Желтоглазый

Желтоглазый ноябрьский фонарь
По асфальту размазывал пятна
И была так легка и понятна
Жизнь его. И был прост календарь…
«Чёрт-те что, ну причём тут календарь?..» — пробормотал Егор и, прищурившись, посмотрел на раскачивающуюся на осеннем ветру лампочку под ржавым конусом-абажуром.
Фонарь тоскливо поскрипывал. Фианиты косого дождя искрились в его раскачивающемся свете. Под ногами тухло чавкала мерзкая кашица давно опавшей листвы. Мир, окружавший Егора, был уныл, сер и сыр. Но молодой человек не замечал этой серости и уныния. Утирая лицо от осевшей на нем мороси, он улыбался.
Этот убогий фонарь… Спасибо ему за первую, за долгие месяцы, сложившуюся строфу. Наконец-то прорвана плотина стихотворного немощного молчания.
Егор тяжело вздохнул. Вспомнил причину своего творческого коллапса — бросившую его жену. Стерва проклятая! Стерва! Которую он по-прежнему любил. Любил, самому себе в этом стесняясь признаться. Оставила его с двумя детьми. Сука, вертихвостка!
Ну и времечко! Рушится то, что казалось ранее незыблемым. Не только Егорова семья, страна рухнула! Разруха. Раз-руха. Не дай бог, будет ещё и два-, и три-, и четыре-… Когда ж конец этому настанет? Доживу ли? Повсюду продуктовые карточки. Мало что карточки, их ещё попробуй отоварь!
А когда пятилетняя Мирка притащила из садика записку с приглашением «уважаемым родителям» заехать на продовольственный склад и получить коробку с гуманитарной помощью, Егор совсем отчаялся увидеть светлое будущее страны и подал документы на Green Card…
Вспомнив о детях, Егор дёрнулся — уже так поздно… Но тут же расслабился. Дети сегодня ночевали у бывшей супруги, и, значит, вечер у Егора свободен. Именно поэтому он и позволил себе задержаться на работе — зловредное АЦПУ(*) капризничало — печатало вкривь и вкось. Пришлось повозиться.

На автобусной остановке, под шиферным протекающим навесом, было темно и грязно. Промозглый ветер налетал порывами, шелестел обрывками старых афиш и частных объявлений, тарахтел жёлтым прямоугольным щитком. Жестяной щиток, облупленный по краям, носил гордое имя «Интервалы движения». Понять из него — когда придет автобус — было решительно невозможно. Могло так случиться, что автобуса и вовсе сегодня не будет.
Выкурив сигарету и простояв на остановке минут десять, Егор решил отправиться домой пешком. Путь известный, хоть и не очень близкий.

Он шел от одного тусклого пятна света к другому, так и сяк прокручивая в голове контуры нового стиха. Ему никак не удавалось заменить строчку с календарём на что-то более подходящее.
У третьего от остановки фонаря его окликнули. Чёрный, нечёткий по краям, силуэт выскользнул из тьмы и оказался невысоким широкоплечим мужичком. Небритым, в поношенной ватной куртке. Брюки — в мазутных пятнах. На ногах — грубые ботинки на толстой подошве.
— Огонька не найдется? – хрипло спросил мужичок.
Егор опустил руку в карман и вытащил одноразовую зажигалку. Прикрываясь ладонью от ветра, чиркнул раз, другой, третий. К вспыхнувшему и затрепетавшему язычку живого огня сунулась толстая беломорина. Небритые щёки втянулись — мужичок раскуривал отсыревшую папиросу. Грубая широкая ладонь, с въевшейся грязью, с обломанными ногтями, согнувшись ковшиком, прикрыла ненадёжный огонёк от ветра. Егор поймал отблеск пламени в глазах склонившегося незнакомца и поразился — радужка этих глаз была такой же жёлтой, как и свет фонаря над их головами.
Егору отчего-то стало смешно. Он хотел сказать мужчине о таком цветовом совпадении, но не успел. Прикуривающий папиросу разогнулся, хлопнул по Егора руке, держащей зажигалку. Дескать, спасибо, друг, я прикурил. Егор улыбнулся, кивнул. Мужичок осклабился в ответ, обнажив тёмные пеньки зубов. Егор начал поворачиваться, чтобы идти дальше, и вдруг, боковым зрением, заметил холодный блеск металла, узкой рыбкой скользящий ему в бок.
Мозг Егора возопил в страхе: не успеть! Ни отбить смертоносную руку, ни увернуться… Не успеть…
Остро отточенный клинок пробил искусственную кожу егоровой курточки, рассёк шерстяную нить свитера и вошел в горячую плоть. Егор вскрикнул. Ноги его подкосились, и он рухнул на спину. Небритый нагнулся над лежащим. Обшарил карманы, вытащил зажигалку. За ней — потрёпанный кошелёк. Торопливо раскрыл, пересчитал несколько не очень крупных купюр, презрительно сплюнул. Распрямился. Сунул купюры в карман, а кошелёк зашвырнул подальше, в канаву.
Ещё раз нагнулся, выдернул из раны нож, отёр его о мокрую траву. Огляделся. Юркнул туда, откуда явился: во тьму.

А Егор умирал. Из раны его, вместе с выходившей толчками кровью, вытекала жизнь. И с каждым толчком — всё слабее, слабее, слабее.

Дождь усилился. Он уже не моросил, лил в полную силу. Холодный, уверенный в своём могуществе осенний дождь. Погребальный дождь.
Через полчаса из того сгустка мрака, куда сгинул Желтоглазый, опасливо озираясь, появилась грязная шелудивая собака. Она осторожно, наклонив голову и поджав хвост, приблизилась к умирающему и начала лакать смешанную с дождевой водой кровь. Удивительно, но глаза у собаки были такие же жёлтые, как и у убийцы.
— (*) АЦПУ – Алфавитно-Цифровое Печатающее Устройство — дедушка современных принтеров.