Масленица

Лёгкий морозец, оставшийся с ночи, всё ещё пытался щипаться, но поднимающееся тёплое весеннее солнышко обещало прогнать его уже к обеду. Полозья розвальней и лихих санок задорно скользили по набухшему снегу. Респектабельные горожане чинно прохаживались по немного подмёрзшей улице, церемонно раскланиваясь друг с другом. Встретив знакомых, снимали шляпы, обнимались и взаимно просили прощения. Дамы ограничивались лёгким поклоном или прикосновением руки, затянутой в облегающую кожаную перчатку.
Матвей шёл в распахнутом полупальто, не разбирая дороги. Ни праздничная рубаха и выходной картуз, ни обильный завтрак, которым накормила его мать, — доесть надо всё, завтра пост, — не поднимали ему настроения. Таким встретил его Прошка — друг по недавним ребячьим забавам, а ныне подмастерье, как и Матвей, на одном из заводов.
— Ты чего, как касторки напился? Праздник же.
Ответом было молчание. Махнув рукой, Матвей отвернулся.
— С Натахой, что ли поругался? — не отставал товарищ.
Парень мотнул головой, а потом нерешительно пожал плечом.
— Понятно, — друг отличался сообразительностью, — говори, чего ещё хочет? Может, ей луну с неба достать?
— Да не…, — промямлил Натахин ухажёр и нерешительно выдавил из себя, — колечко ей хочется. Я сегодня обещал, а денег нет.
— Делов-то. Гривенник я тебе, так и быть, ссужу. Купишь ей у офени пару.
— Не, дешёвка, ей не годится.
— Ну-у, — протянул неунывающий друг, — чёрт с тобой, дам пятиалтынный. Сам без копья останусь. За такие деньги можно купить с камушком. От настоящего не отличишь.
— Это ты не отличишь, а у девок на это дело глаз намётанный — враз догадается.
Над такой серьёзной проблемой задумался даже Прошка.
— А что, — нарушил он молчание, — без колечка под юбку не пускает?
— Охолонись, — рявкнул на товарища Матвей, — нравится она мне. Вот.
— Эвона как. Дела-а.
Друзья помолчали ещё минуту.
— Эх, — досадливо бросил Прохор, — на неделю бы раньше сказал. Как раз жалование платили. У нас один мастер из рубля такие кольца делает — любо-дорого посмотреть. Даром что серебряное, а выглядит лучше золотого.
— Так, у нас тоже платили. Я всё матери отдал. Лишнего — сам знаешь. Рубль выкроить никакой возможности нет. Если б заработать… но в праздник нигде не заработаешь, да ещё целый рубль, а в будни — до конца смены дотянуть бы.
Выслушав товарища, Прошка сдвинул шапку на затылок и обошёл вокруг Матвея, внимательно его осматривая, как будто видел впервые. Он попросил того согнуть руку в локте, пощупал мускулы и, удовлетворённо кивнув, принялся измерять плечи. Потом определил рост, сравнив с собственным. Телосложения Матвей был богатырского. Это очень порадовало его друга.
— Ты чего?
— Так Масленица же. Сегодня наши зареченских бить будут.
— Ага, если те разрешат. А что с того?
— Так можно в артель попроситься. Тебя возьмут.
— Ну, заработаю двугривенный. Это если побьём. А так, может, ещё и бесплатно по шее получу.
Кажется, не было проблемы, которая Прошке не по плечу.
— А если в зачинщики записаться? Целковый в любом случае получишь. А если повезёт, то два.
— У зареченских зачинщиком дядька Фрол. Мне против него не устоять.
— Ну и не надо, — Прошка сам удивился своей сообразительности, — упадёшь на лёд после первого удара — прикинешься, что ногу подвернул. Победит, конечно, он, да только свой целковый ты всё равно получишь.
— Ну, ты ума палата, да разума маловато. Если бы раньше родился, для трона бы сгодился. Да мужики мне за это так наваляют, что лучше бы Фрол убил. К тому же… не возьмут меня.
— Возьмут, возьмут. Ещё как возьмут. Ты забыл, что у меня двоюродная сестра замужем за городовым? Он сегодня как раз на льду для порядка поставлен. Его послушают.
Видя, что Матвей колеблется, Прошка надавил на больное:
— Ты Натаху хочешь, или пусть другому достанется?
Приём сработал — парень заиграл желваками и, стиснув кулаки, пошёл к реке, где уже начинали собираться зрители.
***
В жарко натопленной тесной горнице, в которой жили дочери мастера железнодорожных мастерских Ефима Куроборова, возле единственного окна сидела старшая из четырёх сестёр Наталья и средняя — Мария. Всё большое семейство из семи человек, занимающее целиком просторный, четырёхкомнатный флигель доходного дома, отправилось на праздничные гуляния. Только две девушки под разными предлогами остались.
На широком подоконнике разместилось старое, кое-где выщербленное, но достаточно большое, зеркало. Перед ним и происходило главное действие — Наталья, девушка на выданье, собиралась на свидание. Мария сидела рядом, облокотившись обеими руками на подоконник, и смотрела то в зеркало, то на сестру.
Косу красавица уже закончила, синюю ленту в тон новой двоечке, вплела, а дорогущий черепаховый гребень, — отцовский подарок на день ангела, — укрепила на соответствующем месте. Брови были подрисованы чёрным грифельным карандашом, щёки алели свекольным румянцем, а с губами Наталья экспериментировала выпрошенными у подружек, неизвестными красными цветками. Лепестки горчили и не хотели выполнять своё предназначение.
— Целоваться будешь? — спросила Маша, восхищённо глядя на сестру.
— Не твоё дело, — Наталья шутливо толкнула девушку, — мала ещё о таких вещах говорить.
— Ничего не мала.
Девушка вскочила, обтянула себя рубашкой и повернулась боком:
— Смотри, какие уже выросли.
Старшая взглянула на едва заметные холмики, насмешливо фыркнула и продолжила свои эксперименты. Не добившись результата, Наталья прошлась по губам свекольным соком, решив на этом закончить. Остались мелочи. Вынув из-под подушки ожерелье с крупными красными бусинами, она надела его и отошла от зеркала, чтобы увидеть себя в полный рост. Младшая сестра ахнула:
— Ты что, мамка заругает, это же её.
— А ты не говори ей. Она всё равно его не носит.
— Так она сама увидит, когда вернёшься.
На секунду задумавшись, Наталья накинула цветастый платок и спрятала ожерелье под ним.
— А оно всё равно к синей кофте не подходит.
— Много ты понимаешь, малявка. Я вот сейчас в косу красную ленту вплету, и всё будет подходить. А ещё ботиночки у меня, гляди, почти красные.
Маша продолжала придирчиво осматривать сестру.
— Наташ, — позвала она. Обняв девушку за шею, младшая что-то зашептала ей на ухо.
— Ты где про такие вещи слышала? — ахнула старшая.
— Подумаешь. Смотри, если Сашка с Гришкой прознают, что себя не блюдёшь — ухажёру твоему ноги переломают.
Сашка с Гришкой были старшими братьями девушек.
— Не переломают. Он у меня знаешь какой? Его даже взрослые мужики боятся.
Наталья подняла руку над головой, обозначая рост своего парня, а потом расставила руки в стороны, согнув в локтях, как это делают силачи в цирке, и надула щёки.
Девушки рассмеялись и обнялись.
— Ой, Наташка, какая ты красивая. Иди ужо, опоздаешь.
— А ведь правда.
Старшая сестра всплеснула руками и выскочила из комнаты. Затем ойкнула, вернулась, достала из-под подушки пузырёк с этикеткой «Брокар. Цветочный одеколон», быстренько надушилась и, погрозив младшей, у которой загорелись глаза, спрятала его обратно. Накинув в прихожей полушубок, она засеменила по ступенькам высокого крыльца, надевая на ходу платок.
***
Широкая Масленица шумела и плясала. Веселье не вмещалось на ярмарочной площади — выплёскивалось на соседние улицы, на широкий деревянный мост, на реку. Уже съели все блины, достали сапоги со столба, накатались на качелях и взяли приступом снежный городок, а праздник не заканчивался. Оставалось только сжечь чучело Масленицы, но перед этим люди ждали главного представления.
Известный в городе купец и меценат Николишин, одетый не по погоде в огромную лохматую шубу и такую же шапку, хватал за отворот форменной шинели титулярного советника Браунберга, убеждая его:
— Уверяю тебя, каждый из сегодняшних бойцов любому немецкому солдату сто очков вперёд даст. Если их ещё обучить, ни одно войско мира с такими не справится.
— Вот то-то оно, что обучить, — возражал чиновник, — русский мужик ленив, обучению не поддаётся, а дисциплина и выучка в армии важнее всего.
— А ты вот посмотри на зачинщиков, — не хотел уступать купец, — таких молодцов и учить не надо. Каждый десятка ваших англичан стоит.
Разговаривая подобным образом, знакомые подошли к пологому участку крутого берега реки. Это были лучшие места, здесь собрался весь цвет города. Очищенная от снега площадка для будущего сражения располагалось прямо напротив. Вновь прибывшие раскланялись с ожидающими начала и включились в общий разговор.
— Степан Игнатыч, — обратился к Николишину один из зрителей, — прошёл слух, что у заводских сегодня новый зачинщик. Не желаете ставку сделать? Против зареченского Фрола на него один к пяти ставят.
— Знаю, как же, — оживлялся купец, — мне уже доложили, совета спрашивали. Я разрешил. Парень хорош, но молод ещё. Пожалуй, рублёв сто поставлю.
— Ох, прижимист ты, Степан Игнатович, — рассмеялся Браунберг, — катенькой решил отделаться.
— Так, бронза пока этот парнишка, ненадёжен. Вот когда стенка на стенку пойдёт, я тыщу на наших поставлю, не пожалею.
— Вот я и говорю, что мелочишься ты, господин купец. Вон Переверзев, — чиновник снизил голос до шёпота, кивнув на стоящего неподалёку зрителя, — говорят, десять тысяч поставил.
— Ну, по доходам и ставки, Иван Карлович, по доходам. Однако, чего мы ждём? Все собрались, — Николишин осмотрелся по сторонам, — пора начинать, чать не в театре.
Поскольку зрелище не одобрялось церковью, городские власти на нём не присутствовали. Мелкий чиновник, взявший на себя обязанности распорядителя, осмотрел собравшихся и, получив общее согласие, побежал к старосте с командой начинать.
***
Вмешательство городового, чтобы Матвея взяли бойцом «сам на сам», не понадобилось. Желающих померяться силами с известным зачинщиком Фролом, побеждавшим пять лет подряд, не находилось. Староста собирался уже отменять поединок, когда появился, подталкиваемый Прошкой, кандидат на избиение.
Тем не менее взяли его не сразу. Выручил один из участников, который узнал парня:
— Так это Петра Горюнова сын. Знатным тот был бойцом.
После этого староста осмотрел новичка, а потом устроил пробную схватку «вполсилы». Только удовлетворившись её результатами, он отправил записки спонсорам с описанием ситуации.
— Фрол — боец тяжёлый, — наставлял новичка один из старожилов, — ты под его удары не встревай, уходи. Заставь его побегать, пусть устанет. Только спиной не поворачивайся. Ростом ты поболе будешь, потому под микитки или в душу не бей. Старайся звонаря пустить или с потягом побоку.
Матвей внимательно слушал. Со слов отца он знал тактику и многие приёмы рукопашного боя, но применять их ему не приходилось. А наставник продолжал:
— Если упадёшь, сразу не вскакивай, поднимайся с продыхом. Пока в себя не придёшь, не бей, только уходи.
До начала схватки оставалось время. Другие члены артели употребили его на то, что показывали новому зачинщику, как лучше принимать удар, как уходить от него, как бить на опережение, когда противник устанет, и многие другие тонкости.
Наконец, время настало. Распорядитель представил бойцов, и они встали друг против друга для испытания. Первым бил более опытный. От удара в грудь у Матвея перехватило дыхание, он откачнулся назад, и ему пришлось сделать пару шагов, чтобы не упасть. При этом он поскользнулся, но всё же удержал равновесие. Зрители из зареченских засвистели и заулюлюкали, показывая симпатии своему любимцу.
Настала очередь новичка. Матвей подготовился, внутренне собрался и нанёс удар, вложив в него всю силу и желание победы. Противник качнулся и тоже сделал шаг назад. По толпе на берегу пронёсся возглас удивления и восхищения. Зрители отдали должное силе претендента. Бой обещал стать жарким.
Пройдя испытание, противники скинули меховые рукавицы и верхнюю одежду. Фрол стянул рубаху, вызвав вздохи восхищения мускулатурой. Его соперник ограничился тем, что расстегнул верхние пуговицы, чтобы свободнее дышалось. После команды старосты бойцы сошлись.
Как Матвею советовали, он старался измотать Фрола в напрасных перебежках и пустых ударах. Но опытный соперник понимал, что более молодой боец станет поступать именно так. Потому он не утруждал себя преследованием, а сам ждал атаки, лишь изредка пытаясь достать противника дальним ударом. Такая тактика не вызвала восторга у зрителей. Они хотели видеть бой, а не топтание на месте. Свист и оскорбления с каждой минутой становились всё громче. Под их давлением Фрол вынужден был увеличить активность. Но движения его по-прежнему были скупы.
Теперь уже Матвей, постоянно только уворачивающийся от ударов, попал под критику. Настала пора бить самому. Первый удар просвистел мимо цели, второй тоже. Противник показал, что и он умеет уходить. Тогда парень применил приём, которому его научил отец. Замахнувшись, он не стал бить, а на мгновение остановился. Соперник уклонился. Тут его и настиг задержанный удар. Не от силы зуботычины, а, скорее, от неожиданности, Фрол упал. Берега реки, заполненные зрителями, взревели.
Поднявшись, опытный боец изменил тактику. Разозлившись на себя за неверную оценку противника, и понимая, что молодой выносливее, Фрол пошёл в решительную атаку. Матвей еле успевал уклоняться. Теперь удары обоих стали достигать цели, но все они не могли нанести серьёзного урона — в них не было подготовленности, мощи. В такой ситуации для молодого соперника главным стало удержаться. И он держался. Сносил удары, от которых не смог уйти, терпел и стоял, изредка отпугивая противника ответными, если успевал их нанести.
Почувствовав через несколько минут, что движения Фрола стали не так быстры, Матвей применил ещё один отцовский приём. Он собрался, налил силой руку, не уклоняясь и пропустив ради этого пару несильных толчков противника, сделал вид, что растерялся и подставился. Заметив это, Фрол замахнулся для решающего удара. Тут-то Матвей подготовленной рукой и нанёс молниеносный встречный.
Эффект получился потрясающим. Опытный боец рухнул как подкошенный и несколько секунд лежал, не двигаясь. Зрители замерли. Медленно, тяжело опираясь на колено, Фрол поднялся, показав, что готов продолжать. Берега взорвались. Заводские приветствовали удачный удар, а зареченские мужество своего зачинщика.
Неопытный Матвей, воспрянув духом, смело пошёл вперёд. Это его и погубило. Такой град ударов, который посыпался на него, не выдержал бы, наверное, никто. Зареченский вложил в них всё, что мог, до последней капли. Если бы парень устоял, он легко бы добил обессиленного противника. Но устоять было невозможно.
Через минуту Матвей рухнул на лёд. Из разбитого носа текла кровь, но он показал старосте, что продолжит драться. Ещё минута и… подняться во второй раз было гораздо сложнее. Что было дальше, парень не помнил. Пот и кровь застилали глаза. Ударов он почти не видел. Чувствуя, куда сейчас они прилетят, он только пытался уклониться. Пытался, пока после очередного из глаз не посыпались искры, и свет не померк.
***
На ярмарочной площади догорало чучело Масленицы. Бой «стенка на стенку» закончился победой заводских. Фрол, отдавший все силы в поединке зачинщиков, не смог помочь своим. Наталья, не стесняясь смотревших на неё прохожих, сидела на снегу, держа на коленях голову Матвея, и причитала, стирая платком кровь с его лица:
— Ну какой же ты глупый. Сдалось тебе это колечко. Обошлась бы я без подарка, не барыня, чай. Разве можно из-за такой пустяковины жизни себя лишать. Вот и рубаху новую искровянил всю.
Матвей в ответ только улыбался.
От реки шли наверх Николишин с Браунбергом.
— А парень-то молодец. Даром что проиграл, а дрался знатно.
Купец отличался излишней говорливостью.
— Помяни моё слово — в следующем году он непременно Фрола побьёт.
— Эй, любезный, — повернулся купец к проходившему мимо распорядителю, — на-ка вот, передай мальчонке целковый, он его честно заработал.
В конце подъёма купец, тяжело дыша, остановился.
— Уф, жарко, — Николишин расстегнул шубу, — вот и проводили зиму. Весна пришла.
***