Птицы

Ветер растрепал наши волосы, развязал твои шнурки и унёс куда-то полупустую пачку сигарет.

Солнце жжёт щёки сильнее вчерашнего. Смотрю на воображаемые наручные часы.

Без одиннадцати пять.

Разбудив тебя, стряхиваю уличную пыль с нашей «кровати» в попытке придать ей более чистый вид. Бесполезно. Этому куску ткани уже ничего не поможет. Сворачиваю ее в рулон и убираю в сумку.

Смотрю на тебя. Ты всё также прекрасна, даже все прожитые тяжёлые годы не убавили твоей красоты, способной затмить собой самое яркое солнце. Ох, кажется, я сказал это вслух.

— Ой, да ладно тебе, — смущённо улыбаешься, поправляя засаленные волосы. Когда мы в последний раз мылись?

— Скоро полдень, пора уходить, иначе снова наткнёмся на полицейских, — говорю я и беру тебя за руку.

Сухой ветер опаляет лицо горячими потоками. Мы летим, взявшись за руки, огибая встречные столбы и спотыкаясь о кривой тротуар. Когда столбы сменяются деревьями, а торчащие бетонные плитки — толстыми корнями, я останавливаюсь, чтобы отдышаться, и падаю на землю. Шаги рядом прекращаются, ты падаешь рядом со мной.

Словно великаны возвышаются над нами столбы ЛЭП-а. Они грозно оглядывают свои владения, пытаясь удержать на своих плечах небосвод. Ты тоже замечаешь этот суровый взгляд и показываешь гигантам язык. Так им и надо. Нечего было хмуриться.

В сожжённом солнцем и сигаретами мозгу возникает странная идея. Снова беру тебя за руку. Снова бегу. Достигнув подножья одного из великанов, начинаю карабкаться по металлическим прутьям вверх.

— Давай за мной! — кричу, пытаясь не сорваться. Ты стоишь с огромными от удивления и испуга глазами. Кричишь:

— Ты что, совсем из ума выжил?!

Кричишь, но лезешь следом. Потеряв по пути твою кепку, мы наконец забираемся на вершину. Беру нашу облезлую кровать, стелю на провода. И сажусь. Чуть погодя ты садишься рядом. Под нашими ногами простирается город.

Я смотрю и угадываю улицу, с которой мы пришли сюда, старый ларëк с такими же ветхими продавщицами, наш дом.

— Гляди! — восторженно вскрикиваю. Это же он, наш старый дом! Стоит весь обугленный. И как его ещё не снесли? А помнишь, как нам было там хорошо? Мы были молоды и радовались наконец-то оказаться вне стен детского дома. Ты носила тогда воздушные платья в цветочек.

В тот день на тебе тоже было платье. Голубое, как летнее небо, расшитое белесыми ромашками. Как жаль, что вскоре оно покрылось черными пятнами и пропиталось гарью. Печально. Но я люблю тебя и без всяких платьев, даже сейчас, когда твои чудесные волосы блестят сединой, а щеки измазаны городской пылью.

Они. Они обещали как можно скорее переселить нас в другой дом. Мы ждали. Месяц, два, три, год. Номер в гостинице сменился приютом для бездомных, а затем — улицей. Прошло уже двадцать лет.

Не в силах больше думать об этом, перевожу взгляд на трассу. С высоты птичьего полёта проезжающие авто кажутся совсем игрушечными. Вот-вот их схватит гигантская мальчишечья ручка и, смеясь, повесит на острые пики деревьев.

Жужжание внизу начало раздражать, я щелкаю пальцами, и мир вокруг вдруг замирает, поставленный на паузу, будто фильм на пожеванной кассете.

Машины, ветер, снующие туда-сюда людишки, местные бродячие собаки, мухи, бабочки, комары — всë недвижно. Даже время замедлило свой бег, остановленное моей сморщенной черной рукой.

И только птицы все также кружатся где-то в небе, нетронутые магией щелчка купаются в теплых лучах полуденного солнца, свободные и величественные, подобные ангелам, разрезают своими могучими крыльями облака.

— Ах! — вздрагиваешь ты, когда одна из них вдруг меняет свой курс и подлетает к нам.

Тихо усмехаюсь на твой испуг, провожу иссушенной ладонью по ее мягким перьям, а она в ответ на это расслаблено помахивает крылом, обдувая нас свежим ветерком.

Следом за своим вожаком в нашу сторону устремились еще двадцать пар мощных крыл.

Огромные, размером с нас, с гордыми глазами и яркими огненными перьями, они напоминали фениксов, вылетевших прямиком из старых сказок.

Заглядываюсь на этих прекрасных созданий и не сразу замечаю, что ты взяла меня за руку.

Твоя ладонь. Сухая, испещрëнная морщинками, почерневшая от жары и грязи, сейчас непривычно мягкая, гладкая, по-девичьи нежная. Перевожу взгляд на любимое лицо, и, о чудо!

Будто и не было всех этих лет! Нет больше боли и тягости в твоих ясных глазах, только чистый, радостный блеск.

Я и сам будто преобразился: в теле ушла болезненная усталость, в костлявые пальцы вернулась бывалая сила, с глаз исчезла пелена, и я вновь могу рассмотреть каждую веснушку на твоих порозовевших щеках.

Нет смысла произносить это вслух, ты и так знаешь, что я хочу спросить. Они уже ждут нас, подгоняют, щелкая клювами.

«Нам пора. Ты готова?»

Без тебя прыгать бессмысленно, словно вынуть из груди сердце и оставить его собирать пыль в захламленном чулане.
Без тебя в любой из моих жизней я несчастен и немощен, как покинутый матерью младенец, но с тобой…

С тобой я бы и полз по земле, и парил в мрачном необъятном космосе, возвышался бы гигантской скалой и оседал бы на чужом пальто крошечной пылинкой.

Твоë тихое «Да», и мы шагаем в пустоту, но не падаем — ветер подхватывает нас на лету и, ласково убаюкивая на своих невидимых лапах, несëт в сторону пернатых друзей.

И вот мы уже летим вместе с птицами, оставив свои бесполезные тела лежать посреди городской суеты, накрытые дырявым одеялом.

Ветер щекочет наши перья, обдувает клювы приятной прохладой, солнце больше не светит так беспощадно, оно ушло, спряталось за ватными облаками, давая нам взлететь всё выше и выше и выше.