежной двери. Взяться за ручку у меня не хватило храбрости, ведь если я открою ее, то больше ничего не будет как прежде.

— “Это же только смотрины…давай, Нанда, не дрейфь”,- сказала я сама себе, а затем взялась за холодную ручку.

Наш дом стоял в самом жилом квартале города. В основном нашими соседями были люди из высших каст: кто-то из них владел большими землями, а кто-то прославился делом брахманов и чтением древних матр. В нескольких кварталов располагался храм, посвящённый Махадеву. Каждый день к нему стекались паломники и верующие шиваиты. И мы с отцом были не исключением.

— «Сегодня пропустили утреннюю мантру…а всё из за этого…», — я наблюдала со второго этажа за прохожими, которые несли дары божеству.

Отец, как и мать, проповедовали шиваизм — ту часть индуизма, которая поклоняются Шиве, богу разрушения и созидания. С самого детства меня заставляли учить все легенды, связанные с Махадевой, а к 18 годам меня уже тошнило от них. Когда читаешь одно и то же каждый день, начинаешь невольно проклинать всё на свете. Даже богов. Но нельзя сказать, что я была не религиозным человеком. По крайней мере, я испытывала глубокое уважение к Господу Шиве, и знала, что нахожусь под его защитой.

— Ох, госпожа Хатри!, — ко мне впопыхах подбежала служанка, — наконец вы проснулись! Господин очень хочет поговорит с вами.
— Неужели хочет напомнить, что сегодня будет «самый чудесный» день? Если нет, то я удивлюсь.
— Вы же знаете, госпожа, что отец ваш беспокоится о будущем. Незамужним женщинам очень тяжко в нашем мире, — прислуга глубоко вздохнула, — по себе знаю…

Сарасвати, так звали прислугу, была белой вдовой. Так называли женщин, которые теряли мужей и брали клеймо «грешницы». В древности верили, что такие женщины несут только несчастья, а потому они до конца своих дней оставались одинокими. Если бы не доброта матери, Сарасвати, скорее всего, давно была бы мертва.
Я сжала её руки, поглаживая сухую кожу. Они пахли мылом, тяжёлой работой и нисколько не потеряли своей природной красоты. Сарасвати хоть и была зависима от нас, но никогда не просила больше. Это меня восхищало в ней.

— Не хочу замуж, — призналась я, — но отец не понимает меня. Он хочет укрепить роль семьи в обществе! А цена этому…моя свобода.
— Госпожа, — женщина смутилась от столь откровенного признания, — я понимаю вас, ведь, в большинстве случаев, браки заключаются не по любви. Но, может, это шанс изменить что-то?
— О чем ты?
— Не торопитесь делать выводы и больше просите великого Махадеву о помощи. Ведь боги слышат нас.

Я закусила губу. Что-то в груди больно кольнуло. Она была права — я слишком быстро делаю выводы, не успев оценить ситуацию или поближе познакомиться с человеком. Но ведь сейчас решается моя судьба, моя дальнейшая жизнь! От одной мысли, что мне придётся спать в одной кровати с незнакомцем, рожать ему детей — убивала меня.
Сарасвати оставила меня одну, а затем, придя в себя, я направилась в сторону кабинета отца, всматриваясь в красочные ковры на полу.

***

В комнате было душно, на лице сразу же выступили капли пота. Отец никогда не любил солнечную погоду, ибо начинала болеть голова, а потому окна всегда были плотно занавешены.
Кабинет был небольшим, украшен дорогим сортом дерева и изысканной мебелью из красной ткани. Мама всегда обходила эту комнату стороной — раздражалась, проходя мимо, от одного вида неподходящего цвета мебели.
Отец сидел за своим столом. Он читал очередную книгу из личной библиотеки, которую мне завещал как преданное. Везти с собой тракторы брахманов и книги по ювелирному ремеслу было последним, что я хотела делать.

— Отец, — тихо сказала я, сжимая руки, — ты звал меня?

Он громко закрыл книгу, отчего я дернулась. Отец никогда не бил меня, но с мамой ссорился часто. Во время этого они всегда что-то били, а потому громкие звуки стали для меня сигналом к началу неприятных действий.
Он указал мне на диван. Я села. По глазам заметила, что ему понравился мой наряд.

— Наш гость прибудет сегодня вечером, — начал отец,- он приезжает издалека, поэтому, будь добра, не начинай свою истерику. Не хочу, чтобы ещё и тебя ему пришлось выслушивать.
— Да…, — я кивнула, сдерживая слезы, — поняла, отец.
— И ещё, — он закинул ногу на ногу, заметно нахмурился, — сегодня только смотрины, но это не значит, что ты не выйдешь замуж за него. Я не хочу терять такого крупного предпринимателя, поэтому веди себя скромно, тихо и уважительно. Мужчины это любят.
— Да, отец…

Мир начал разрушался на мелкие осколки, будто вечером меня ждёт публичная казнь. Хотя так и есть. Сегодня я умру, оставив за плечами родной дом, прошлое и лицо того, кого любила всё это время.
Отец заметил моё поникшее настроение. Он подошёл ко мне и сел рядом. Я отшатнулась, когда тяжёлая мужская рука упала на моё плечо.

— Что я сказал про слезы? Сегодня их не должно быть, Нанда.
— Прости… прости…

Я спешно растерла их по лицу, тем самым смазывая макияж.

— «Ну вот, ещё и краситься придётся…».

Когда истерика закончилась, я ушла в свою комнату. В груди зародилось чувство безысходности, которые нельзя было контролировать. Я, словно птица, загнанная в клетку, металась в ней, пытаясь найти выход. Но с каждым ударом о железные прутья, я лишь теряла силы бороться. А потом я упала. Сил встать уже не было.

— За что!? За что!? Что б вас асуры сожрали!, — я упала на пол и начала и тошно кричать, — ненавижу! Всех вас ненавижу!

Мой крик слышали все, весь мир. Даже, казалось, небеса содрогнулись под сломанной судьбой очередного несчастного…

Дом семьи Хатри. Вечер.

Гостиная была готова к приему гостя. Я сидела за огромным столом, на котором стояли мои любимые салаты, рыба и сладости. Сари пришлось поменять на более скромное, а макияж сделать менее вызывающим. Мои глаза были красные от слез, а щеки наполнились румянец. Отец недовольно смотрел на меня, сидя напротив.

— Хватит, — он ударил по столу, — не позорь меня, дочка! Это не конец жизни!
— Прости…, — я лишь опустила голову ещё ниже.

Раздался колокольчик. Звон, предвещающий мою скорую кончину. Я задышала чаще, не в силах сдержать очередной наплыв неприятных чувств.
Послышался радостный голос отца и спешные шаги прислуги. Я встала, дабы проявить лишь видимое уважение. Волосы упали мне на лицо, но я не обратила на них никакого внимания. В голову начали лезть страшные мысли: начиная побегом, заканчивая самоубийством.

— «Тише…успокойся…», — я начала мысленно себя успокаивать, — «о, Великий Махадева, прошу, убереги меня от гнева отца и незавидной судьбы…»

Комната наполнились липким воздухом. Дышать стало просто невыносимо, а ноги вовсе перестали держать меня. Когда я подняла голову, передо мной уже стоял высокий мужчина в традиционных одеждах. Волосы его были завязаны в короткий хвост, а его голубые глаза, которые идеально оттеняли смуглый цвет кожи, внимательно рассматривали меня.
Секунда. Дыхание перехватывает, а мир сузился до границ нашего дома. Взгляд мужчины смягчился, отчего сердце начало биться быстрее.

— Д…добрый вечер, господин, — выдавила я из себя, — прошу, садитесь.

Мужчина кивнул в знак благодарности. Он не спускал с меня глаз, пока я не встала в угол комнаты. Девушки не сидят за одним столом с мужчинами, а лишь подносят то, о чём просят. Вот и мне пришлось весь вечер терпеть боль в ногах и невыносимую слабость во всем теле.

Мы очень рады принимать вас в нашем доме, Амар!, — глаза отца горели от радости, — вы ведь такой известный человек в восточных землях нашей страны. Это честь для меня, для мой дочери!
Известен не я, а золото, которое мои люди добывают, — Амар отпил вино, — хочу заметить, непосильным трудом. Так что оставьте свои лести для других.

Отец опешил, я же усмехнулась.

— Да, да, да, конечно, — он спешно принялся за еду, — тогда давайте же начнём трапезу!

Ужин проходил мирно, в тишине. Гость не спешил начинать разговор или, как мне показалось, даже не хотел его начинать. Он иногда поглядывал на меня, отчего я злилась.

— «Чего ты смотришь? Надо что, попроси…»

В один такой момент отец заметил наши переглядки. Я была уверена, что в душе он ликовал от радости.

— Нанда, принеси фрукты, — громко приказал он.
— Да, отец, — я быстро вышла из гостиной.

Придя на кухню, я чуть не упала на холодную плитку. Ноги тряслись, а руки кое как держали тяжелую тарелку с фруктами. Перед тем, как зайти в комнату, я чуть постояла, дабы немного подышать.

— Пожалуйста, — тарелка с глухим звуком упала на стол, — п…простите…

Я наклонилась, дабы поднять упавшее яблоко, но вместо меня это сделал Амар. Мужчина сел и сам поднял его, а затем улыбнулся мне.

— Очень вкусно, спасибо.
— А… не за что, — улыбнулась через силу.

Спиной почувствовала злобный взгляд отца. Когда гость уйдёт, то меня точно ждёт неприятный разговор.
Я вернулась на прежнее место, но Амар подозвал к себе, показывая на диван.

— Негоже там стоять, — сказал он, — садись.

Не веря своим ушам, я подошла к нему. Было страшно, но ещё больше было интересно. Мужчины в Индии хоть и уважали женщин, но редко когда проявляли к ним должного внимания на приёмах.

— Спасибо, господин, — я смутилась, когда оказалась так близко к нему.
— И так, — отец потёр руки, — думаю, пришло время поговорить о целе ваше визита.
— Что ж, — Амар усмехнулся, — Нанда очень симпатичная девушка и, как я погляжу, недурная. Я готов забрать её хоть завтра.
— Прекрасно!, — отец радостно хлопнул ладонями, — завтра так завтра! Главное собрать вещи.

Пока они обсуждали мои сборы, мир окончательно потухнул для меня. Завтра, уже завтра, я стану той частью женщин, которые умирают не во время окончания своего пути. Душа моя погибает прямо сейчас, а никто даже не видит это! Я задыхалась, просила о помощи, но мне лишь смеялись в лицо и говорили: «так надо».
Амар прикоснулся ко мне. Это прикосновение было сравнимо с сдирания кожи с ещё живого человека. Я отпрянула от него, со злобой сжала ткань сари.

— Вы гнусный человек!, — крикнула я ему в лицо, а затем скрылась в своей комнате.

Отец пытался открыть дверь, но после, поняв, что она закрыта, сдался. До самой глубокой ночи я слышала их голоса. Голоса, предвещающие моё рабство.