Гиацинт

1
Солнечный день лениво одаривал жителей маленького городка своим светом. До этого долгие две недели лили дожди. По узким улицам и по площадям успел пробежать и весенний теплый дождик, и холодный ливень, пробиравший до нитки случайных прохожих, не разделяя их на чины и ранги.
Целые толпы людей, будто бы тоже только проснувшиеся после продолжительного ненастного периода, активно сновали из дверей контор в двери других контор, ныряли в тоннели, важно вышагивали по делам по мостам, дорогам, перекресткам, аллеям, то сталкиваясь друг с другом случайно, то намеренно встречаясь.
Олег Петрович среди них также важно вышагивал домой с работы, ни с кем не собираясь сталкиваться и уж точно встречаться. В руках он нёс подаренный ему горшок с цветком.
2
— Фу, Гера! Уйди! Не мешай,… а ну, посмотри сюда, это трогать нельзя. Поняла?
Гера ответила скулением. Она очень соскучилась по хозяину и собиралась накинуться с веселым лаем на него, как только тот окажется на пороге. Хозяин же, произведя своим появлением много шума и излишней возни не снимая обуви, следовал в кухню. Ему хотелось уже скорее поставить горшок с цветком, дарованный, по словам Ольги Захаровны, от всей души в знак благодарности.
— Умница, Гера. Гера молодец. Гера хорошая девочка. Скажи Гера: Какая я тебе девочка, я уже тетя, тетя Гера – бормотал Олег Петрович, ухмыляясь своим шуточкам в адрес собаки, выискивая на загроможденном инструментарием подоконнике место для предмета, гордо несшего в себе все признаки тонкого эстетического вкуса своего недавнего хозяина.
Услышав свое имя, собака заскулила чуть тише, будто пытаясь дублировать ласкательные и одобрительные интонации хозяина. Она обнюхивала его руки, мешаясь под ногами, и изредка переключала внимание на представителя флоры, совсем крошечного в огромном горшке с землей.
Новый жилец тесной холостяцкой квартиры в доме на набережной, как и все маленькие существа, старался выглядеть и солидней, и мощней, от того с упорством и особым усердием растопыривал конечности. Ведь всё живое – поистине живое и говорящее.
— Ну что ты скулишь то, как твоего нового друга назовем? Как, как?
Появление пусть даже неподвижного и лишенного коммуникативной функции существа было очень серьезным событием в жизни двух обитателей небольшой квартиры, казавшейся излишне просторной из-за царившей необъяснимой пустоты. Казалось, в квартире есть все, что нужно и все равно чего-то не хватает. В этой обстановке серости и обыденности цветок выглядел островком самой, что ни на есть, жизни.
— Что серьезно? Ну, уж нет, лучше останется безымянным – разговаривая почти с самим собой, продолжал Олег Петрович – такие имена нам ни как не подходят. Потом сам придумаю.
Снова из-за огромного грозового облака, опаздывающего за всеми остальными облаками, уносимыми ветром, выглянуло солнце. Лучи пробежали сквозь ниточные решетки штор и осветили всё скромное убранство кухни. Настроение Олега Петровича, по этому случаю, было непривычно хорошее. Гера, почувствовав это, позволила себе полаять, зная то, что хозяин не одобряет подобных скромных желаний одомашненного зверя. Собственно говоря, собака была тихого нрава. Олег Петрович иногда называл её жёнушкой. Уж очень характер собаки походил на характер его бывшей жены.
Собака ни как не могла угомониться, скулила, облизывала руки. Подобным образом она вела себя очень редко, в исключительных случаях. И сегодня был как раз такой. Дело в том, что Олег Петрович случайно проспал и в спешке ни то, что собаку, но и себя забыл накормить, зато помнил о досадном упущении весь день и потому звонок клиентки в конце рабочего времени его явно не обрадовал. Он искал предлоги и отговорки, но так и не нашел. Против доводов Ольги Захаровны любой дипломат не смог бы найти аргументы, что уж говорить про Олега Петровича.
— Смотри, Гера, что я тебе принес, а ну-ка, ну-ка. Будешь такое?
Из внутреннего кармана показался собачий корм в небольшом пакетике. Несмотря на то, что домашний питомец всегда являлся полноправным обитателем квартиры в доме на набережной, простому сантехнику, да и, в общем, мастеру на все руки, было тяжело часто баловать любимицу дорогими лакомствами. В то же время, он очень жалел Геру (названную так его бывшей женой), ему казалось, что жить с ним в тягость даже собаке.
Однажды, Олег Петрович, будучи сдержанным человеком, сорвался в недолгие рыдания. В своей жизни он плакал редко, всего дважды. В первый раз, в осознаваемую человеком пору, ему случилось прощаться с бабушкой, воспитывавшей его после смерти родителей. Родители умерли, как говорят, слишком рано (хотя никто никогда не говорит, что кто умирает поздно), он и не помнил, плакал ли он тогда, да и самих родителей не смог бы описать даже в двух словах. Огромная любовь бабушки окутала всё его детство. Когда в школе учительница в удивлении с жалостливыми нотками в голосе спросила: Так ты у нас сирота? – он сначала не понял, к кому обращены эти слова и на несколько секунд тоже сделал сопереживающее выражение лица, отчего все, вокруг посчитали его глубоко несчастным человеком.
Следующим же его переживанием после смерти бабушки стало последствие ее внезапного ухода. Он был еще несовершеннолетним, а с ближайшими родственниками познакомиться не случилось. Мысль о том, что предстоит жить в детском доме, совсем не испугала подростка, были переживания другого характера, которые, по прошествии многих лет и событий, припомнить не удавалось. Вспоминать детский дом с его казенным питанием, кроватями и даже воспитанием тоже не было никакого желания. Но однажды, уже пройдя эту школу жизни и вернувшись каким-то чудесным образом в свою квартиру на набережной, от переизбытка чувств он разразился плачем, которого никак не ожидал и, обливаясь слезами, умудрялся смеяться над этой минутной слабостью.
День, на который был назначен развод, сразу не задался. На работе у Олега Петровича был шквал заказов, вызванный сбоями системы водоснабжения в целом квартале. Развод он пережил без особых переживаний, вся процедура была формальной, до конца не осознаваемой обеими сторонами. Только оказавшись дома и не обнаружив горячего обеда, Олегу Петровичу стало обидно, досадно. Он все думал, могло ли быть иначе и почему случилось так.
Гера, будучи не просто умной, но и мудрой собакой, почувствовала совершенно не характерные отчаяние и даже ощущение безысходности у хозяина, ошарашенного внезапным уходом жены, ткнулась мордой в его лицо, залитое слезами и так простояла с минуту, пока Олег Петрович опомнился. Его глаза широко распахнулись. Вдруг его взгляд и мысли в мгновение прояснились, Гера, которую он кормил, выгуливал и откровенно недолюбливал, за ее безмерное обожание его бывшей жены, тоже умеет чувствовать, у нее есть душа, она все понимает. Это его сильно потрясло. Мир перед ним раскрылся и показался совершенно иным, намного светлей. Так началась его новая жизнь без сожалений, без обид и отчаяния, и так началась новая жизнь Геры, ставшей заново прирученной.
Гера жадно чавкала, уплетая свой собачий деликатес. Олег Петрович под эти мерные шумы, вспомнил и о своем голоде, но в холодильнике ничего не было. Внезапно в дверь очень громко постучались, проигнорировав наличие звонка. Стук отвлек собаку от совершаемой трапезы, а хозяина от мыслей о голоде. Олег Петрович прекрасно знал, кто его тревожит в это время, поэтому чуть помедлил с неминуемой встречей. Только после протяжного взывания на лестничной площадке он лениво поднялся со стула, прошел по коридору, проводя обеими руками по стенам, и открыл дверь. В прихожую ввалился терпкий запах алкоголя и пота. На пороге стоял немолодой, невысокий, потерявший человеческий вид субъект — сосед. Петр Егорович жил с женой, некогда обладавшей довольно приятной внешностью, а ныне любившей вспоминать о своей шальной юности в обнимку с бутылкой и с каким-нибудь местным маргиналом.
— Я не понял. Ты чего пришел и не говоришь. Мы значит здесь, тебя ждем, значит…
Его и без того медленную речь прервала нетерпящая промедлений икота.
— Я уже говорил, что занят. И вообще мне завтра на работу. Все дядь Петь, я не могу говорить, мне еще по работе нужно уйти.
— Знаю я твою работу. По бабам ходишь то вкручиваешь, то выкручиваешь. Знаем мы такую работу. – Громогласно изрекал сосед свой жизненный опыт, вперемешку со зловонным смехом. — Вон моя звезда сидит с Толькой. И что? Что ей надо от него? Что она в нем нашла? А? Пойдем, подсобишь чуток. Поговорим о том, о сем.
Олег Петрович знал склонность давнего неприятного знакомого срываться в долгие рассуждения о мнимой неверности его жены, а после и в общую к нему несправедливость людей, судьбы, мира, поэтому стремительно прервал его.
— Дядь Петь. Я занят, не могу сейчас говорить, мне надо идти. А Толика вашего я и в глаза не видел. — Произнося последнюю фразу, он понял, что зря об этом заикнулся, поэтому договорил её с тяжелым выдохом и почти неслышно.
— Не любит она меня – продолжил юлить Петр Егорович. — Хвостом крутит, а что крутить то? Нечем уже. А Тольку ты наверно не знаешь, он только пару дней здесь ошивается. Газовик он бывший. Нам чего-то вкручивал тоже, выкручивал, а теперь вон сдружились…Толька то, ты знаешь, служил… — Снова внезапная икота прервала полет мысли алкоголика со стажем.
Ну ладно Олежек не обессудь,- продолжал Петр Егорович — я ж к тебе как к своему товарищу, я ж тебя вон с таких знаю…
Смеясь, Петр Егорович поводил рукой по воздуху, как будто пытаясь дотянутся до того прошедшего времени когда рост его собеседника был значительно меньше. Вместе с тем он хотел указать возраст Олега Петровича, с которого началось это продолжительное знакомство, не называя чисел, но прибегнув к воображению. Со смехом соседа в комнату ворвался новый поток убийственного запаха. У Олега Петровича даже ком к горлу подкатил, и он насилу захлопнул дверь, при этом виновато улыбаясь.
Теперь Олегу Петровичу предстояло двинуться в путь. Только он собирался не на выдуманную работу, а в магазин за продуктами. Сборы не заняли много времени, и уже через минуты две он стоял у порога.
3
В таких больших магазинах как «Вега», называемых для солидности супермаркетами, были специальные приборы для создания аккуратной нарезки колбасных изделий. Услуга являлась оплачиваемой, но для человека, изредка позволявшего себе ощущение праздника в доме, она не была накладной, поэтому Олег Петрович ею воспользовался.
— Ваша сдача — сказала грузная женщина в форменной одежде, повернувшись на крутящемся стуле к Олегу Петровичу с невиданной легкостью для своих габаритов.
Вырвавшись на улицу из суматохи очередей, по случаю вечернего час пика, хозяин собаки, с неизвестной ему породой, оказался в окружении бродячих псин, поджидающих отоварившихся посетителей, и был атакован скулением, требующим лаем, чарами немой просьбы.
Олег Петрович в кое-то веки решивший побаловать себя, а заодно и свою четвероногую любимицу салями средней стоимости, очутился прямо в эпицентре собачьего ажиотажа. Поспешно пытаясь избавиться от настойчивого внимания дворняжек и других куцых созданий, некогда бывших по собачьим меркам очень статными особами от того, что некогда были кем-то приручены, Олег Петрович допустил роковую для всех неравнодушных людей ошибку, бросив ломтик колбасы.
Не трудно догадаться какой нелегкий путь домой предстоял бы Олегу Петровичу, если только не случайная встреча, которую он никак не мог предполагать.
Уверенным и легким шагом, не нарочно не встречаясь взглядом со знакомыми и удивленными глазами, шла высокая стройная брюнетка. Глядя на эту женщину, невозможно было понять, каков ее возраст. Есть такой тип прекрасной половины человечества, по чьей внешности ни за что этого не определить. Толи хорошие гены, толи инновационные технологии индустрии красоты, толи необъяснимое очарование было виной, однако, взволнованного Олега Петровича эти мысли не донимали, ведь он знал (как ему казалось) об этой женщине все, включая возраст, невероятное число лет – сорок семь, ведь это была его бывшая жена.
В последний раз им довелось наблюдать взволнованность и все остальные побочные эффекты испытываемого дискомфорта, вызванного непривычностью созданной ситуации друг у друга в загсе при разводе. Спокойствие при свершаемом событии ведь было относительным к тем предрассудкам, которыми обрастают все необычные ситуации. Олегу Петровичу казалось, что сейчас он испытывает не меньшую тревогу от неминуемого и уж точно незаурядного события в его жизни. Он чувствовал себя бомжем в окружении неугомонных собак, которым, по сути, был не важен социальный статус человека, проявившего к ним хотя бы что-то отдаленно похожее на милосердие. Он уже предчувствовал взгляд, в котором смешается всё: удивление, упрек, презрение, самодовольство, снисхождение и что-то еще, название чему никак не всплывало в его голове.
И вот долгожданное (или совсем наоборот) мгновение свершилось. На свое изумление, Олег Петрович увидел какие-то другие чувства на лице Анны Михайловны, нет всё таки Анечки, попытался, насколько возможно, их интерпретировать… Не удалось. Собаки, как назло, тоже куда-то подевались, и ему стало не по себе от отсутствия представителей животного мира, на которых можно было бы направить взгляд, под любым предлогом, только не смотреть растерянно на черты лица, по которым он тосковал.
Никогда после того, как были пролиты в последний раз слезы, он не чувствовал боли. Его самого порой удивляло это спокойствие. Но то, что происходило сейчас, было как сбывшееся дурное предчувствие, страшный сон холостяка наяву. Ее лицо было светлым добрым, в нем не было ни обид, ни презрения, и оно стремительно приближалось к немому бессилию Олега Петровича. Наконец оно, приблизившись вплотную, остановилось, и Олег Петрович на мгновение опустил глаза, беззвучно выдохнув свое бессилие и вернувшись взглядом к почти неизменившимся от времени чертам, просиял преображающей улыбкой.
— Здравствуй, Олежек – опередила Анна Михайловна. Прозвучал хорошо знакомый Олегу Петровичу голос с незнакомыми нотами, приобретенными за годы работы на управляющей должности.
— Анечка, ты совсем не изменилась — почти без лукавства с добродушной улыбкой ответил Олег Петрович и тут же продолжил. – Что ты здесь делаешь, разве вы с мужем не уезжали?
— Да, ты прав. Уезжали… Я вернулась, мы развелись с ним. – Анне Михайловне стало неловко после этого уточнения, и она снова быстро заговорила. — Вот теперь заново осваиваюсь в этом городе.
Когда-то Анна Михайловна, будучи молодой только что окончившей школу девчонкой, уехала из родительского дома, в город, где должны были исполниться все ее мечты, уже существовавшие и те, которые только предстояло придумать. И теперь, как ей казалось, у нее должна была начаться новая жизнь, в которой бы обязательно продолжилось бы их воплощение.
Началась суматоха, причин которой Олег Петрович никак не мог понять и не пытался. Сейчас случалось то, что он не раз в своей жизни вспомнит, и прекрасно понимая это, он выхватывал в воздухе каждое мановение, каждый взгляд и жест. Вокруг кричали сирены, толкались люди, говорили о чем-то с до смешного серьезными лицами, а их с Анной Михайловной это не касалось, будто все их существование в данный момент сконцентрировалось не далее чем на вытянутую руку.
Они уже шли вместе говорили о жизни, которая стремительно пронеслась мимо, несмотря на то, что разные люди, разные проблемы, судьбы их разделяли все это время. Олег Петрович совсем не стыдился рассказывать о маленькой зарплате, о капризных, как дети, клиентах, о глупом начальнике, о соседях, которых и гроб не исправит. Они смеялись, ветер непривычно теплый к вечеру откидывал назад медные в свете закатного солнца локоны Анны Петровны, Анечки.
Они уходили от суматохи и света в темные и пустые кварталы города все дальше и дальше. Вскоре они оказались возле дома, одного из нескольких рядом стоящих буквой «П» близнецов. В этом доме снимала однокомнатную квартиру Анна Михайловна. Попрощавшись и пообещавшись, время от времени встречаться, бывшие друг для друга в далеком прошлом родными людьми, они разошлись в разные стороны.
Толи окрыленный, толи обескрыленный Олег Петрович побрел один, с интересом заново изучая с детства знакомые очертания города и те новые строения, которых раньше как будто не замечал.
Когда совсем приблизился к своему дому, он услышал тихий плач, увидел растерзанные этажи и окна, одним из которых было его. В мгновение оглушила новость еще не прозвучавшая из уст завывающих в тихих рыданиях женщин. Он кинулся в черноту, стремглав взбежал по лестнице, вошел в квартиру и с умоляющим тоном позвал: Гера.
Чернота отозвалась порывом сквозняка. И Олег Петрович задрожал, но не от холода. В нем просыпались страдания, тоска и плач. Иногда он на время замолкал, ожидая того, что из руин, в которые превратилась его незамысловатая мебель, появится испуганная морда собаки, с которой он прожил тринадцать лет. Медленно обходя хаос, как будто застывший в самый пик раздора, он без усердия всматривался, все еще надеясь на то, что Гера смогла выбраться и выбежать на улицу, веря в то, что где то бродит она в поисках хозяина и сострадания. Эта вера с каждым мгновением все больше костенела в его голове, и все законы логики отметались из сознания, не получая должных формулировок.
Он открыл дверь спальни. Окна этой комнаты выходили на проспект, по которому каждое утро и вечер ему приходилось идти на работу и с работы. Именно здесь его вера вылилась потоком горячих слез, по связкам горла проносился искаженный, изломанный голос, вырываясь наружу и оглушая своего владельца. Только сейчас Олег Петрович понял, что подсознательно оттягивал этот момент, ведь знал, что Гера всегда его ждет и высматривает из окна каждый день.
Нет… уже высматривала.
Он бросился к собаке, аккуратно приподняв, обнял уже давно остывшее тело, уткнулся в шерсть и зарыдал тихо, так, будто хотел быть услышанным только ею.
4
Окончательно придя в себя, Олег Петрович понял, что уже ночь, и его мысли заняли проблемы, вереницей следовавшие после события и без того изменившего его жизнь. Он понимал, что нужна новая работа, ведь на свою зарплату ему ни за что не восстановить то, что было разрушено взрывом. Да и как можно это восстановить. Он и не знал, могут ли жить люди в квартире после того, как между его квартирой и квартирой соседа снесена целая стена, возможно несущая. Наконец, здравая мысль сформировалась в его голове: находиться квартире опасно. Взяв какую-то уцелевшую деревянную коробку, Олег Петрович положил туда тело собаки, еще раз посмотрел на нее и накрыл крышкой, забив два гвоздя по краям. Нашел документы, хранившиеся в самом менее пострадавшем месте квартиры и, проходя мимо кухни, заметил, стоявший, как ни в чем не бывало, цветок, подаренный ему утром. Не сумев пройти мимо горшка с цветком, являвшегося одним из немногих, сохранившихся в целости предметов его прошлого, еще с утра бывшего настоящим, он забрал и его.
Вот так с коробкой, с пакетом с документами и цветком, сидя на скамейке у дома он встретил рассвет. В голове больше не было мыслей, их вытеснила усталость, воспоминания и глухая боль. Олег Петрович не часто начинал жизнь с нуля, и все же чувствовал, что устал и не хочет ничего менять, а хочет открыть утром глаза и понять, что все это был дурной сон.
Стало совсем светло и люди заторопились каждый по своим делам. Одному Олегу Петровичу никуда было спешить. Вчерашний для всех день, для него так и не закончился. Он побрел на край города, где был пустырь, на котором негласно было принято хоронить домашних животных. Конечно же, там не было никаких табличек и еле заметны были холмики, и только в тех местах, где недавно уже кого-то закапали. Олег Петрович петлял, боясь наткнуться на чье-нибудь захоронение.
Тут откуда не возьмись, появился коренастый мужичек, лет шестидесяти, с небольшой лопатой.
— Вон туда пойдем, здесь уже все занято. Я Аркадий если что.
Вместе со сторожем кладбища животных (как его внутри себя окрестил Олег Петрович) они обошли небольшой совсем не пустой пустырь и начали по очереди копать неподатливую землю для могилы.
— Как звали то? – Спросил неравнодушный к таким событиям Аркадий.
— Гера. Жена так назвала, бывшая.
— Понятно. – Отозвался Аркадий, по виду действительно понявший то, что не было сказано и даже подумано самим Олегом Петровичем.
— Сколько лет ей было?
— Тринадцать.
— О, да такая молодая. Что болела, что ли?
— Нет. — После некоторого молчания он уточнил. — Взрыв бытового газа в соседней квартире.
Олегу Петровичу никто не сказал ни слова, с тех пор как он попрощался с женой вчерашним вечером, но увидев страшное зрелище, которое до этого ему приходилось наблюдать разве что по телевизору, ему сразу стало понятно, что случилось, и он не нуждался в бесполезном подтверждении своих мыслей, щедро приправленных поддельным сожалением. Только сейчас он задался вопросом, что же с его соседями, виновниками происшествия. Впрочем, измученный самой длительной и во всех смыслах самой черной ночью в своей жизни, он не нашел ни сил не желания волноваться за них.
Очень понятливый и повидавший много разных людей с разными историями Аркадий, больше не стал задавать вопросов. И после всех необходимых процедур погребения собаки, исчез так же быстро и незаметно, как появился.
Солнце уже было в разгаре, полдень. Сидя у безымянной могилы, Олег Петрович снова предался воспоминаниям. Теперь перед его глазами проносилось всё без разбору: то он вспоминал бабушку, любившую вязать вечерами и рассказывающую выдуманные на ходу сказки; то свое одиночество в детском доме; то их первую встречу с женой; волнение на первом свидании; жизнь до и после развода. Он раньше и не замечал, какая совершенно обыкновенная судьба ему была уготована, и то расстраивался из-за этого, то снова предавался приятным воспоминаниям.
Как же много прошло времени с последних серьезных перипетий. Все эти годы он словно не жил, как то быстро состарился, перестал обращать внимание на мелочи.
Он знал, как много ему предстоит сделать теперь, чтобы вернуться домой. От мыслей о доме, ему представилась жена. А потом снова атаковала безысходность. Он вдруг увидел себя на самом краю пропасти. Что делать? И эта пропасть – время. Что же еще?
Снова оглядев пустырь и остановившись взглядом на могиле Геры, он понял, что меньше всего хочет, чтобы и этот холмик остался безымянным и никем не замеченным. Быстро сообразив, Олег Петрович легко разрыл руками в взъерошенной земле небольшое углубление и посадил в него гиацинт, подаренный, по всей видимости, действительно от всей души в знак благодарности. Мала была вероятность того, что цветок там приживется, точно так же, как и вероятность того, что в самый разгар рабочего дня Анна Михайловна будет дома. Отметая все сомнения, Олег Петрович двинулся в путь, удаляясь от похороненной старой жизни. Перед ним открывалась еще неизвестная ему новая жизнь, в которой предстояло либо наверстывать упущенное, либо заново начинать жизнь с нуля.

5
Утро следующего дня Олег Петрович вновь встречал под открытым небом. Его взору вновь предстала целая небесная баталия борьбы света с тьмой. Однако, в первое свое утро на улице, он был поглощен в другие мысли, глухие, как удары обуха топора в гущу опилок, из-за чего всё это световое шоу, не имеющее ни конкурентов, ни аналогов, всё это театральное действо самых выдающихся актёров в буквальном смысле небесной величины, оставил без должного внимания. Теперь же Олег Петрович познавал всю красоту и многозначность мира вместе с терпким привкусом сожаления, что это прозрение застало его так поздно. Утренние птицы вскоре защеголяли по потокам влажного тяжелого воздуха, подобно молодым романтичным парам, которых он не только видел в юности, но и сам был в их числе. И все же нет созданий романтичней птиц – подумал Олег Петрович и усмехнулся прозрачности и легкости своей мысли. Всё это было влиянием раннего утра, его чистой магии.
Не прошло много времени, как на улице стали появляться люди. Особенный интерес у Олега Петровича вызвали уборщики. Сначала он не мог понять, что ему мешает спросить у них который час. Он чувствовал, что не должен этого делать и потому не спросил. Теперь Олег Петрович с большим доверием относился к ощущениям. Мысль его поразила как тонкая стрела не в сердце, но в голову. Он увидел, что эти люди копии других людей, которые заполнят эти улицы чуть более чем через час, тогда, когда их грубо выстроганные двойники исчезнут. Но почему копии? – подумал он, выискивая и своего двойника, а найдя его, нашел и ответ. Мужчина лет пятидесяти вставал в такую же выжидательную (в данном случае неизвестно чего) стойку, как это делал Олег Петрович, и устремляя невидящий взгляд сквозь снующие фигуры, а потом, вроде бы очнувшись от своих бесформенных, но тяжелых мыслей, поковылял вперед, приоткрыв рот в каком-то одном непроизносимом звуке, представляющем собою ответ на всё недавнее немое вопрошание к неизвестности. Ответ был прост, так прост, что в своей простоте таил огромную несправедливость. Эти люди не были потеряны для общества, как думало само общество, но были не найдены, а искали теперь то, что проще, чем найти себя – найти маску по приличней. Вместе со всем потаенным смыслом человеческой игры в людей, Олег Петрович принял смятение во взглядах этих псевдо личностей. Оно было едва заметно, ведь они могли чувствовать себя уверенней в своем ране утреннем времени, как преступники на своей территории. Они были преступниками, хоть и незамысловатыми. Они крали чужие лица, пока их обладатели оставались за пределами авансцены. Они оставляли выкуп за кражу – чистый город, примеряя чужие грязные судьбы. Они преступники, которым нет цены.
Оглушенный криками ворон и своими мыслями, Олег Петрович не сразу расслышал в женском крике, разреженным старческими фальцетами, собственное имя, и даже услышав, он не охотно подал признаки узнавания. Сквозь тонкую пленку утреннего тумана медленно бежала грузная женщина, пытаясь придать своим движениям все сохранившиеся остатки элегантности.
— Олеженька Петрович! Как хорошо, что я вас встретила – очень быстро пролепетала Ольга Захаровна, перебиваемая собственной одышкой, отчего голос принимал весь калейдоскоп тонов: от величественного истошного баса императриц до шепота с придыханиями как при любовном признании. Ольга Захаровна наверняка в юности была прекрасна как Джульетта, но со временем стала выглядеть порой в точности как императрица Софья на знаменитой картине. Старость, всё равно, что смерть, человеческим сознанием непостижима.
— Ольга Захаровна, прошу, отдышитесь и только тогда говорите, я же не денусь никуда. Садитесь на скамейку.
— Нет, ничего, я постою. Ой, как хорошо, как же хорошо, что я вас встретила – все не унималась Ольга Захаровна, — несмотря на уверения Олега Петровича, она боялась, что у него внезапно возникнут новые дела, и ему станет не до проблем старой одинокой пенсионерки, — Олеженька Петрович, ты же, как сыночек мне. Ой, — осеклась Ольга Захаровна, вспомнив о том, что ее горячо любимый помощник сирота, предполагая, что лишние упоминания о семье неминуемо его ранят, — Олеженька прости, прости – уже тихим, но быстрым шепотом закончила она.
— У вас что-то стряслось?- перевел на безопасную тему для разговора Олег Петрович.
— Ой, да, Олеженька – подхватила Ольга Захаровна. Уже третий день без воды сижу. Всё из-за соседей. Они что-то нарушили там, ну знаешь где. Ой, я вообще в этом ничего не понимаю – теперь еще и молитвенным тоном заговорила она.
— Ольга Захаровна, я к вам приду, обязательно приду, не волнуйтесь. Я вот только… — теперь осёкся Олег Петрович. Он хотел сказать что ему нужно сходить домой, сменить одежду на рабочую и прихватить чемодан с универсальным для всех починок инструментарием. Лицо выдало его смятение.
Ольга Захаровна смотрела на собеседника с таким интересом, будто читала книгу, не надев очки. И будто не поняв, но почувствовав, или сознательно замедляя стремительно несущуюся тяжелую весть, она попыталась сменить тему, не нарочно копнув задетые чувства Олега Петровича еще глубже.
— Олеженька, ты знаешь, на днях тут такое было, такое случилось. Ну, горе, горе, как еще скажешь, самое настоящее. Семья алкоголиков со своим дружком, бывшим газовиком дом подорвали. Не специально конечно. Ой, какой взрыв, какой взрыв. Людям окна повыбивало, а в доме дыра, самая настоящая черная дыра! Горе, горе…
Наконец взглянув на абсолютно белое лицо Олега Петровича и на весь его осунувшийся за минуту вид, она изумленная этим превращением замолчала. Повисла тяжелая вечность молчания – минута.
Олег Петрович заговорил голосом, напоминавшем звук издаваемый подошвами, когда идешь по битому стеклу, — я там жил.
Тишина потеряла величественность, Ольга Захаровна, с удивительной молниеносностью сменяющая роли самой себя в разных предлагаемых ситуациях, вновь преобразилась, но на этот раз, она стала такой, какой она и сама себя не помнила, такой простой и понимающей, без напускной чувственности, преувеличенной женственности для маскировки приобретенной с годами грузности не только внешней, но и той, что в характере, без сухой колючей стервозности дамы, готовой расцарапать как кошка лицо любой несправедливости жизни, обыкновенной человеческой жизни без прикрас. Она стала совершенно простым и душевным человеком, потому что все её маски скрывали несчастную чувственную и понимающую боль душу, а сейчас, она не видела смысла скрывать её. Она знала, что ничем не сможет помочь ей Олег Петрович, нечего у него и попросить, не из корыстных целей, но потому что бедной женщине некому было помогать. Дети выросли, разъехались, изредка отзваниваются. И все как один говорят лишь о себе в этих коротких телефонных разговорах. Говорят, что успешны, или наоборот, а Ольга Захаровна ничего не говорит, то не хочет омрачать их счастье, то не хочет омрачать их несчастье ещё больше. И ни у кого из детей не хватает ума спросить, задать лишь один заинтересованный вопрос: « Мама, как ты?» — ни у кого и ни разу не возникла эта мысль за все эти годы.
Ольга Захаровна пригласила Олега Петровича в гости на чашку чая, просто так, ни чтобы попросить об одолжении, а просто, чтобы спасти.

6
У Ольги Захаровны была большая пятикомнатная квартира, когда то у неё была большая семья, точнее она у неё и сейчас была, но разве это имеет значение, когда родной дом в запустении. Когда то давно Ольга Захаровна работала на швейной фабрике, ушла из-за профнепригодности. Конечно, сначала она была вполне профпригодна, но годы, годы забрали всю неуёмную энергию, всё усердие забрали болезни, всё счастье тоже.
Тем не менее, самое почётное место в её просторной квартире занимала швейная машинка, даже можно сказать – машина. Говорят, мужчины испытывают особый азарт, ухаживая за своими транспортными средствами, так вот Ольга Захаровна всё по-прежнему испытывала такой же азарт от ухода за своей швейной машиной, которую она получила в качестве подарка на тридцатилетний юбилей непрерывного трудового стажа. Это событие не омрачилось даже когда, на сорокалетний юбилей новое начальство фабрики заявило о неработоспособности целого ряда специалистов, среди которых оказалась и Ольга Захаровна.
Не смотря на то, что Олег Петрович достаточно часто бывал в этой квартире последние шесть лет, он впервые сидел за круглым столом в гостиной, который был покрыт кипенно-белой скатертью, вышитой Ольгой Захаровной замысловатыми узорами как раз на той самой швейной машинке. Впервые он просто сидел за столом и пил чай, рассматривая то эти самые узоры, то фигурки на полках совершенно разные по стилю. Эти фигурки привозили её дети и внуки, из разных мест, в которых им пришлось побывать, в которых никогда не побывает Ольга Захаровна, разве что в воображении, когда они восхищенно будут рассказывать ей истории своих приключений, показывать фотографии, оглушительно хохотать, вспоминая разные глупости, связанные с этими повествованиями.
Олег Петрович позвонил своим коллегам на работу, выяснил, почему в угловом доме по Свободе нет воды, когда появится. Успокоил уверениями Ольгу Захаровну, засобирался.
— Олег, постой. Тебе же совершенно некуда идти. Ведь так? Плохо если хороший человек будет на улице. Это очень плохо заканчивается. Тебе наверняка надо на работу, они конечно в курсе того, что случилось, так что начальник простит отгулы. Но смотри, здесь тебе двери открыты, даже не сомневайся, приходи. Места слава богу много, даже коммунальные не попрошу, сын оплачивает, а то бы я на пенсию не потянула бы. Он не хочет, что б квартиру разменивали, родовое гнездо, говорит, только толку, не появляется как и все остальные. Приходи, даже не смей отказываться, я же знаю хорошо тебя, жалко если пропадешь.
— Ольга Захаровна, я… — Олегу Петровичу было неудобно, но он помнил, что ему действительно некуда идти. И, несмотря на благожелательную встречу с бывшей женой, он неохотно думал о том, что ему стоит вновь появляться в её жизни. Нельзя было вычеркнуть из памяти то её предательство. Олег Петрович вдруг повеселел и ответил, — Знаете, а вы не пожалеете, я же помощник на все руки. Но на работу эту я не вернусь, с такой зарплатой невозможно восстановить то, что сделали мои горе соседи. Сегодня же после увольнения, пойду по организациям, газет накуплю, объявления все просмотрю. У меня теперь новая жизнь, ничего не поделать, я её не заказывал, но от неё не откажусь.
Ольга Захаровна была изумлена, она действительно увидела перед собой совершенно другого человека, с горящими глазами. Сердце уколола маленькая иголочка досады, как бы ей хотелось повернуть время вспять, и, однажды, сидя за своим рабочим местом на фабрике осознать то, что осознал Олег Петрович и тоже поменять свою жизнь, чтобы в итоге не встретить холодное равнодушие нового начальства, каких-то неопытных выскочек, которые не имеют никакого почтения к старости, к женщине. Она улыбнулась, как улыбается молодая мать, глядя на своего новорожденного ребёнка. И всё же, она тоже начинает жить по-новому, без страха перед одинокой старостью.