Коротая время

Профессиональные ценители искусства разделились на парочки в галерее, дабы пошептаться у картин. Я останавливалась позади них и слушала; кое-кто обернулся и охватил моё далёкое от мира кисти, краски и холста существо мыльным вопросом: «Вы согласны?» Пенообразование беседы между душистыми «полотняными» знатоками не вязалось с сухостью человека того, кто всего-навсего решил скоротать время. Меня спасли улыбка и медленное продвижение вперёд к пёстрому полотну с нулевым показателем воздыхателей. «Постою рядышком, — мысленно обратилась я к перевёрнутой розе в центре чьей-то материальной ограниченности рамой из отрезков прозрачного пластика, — и пожелаю себе отчётливой ауры для обретения интимного пространства. Можно?» Создатель направил головку королевны книзу, отсёк стебель и листья, но взамен одарил эмоционально положительным смешением тёплых и холодных окаменелостей вокруг – цветов, как они есть в буйстве общеизвестности. Композиционное проращивание стимула…
— Почти все задаются устремлением обратить розу кверху, — мужской голос полутоном заговорил с затылочной частью головы, которая впервые оказалась на подобной выставочной платформе иллюстраторов таланта, — либо же поместить её в образ бутона и тем самым удалить из оконченности расцветшее.
Интимное пространство нарушено спустя четверть часа от ввода в эксплуатацию – я всё ещё смотрю на часы по запястью. Верным решением виделось помещение реакции в удаление перспективного собеседника: не поворачиваться в беззвучном и дальнейшем «естественном» любовании. Работай, работай, установка, и вянь, прохожий мастер-класс.
— Когда я писал её бледно-розовую вершину, вспоминал девушку на речном трамвайчике, — распалялся художник, — и её взаимодействие со стараниями молодого человека. Любовника, должно быть, как начертало моё знание людских сердечных жестов. Он рьяно пытался доказать что-то, в отдельных моментах срывался на крик, но пассия решительно охладела к участию с ним и превратилась в статую. Смотрела перед собой, держала осанку, крепилась ладонями за поручни. В итоге он ушёл. И я тоже, через несколько минут. Роза – это та девушка, а красочное сопровождение – это я в период бутона картины. Благодарю, что посетили выставку и… Благодарю.
В сумочке лежали солнечные очки, я их надела после его ухода. В вестибюле ускорила шаг перед фотопортретами авторов здешних увлекательностей, а на крыльце чуть было не сбила с ног мужчину в классическом чёрном костюме-тройке. Извинилась.
— Не стоит, — отозвался «цветастый» художник, — моя траектория резко изменилась, и Вы успешно применили экстренное торможение.
Я вросла в предпоследнюю ступень мраморной лестницы. Статуя оживает, поворачивается к ваятелю и требует объяснений.
— Если бы Вы писали меня…
— Я бы делал это только с натуры. В студии, адрес которой могу предоставить. Роза позировала мне там. Вы не девушка на трамвайчике, а я не Ваш запальчивый молодой человек. Ситуация: схожесть. Если бы я писал Вас, то одна часть тела хватила бы вторую на фоне телесного цвета, выражая нежелание, неприятие завершённости… Благодаря чему Вы остановились и не ушли. Молочно-белые разветвления окончаний с передачей микроскопии импульса. Вы позволите?
Он спустился, чтобы обнять левой кистью мою голую без часиков предпястную область той же – левосторонней – руки. Шагнув ниже, я представила его молчаливый затылок возле себя и розы: предстоит сложная работа, поскольку мы держимся с равными силами врозь. Чувствовать целевую глухоту посетителя тошно. В мысли тот сотрясанием сбрасывает словесную ладонь, художник ею прикоснулся первым. О чём не просили в светлом месте для красноречия его картин.