Последнее лето детства

Наступил июль 1978 года. Последние школьные летние каникулы в моей жизни. Мы с друзьями весь день пропадали на берегу Волги, а вечерами ходили на танцы, или сидели в дворовой беседке с местными девчонками, и отпускали пошлые шутки в их адрес. Но все ждали самое главное действие – проводы девчонок домой. Каждая сама выбирала, кто в этот вечер проводит её домой.
Проводы, секса или даже поцелуев, не подразумевали. Наедине, тон общения менялся. Каждый парень старался раскрыться, не стесняясь усмешек приятелей. Беседовали о прочитанных книгах, просмотренных фильмах, новостях. Иногда выясняли, с кем встречается он или она. И можно было узнать, по — секрету, что ты нравишься подруге девушки, которую сегодня провожаешь. Девчонки очень любили брать на себя эту деликатную и ответственную миссию.

В тот вечер я узнал, что нравлюсь Наташе Гончаровой. И она согласна со мной гулять. Этот статус был ответственным. Достаточно было прогуляться по району, обнимая девушку за талию, или взявшись за руки, девушка обретала неприкосновенность от ухаживаний других парней нашего района. Но и парень, утрачивал право заигрывать с другими. В вербальной информационной системе, менялся статус: девушка того-то, парень той-то.

Я уже сегодня вечером собрался пригласить Наташу на свидание, и продумывал темы бесед. Но днём пришла соседка, и попросила меня съездить с её гостями за город, на пикник. Гости были молодыми, и ехать с ними старухе было неудобно. Я согласился, но намеченное свидание пришлось перенести. На электричку надо было идти рано утром, чтобы успеть вернуться после обеда. И надо было выспаться, а первое свидание могло затянуться за полночь…

Гости оказались интеллигенцией – две студенческие пары из Ленинграда. Они плохо ориентировались в нашем пригороде, и мне досталась роль проводника. Я с удивлением отметил, что они взяли с собой на четверых всего одну бутылку вина, пили его маленькими глотками, и закусывали сыром. Свой стакан, я осушил в один приём, и закусил бутербродом с колбасой. Увидев это, ребята переглянулись и улыбнулись.

После пикника, мы стояли и ожидали электричку. Все подустали, а я с наслаждением пил колодезную воду, которую налил в армейскую фляжку. В этот момент, к нам подошли трое местных аборигенов. Главный выдавил сквозь зубы: «Чё, городские, нашу воду пьёте? А кто разрешил?»

Обращался он не ко мне, а к девушкам, и их спутникам, у которых на лице были написаны десять классов, не обращая внимания на то, что никто из них воду не пил. Ребята молчали. Я быстро закрутил крышку фляги и врезал ею прямо в глаз главному. Ему повезло, что фляга была не полной, и воздух в ней смягчил удар, прогнувшись по форме скуловой кости. Но отпил я немного, и главаря как подкосили – он рухнул на траву, и не подавал признаки жизни.

В те времена, такой удар назывался компостером. Это когда бьешь не костяшками пальцев, а зажатым в руке предметом. Это мог быть кастет (но за него могли посадить), обломок кирпича, или фляга, в данном случае. После такого удара, на костяшках пальцев не оставалось следов, и было трудно доказать, что ты участвовал в драке.

Но оставалось ещё двое, и они могли избить меня одного, на студентов было мало надежды, им хватило смелости прикрыть спинами своих спутниц, но не более. В таких случаях рекомендовалось бросить понт. И я начал истошно орать: «Ну-ка, суки рваные, схватили этого жмурика, и закопали в лесу! Стуканёте ментам – я сожгу вашу грёбанную деревню, вместе с поросятами! Мне похеру, за что сидеть! Я уже под следствием! Или вас уложить рядом? Кого первым? Подходи по одному!»

На моё счастье, парни не были настроены на драку. А может быть, их испугало неподвижное тело товарища. Или они оценили наше численное превосходство. Но скорее всего, они решили не связываться с придурком, да и их приятель вёл себя по-дурацки, и они быстро взяли своего спутника за конечности, и отнесли в лесопосадку.

Всю обратную дорогу, один студент жалел, что не успели применить приёмы карате:
«Я бы первому мае гери в живот, потом двоечку второму, а третьему уши гери! Артур вот помешал! Круто он его вырубил!» Второй студент смотрел в окно, ему видимо было стыдно. Девушек интересовало, за что я под следствием. А я отмалчивался. Из головы не уходила мысль: «А вдруг я его убил?» В удар я вложил массу тела, как учили. Да ещё эта фляга!

Фляга была не моя. Возвращая её хозяину, я извинился за вмятину. Пришлось рассказать, о причине её появления. Хозяин оказался болтливым, хотя я попросил его никому не рассказывать о драке. И вскоре, по району пошли истории, как я защитил студентов из Ленинграда, завалив с одного удара деревенского амбала, двухметрового роста, с кулаками, размером с пивную кружку. Были и более героические версии…

Мысли об убийстве меня не покидали, и я попросил знакомого старлея из милиции узнать, не было ли в той деревне убийства. На выяснение ушла неделя, и всё это время, я сидел дома. Ни о каком свидании с Наташей, я тогда не думал. А потом старлей меня успокоил, дебошир жив, только ходит с опухшим лицом и огромным фингалом.

Вечером я наконец вышел во двор, но наших не было, видимо ушли на танцы. Я сел в беседке и закурил. В беседку вошла одна из Ленинградских студенток, по имени Наташа:
— Угостишь сигаретой?
— Да, но у меня пролетарские, Новость.
— Пойдёт.
— А ты почему один?
— Неделю скрывался в погребе, наши меня и потеряли.
— Это из-за той драки?
— Да.
— Всё нормально?
— Да.
— А мои уехали в Питер. Скучно без них.
— А ты чего осталась?
— Бабушку радовать, до конца июля.
— И как ты её радуешь?
— Ем всё, что она готовит. Скоро в джинсы не влезу.
— А в перерывах?
— Сплю, читаю, на Волгу хожу, но там полно придурков – пристают.
— Я могу с тобой пойти.
— Ну, если при тебе будет фляжка, я согласна, — сказала Наташа, и засмеялась, — ну как ты лихо тогда флягой врезал! Прямо Теофило Стивенсон!
— А это кто?
— Кубинский боксёр. Олимпийский чемпион.
— Тоже флягой вырубал?
— Смешно. Пойдём, погуляем?

Так начались наши вечерние прогулки с Наташей. С нашими ей было скучно. Мы учились кто в школе, кто в техникуме, а она училась в институте, и была старше нас на три года. А днём мы купались на Волге, поедая пироги Наташиной бабушки. Так незаметно пролетел июль, и настал день отъезда Наташи в Ленинград. Она была в хорошем настроении, делилась планами, что будет делать в августе. Мне было жаль с ней расставаться. Я привык к Наташе. А уже на перроне, прежде чем войти в вагон, она шепнула мне на ухо: «Ты настоящий мужчина», и чмокнула меня в щёку.

После проводов Наташи, я загрустил. Сидя с нашими в беседке, я больше не острил. Провожая до дома девушку, я односложно отвечал на вопросы, либо молчал. Я не был влюблён в Наташу, мне просто хотелось в её студенческий мир. Я вдруг понял, что детство заканчивается. Впереди взрослая жизнь. Наверно в этот момент, я перестал быть подростком, и стал юношей…