Мозг

Ему снился сон. Обычно ему ничего не снилось, а тут – тут большие, покрытые цветной пылью слоны уходили за горизонт, и Федор только то и успел, что разглядеть их всех, до самих кончиков бивней, до тяжелых ступней, вокруг которых поднимались клубки дорожной пыли, окрашиваемой в желтовато-розовый цвет низким вечерним солнцем.
Наверное, от этой-то пыли у него и защекотало в носу. Он стремительно чихнул, а затем, что вполне естественно, открыл глаза. Скомканное одеяло лежало на полу. Федор потянулся за ним, перевесился через край дивана, закашлялся и теперь уже окончательно проснулся.
Была половина третьего ночи.
Две недели прошло с тех пор, как Ритка, его высокая брюнетка с задумчивыми космическими глазами опустила ключи в почтовый ящик, а он, наткнувшись вечером на ее забытую зубную щетку, оперся двумя руками на умывальник и долго смотрел в зеркало, не обращая внимание на то, как бьется и плещется, становясь невостребованной, водопроводная вода…
Он зажег свет и прошел в ванную комнату. Открыл кран сначала холодной, потом горячей воды, потрогал ее указательным пальцем правой руки. Потом наклонился и попытался высморкаться. Некоторое количество слизи попало в глотку, Федор закашлялся протяжно и по-старчески, ему даже показалось, что кто-то крепко стукнул его между лопаток, он сморкнулся еще раз, с особенной силой, придерживая крылья носа указательным и большим пальцем правой руки, и почувствовал, как что-то теплое и тягучее заполняет раковину. Открыв глаза и сразу же зажмурив их, он свалился без чувств, потому что фантастическое зрелище, представившееся ему, в буквальном смысле слова не укладывалось у него в голове.
В раковине лежал его мозг.
Если бы его спросили, как долго он так пролежал на холодном кафельном полу, он бы не смог вспомнить. Ему было как то странно хорошо. Разве могло теперь что-то приключиться с ним? Мог ли он теперь попасть под машину, быть оштрафован за безбилетный проезд или внезапно заражен какой-то страшной болезнью? Нет, конечно. Нет, как не может быть намочен водой метеорит, летящий в атмосфере. И река никогда не течет по замкнутому кругу, и не берега формируют ее облик, а натиск стихии в половодье снимает плодородные слои.
Теперь эта река течет.
Сначала он тщательно вымылся под душем, потом побрился и надел чистую рубашку. Смерил температуру и давление, посчитал пульс. Все было в норме.
Он положил его в целлофановый пакет, тщательно заклеил и потом завернул в еще один. Иногда мы так тщательно прячем, бережем свои мысли.
Ритка сидела у окна, и зачарованно смотрела, как становятся прозрачными снежные узоры на стеклах, превращаются в капли воды и стекают по подоконнику. Кедр положил голову ей на колени, она гладила его правой рукой, и, когда ей надоела монотонность, трепала его за шею. Ей нравилось жить за городом, нравился холодный и сырой воздух залива, здесь она сама себе казалась сильнее и счастливее от того, что все вокруг настоящее — настоящий дом, деревянный, на одну большую семью, настоящий друг рядом, друг по определению, друг без названия, и грусть ее, она тоже настоящая, не от скуки.
Вздрогнул и повел ушами Кедр. Она успокоила его голосом, но он стал прислушиваться, вопросительно взглянул на нее, услышав свое имя, определился, и, громко залаяв, встал лапами на окно.
— Кедр! – донеслось с улицы.
Ритка теперь тоже узнала. Это был Федькин голос.
Он стоял в дверях почти раздетый, в плаще и с какой-то авоськой в руках. Тетка Луиза суетилась вокруг, потом зажгла чайник на плите и оставила нас одних.
— Ну, рассказывай, как ты здесь очутился? Неужели ты забыл мое имя, что звал не меня, а собаку? — Федька выглядел так нелепо, что у нее исчезли даже оттенки какой-то злости на него.
— Собака слышит лучше, да и лает в ответ громче. К тому же парень, ищущий собаку среди ночи, выглядит правдоподобнее, чем ищущий любимую женщину.
Такого циничного ответа она не ожидала. Но какой же музыкой казались его слова!
— А что у тебя в пакете? — Федор крепко сжал руку, держащую пакет и с честным лицом ответил: — Там… мои черновики…
— Как интересно. Ты дашь мне почитать?
Она теперь сидела на диване, поджав ноги и будто готовясь к прыжку. Он так и не присев, стоял посередине комнаты. Его очень беспокоили две мухи, сначала кружившие вокруг лампочки на потолке, а теперь проявляющие интерес к его ноше. Он переложил пакет несколько раз из руки в руку и уже начинал нервничать, как его взгляд упал на холодильник. Он подошел к нему, распахнул дверцу, зачем-то спросил: «Мясного ничего нет?», хотя знал, что она вегетарианка, даже молоко не пьет. Положив пакет на полку рядом с помидорами и вареньем, он шагнул к ней, и теперь уже ничто не мешало, и не было никакой границы между ними.

Была ночь, тихая ночь. Белела в темноте пустая страница раскрытого дневника на письменном столе. Рита обнимала его одной рукой, он чувствовал тяжесть ее тела, запах ее волос и не хотел открывать глаза, хотя давно уже не спал. Мирное тиканье часов пружинило в воздухе. Рита так крепко его держала, что он все-таки решил открыть глаза, чтобы вырваться.
Прямо посередине комнаты, один за другим, шли настоящие африканские слоны. Те самые, со здоровенными ушами мать-и-мачехами. Сделав пару шагов, Федор смог бы дотронуться до них, если бы захотел, дотронуться до маленького, держащегося хоботом за хвостик матери. У него еще нет бивней, и Федька видел, как грустно блестели его глаза, глаза существа, еле поспевающего за своими сородичами.
— Что это, не надо, я не готов еще это видеть!
И еще он слышал шум. Это был настоящий топот слоновьего стада, идущего на водопой без боязни сбиться с дороги, ведь дороги здесь пролагают только они.

На следующий день упавшее на провода дерево оставило без электричества целый квартал. Холодильник разморозился, и все продукты пришлось выбросить. Маргарита очень быстро собралась замуж, ведь Федор так и пропал с тех пор. Она сожгла в камине всю свою старую мебель и собралась переезжать к своему жениху, как вдруг, это было под Новый год и в самый канун ее дня рождения, получила открытку. Она была без обратного адреса и без текста, но по штемпелю можно было определить, что отправлена она из Кении. На ней два взрослых слона вели за собой маленького, который держался своим хоботом за хвостик матери. И что-то разладилось у нее с замужеством. Она вернулась в домой, стала снова рисовать, брала уроки у одного художника, живущего в соседнем доме, помогала по хозяйству его жене, а когда через полгода та умерла, ухаживала за ним. Продав первые свои несколько картин одному заезжему адвокату и, сделав, таким образом, рекламу, она теперь рассказывает подругам о том, что она мечтает поехать для работы в Кению, ведь зарисовки с натуры, дикая природа, запечатленная на холсте — это так прекрасно!
Но ей не с кем оставить свою собаку.