Капелла

Вечернее солнце одаряло своим золотым светом листья деревьев. Дул приятный сильный ветер, раскачивающий все золотые листочки, которые создавали своеобразный шелест. Оскар прищурился и старался вслушаться в этот шелест, понять неизвестный язык этих причудливых маленьких существ, которые падали в красочный обморок каждую осень.
Капелла молча поглядывала то на мальчика, то на шумящие листья, но вскоре, не выдержав долгого молчания, вопросительно воскликнула:
— Оскар, ты видишь их?
— Вижу кого?
— Видишь эти сотни… нет, тысячи… Миллионы искрящихся на летнем вечернем солнышке зелёных ребят?
Оскар только нахмурился, то раскрывая, то снова сужая глаза, пытаясь рассмотреть хоть одну веточку на не далеком, политым лучиками солнца, дубе. Зрение подводило все больше и больше каждый год его короткой жизни, что не могло не расстраивать.
— Что такое, Оскар? Почему ты так щуришься? Где же ты оставил те стекляшки, которые по твоим словам помогали тебе видеть?
Точно. Оскар оставил свои очки дома. Он слишком спешил в этот раз, собираясь на улицу. Не надо было откладывать все до последних минут, ведь та книга никуда бы не делась, в отличие от какого-нибудь интересного мультика по телевизору или, например, Капеллы. Она была как солнечный зайчик: резко появляется при солнечном свете и так же резко ускользает из виду. Скачет по стенам различных домов, что даже самые ловкие коты не смогли бы уловить ее.
— Да… Мои очки остались дома, — вздохнул Оскар после недолгого молчания.
— Ой, да, очки! Как жаль! Почему бы нам не собрать завтра утреннюю росу, а потом обвить ею твои веки и глаза? Тебе явно станет лучше!
Девочка улыбнулась, зажмурив глаза и ещё крепче прижавшись к своим коленкам. Уже представляя, как она и Оскар завтрашним ранним утром собирают свежайшие росинки в маленькие ведёрки, и как она изредка кладет летние капельки к себе в рот, как самые сладкие землянички. Ранняя роса самая вкусная: она свежа и ее ещё не успели поласкать солнечные лучи, от чего капельки оставались прохладными.
— Здесь никто так не делает, — сказал Оскар, снова прикрывая глаза.
— Как так?! У нас из такой росы делают прекрасные линзы! И всем-всем хорошо!
Иногда Оскар завидовал ей: всё-таки у Капеллы наверняка очень добрые родители, которые отпускают ее гулять с самого утра и хоть до самой ночи; в «ее мире» будто все гораздо проще. Иногда, когда Капелла заговаривалась о всех этих вещах, Оскару начинало казаться это настолько логично-природным, что сознание начинало поддаваться сладким словам, мелодично срывающимся с ее языка. Слова убаюкивали его, крали его душу и разум из серого и злого мира… И вот, в мире девочки, он уже бегал посиком по мокрой травке, ел яблоки сразу с деревьев, даже не помыв их, а случайные раны, если они вообще могли произойти в мире Капеллы, залечивали девичьими ласковыми словами или слезами, а не страшными лекарствами, которые заставляли визжать от боли ещё больше.
Вдруг к горлу поступил тяготящий ком, губы поджались, а глазки Оскара наполнились солёными слезами.
— Оскар! Что такое?! Ну не плачь, Оскар! Все хорошо! Не можем собирать росу? Мы в следующий раз обязательно возьмём твои очки и будем вместе любоваться танцами листочков! Договорились? Только не плачь!
Капелла подвинулась ближе к мальчику, вытирая тыльной стороной ладони его слезы, которые казались соленей воды в море.
Солнце все больше и больше пропадало за горизонтом, листья уже не сверкали золотом, а на небе начали появляться первые звёздочки. Пора домой.