Глава 9.2 (Глава 18)

Немой упрёк, отдающий омерзением, получил отголосок в сердце мужчины в этот момент со смыслом, словно говорят наглым тоном, опуская его ниже уровня свиньи: «Слушай, блядь. Ты кто такой, чтобы поступать не по Судьбе? Сдохни, блядь. Да воцарится Бог, да воскреснет Бог!». Естественно, все говорящие об этом понимали, что. Видно дьяволом на Земле настоящий Бог и считается, но учитывая страдания души, явно его жестоко пытали эти каннибалы. Он ничего не стал даже показывать, словно не понимает, хотя тут сложно не понять, что надо просто его смерть, чтобы съесть останки трупа технологически, обелив окружающую реальную среду даже вещественно-химически, считая это чистым и правильным поступком там, на «Небесах». Так душа человека попадает на небеса – в виде перемолотого с отсечением всего, во что человек верил, мясного консервантика, ещё и отфильтрованного тамошними тюремщиками, чтоб было со специями.
— Да, я тоже знаю. Мы с друзьями давненько разбираемся что и к чему. Даже пробовали технологически атаковать в ответ. Я выяснила с подругой, что в древности, ещё до становления нашей цивилизации это всё работало через открытое пространство, но тоже с манипуляциями и нарушением природных процессов, так как изобретателя убили ради власти этой технологией над обществом и всей расой человечества. Она создавало мысль и сразу произрастало её проявление в генокоде, в результате чего человек становился рабом и проявлялась «психика», «вера» и прочее, а основу открытия никто не знал, кроме убитого изобретателя. И только он знал, как извлекать и фиксировать там информацию о существовании человека и не оставил никому этот секрет даже посмертно, но оставил правило последней записи, а до него этот же аналог оставили вообще первейшие изобретатели, которые были человекоподонковой расой, но не были людьми, как мы. Они были истреблены от страха перед тем, что им открылось массовыми суицидами и выжила лишь единицы, но и те просто записав это правило остановились и просто оставили свои устройства на поддержке в страхе потерять своё существование, а также, чтобы записывать хотя бы опыт и отдавать миру они оставили ключи фиксации, проявление которых не однозначно и работает где угодно без ограничений. Однако, я полагаю текущая система от идеи то далека, с ней то мы справиться можем, там то они не владеют фиксацией, а только заманивают нас яркостью и прекрасными личностями для того, чтобы отодрать от нас память о существовании и изничижить вместе с мясом, используя и создавая техногенно организму условия невозможные для выживания и по ошибке реального люди мрут просто так, словно от страха или ужаса. Счастливчики теряют на некоторое время рассудок. Но надолго ли? – спокойно объяснила очередной аспект этого кошмара Владана молодому человеку.
— Знаете, у меля лишь один вопрос на это – с чего начинать путь вживания с кошмара или с ужаса и в чём же всё-таки различие тих понятий?
— Знаю. Это очень глубокий вопрос – кошмар и ужас взаимопроистекаемы, но если ужас — это точка причинности краха от невозможности выживания, то кошмар – это тире, его развитие в реальном проявлении, и он может быть пригоден для выживания и даже веять красотой кошмара. Познание красоты кошмара – это все равно, что сказать этой жизни спасибо за все её старания и для тебя, и для других, потому что ты не отрицаешь при этом, что тебе нравится этот кошмар, но не так нравится этот злодей, который его устроил, потому что в этом случае кошмар уже претерпевает изменения и становится красивым приключением, открывая новые горизонты, коих множество и волдырь, стеснящий жизнь, прорывается. Нет большего в жизни триумфа для всех и для всего, когда это происходит на самом деле, это все равно что сдвинуть движение всего мира, открыв этому вообще возможности свободы там, где оно существует. И это красиво, но что печально, все это на крови простых людей, измолотых в мясо и порождающих этот кошмар, который есть сожаления нашего мира об исчезновении тех, о ком он помнит из его воспоминаний. Почему? Они все стали ошмётками информации, витающими вокруг задниц этих каннибалов, и мы этого не понимали, а наш мир видел по-своему и не могло помочь, ощущая все их страдания в себе, мольбы, агонию и боль в этих скрытых капканах, клетках и изоляции. Кажется, что подвиг — это понимать, но никто не в силах сопротивиться гневу и искренней злобе просто на инстинкте существования, поняв это, но сопротивиться так нужно, потому что человек есть ограничение капкана – никто не свят и особенность условна, это помогло бы преодолеть всю мясорубку разом. Никто не заботился об этом, все просто давили людей дальше, топтали их существование, помогая каннибалам в основе матрёшки кушать память о клеточных структурах человека, создавая причинность исчезновения их из памяти реального и пресекая развитие в естественных темпах людям, порождая слабоумных с искусственными блоками проявления иного варианта, что есть не смирение реального с таким результатом, а надо было смириться, давно надо было, чтобы измолотое мясо возродилось, вспомнилось и вновь существовало в нас и с нами, так как это все наши родственники. Добиться их существования с нами в наших отдалённых и не очень проявлениях. Воспоминаниях, самовыражении, так как цель существования души в реальности стать дальше человеком в своей семье по линии относительного или прямого родства, но им это не выгодно у нас. Мы мясо, просто для получения этой памяти деления наших клеток и омоложения своих задниц. В этом суть, в этом кошмар и в этом ирония, но кошмар воскрешает мертвецов, когда мы этим восхищаемся. Найдя путь с ним существования и все – природу жизни отстояли, нас не убить — продолжаем жить в кошмаре, содействуя его разрешению, потому что ничто не вечно. И этот факт порождает их ужас и иронию над ними существующего. Знаете, они удаляют гены старения, знаете?
— Да. Я что-то такое обдумывала, а почему они просто не могут без поглощения психически памяти деления клеток души человека переждать и восстановиться?
— Не будет омоложения, мясо человека нужно, живого. Они потому нас убивают тут от сердца, мол бог забрал, подошло ДНК, заплатили, следующего надо так как продали предыдущего и так далее — всем лишь Судьба стать их допами, да попами, просто как мясо, вообще живя, считая себя душой в теле, хотя душа – это лишь уплотнение реальных проявлений вселенной, это мысль наша и этого мира, а не мы (часть нас, но не наше существование, хотя и его реально воссоздать после полного коллапса). Мы существуем из души, но мы сами тело, как проявление души в реслиреальном мире. Так что их нужно убивать, выживая – нет другого выхода. К тому же мы не сможем убивать, если они не ели нас.
— Я кстати тоже чувствую, как они мрут из-за того, что последний сигнал убил не нас, а других людей, шагавших мне и моим друзьям на встречу — не было причинности кормушки, их просто искажением убило.
— Да, какая ирония. – глумливо в гневе произнесла Гаяне, — однако здесь уместно и в стихе сказать:
Бережём мы здоровье с младенческих лет,
Готовя в обертке себя на обед.
Ни вредных привычек, ни боя, ни стычек,
Ни дома, ни крова, а только побольше в душонке больного и вредных привычек.
Чтоб сразу на полдник, чтоб сразу на завтрак
Кормить каннибала вкусней своим крахом,
Чтоб вкусно им было от крови младенца,
Чтоб слаще убить те смогли экстрасенса,
Который не знал – не имеет он сил
И что экстрасенсом он только прослыл.
Все мы ограниченны, все мы разграничены,
И наше лишение в пространстве всем высечено.
Но все мы живём, все трудимся, мрём,
В агонии смерти мечтаем во всём.
— тут я с вами соглашусь, но все-таки печально все это. может быть дальше в кафе поболтаем? АК то этот страшный и кровавый писк чьей-то немой агонии не даёт мне успокоиться. К тому же сказанное вами ещё более полно и развито объясняет в реальной жизни, без одухотворения и необычного эта простая теория экономики благосостояния, в которой раскрывается само понятие благ и состояния их получения из разброса бедности, и объясняет человеку более полно, более понятно, ведь многие даже читать времени не имеют — только работают, да деньги на кусок хлеба зарабатывают.
— Да, вы правы, пройдёмте. Я хорошее место знаю. За одно расскажу некоторые открытые способы самозащиты и провокации их смерти от их же технологии, которые мне известны. Вы же, я так понимаю, занятой человек?
Юноша с улыбкой ответил:
— Конечно.
И оба отправились обсуждать эти обстоятельства и способы выживания. Все начали понимать, все начали осознавать, и никто уже в этот день и ранее давно не спал спокойно…
В городе красовались навевающие от своего оформления чем-то антикварным, античным и средневековым двери с изогнутыми ручками и чистыми, грязными и даже порой разбитыми стёклами, но никто не заходил в магазины даже при царившей вокруг иллюзии праздности и процветания, всем было все равно на это. Безликость, обыденная скука и одиночество всех и каждого окутало мрачным, скрытым, потаённым ужасом и медленно душило, и разрывало на куски человеческие сердца и существование, знаменуя триумф того, что остаётся в нас настоящим.
Зигмунд в бетонном заточении так же пал в безразличие, может быть его сын повзрослеет и, как и положено мужчине, ради доблести, славы и богатства свернёт горы и достанет звезду с неба любимой, которая ему понравится в достаточно далёком от него будущем, но что будет делать он? Что он сам потом будет делать? Ведь жена его не ждёт, лишь ребёнок его отдушина, хотя увидеть жену он мечтал ничуть не меньше. Эти мысли немного осветили его существование, и он вновь ощутил в себе жизнь, это чувство словно бы уже его воскресило и раз – оторвало из солнечного сплетения мясо: крах, крах, крах и кровь — все по настройкам пространственных процессов – опять Зигмунд, отлежавшись пятнадцать минут спустя ощутил прилив сил и только притерпелся – вновь крах, крах и кровь, боль от ножа в солнечном сплетении. Минут через двадцать спустя он подумал: «Вот я выносливый, я же не опустил руки, я выживаю» — и раз. Он ощутил безразличие и последние куски оторванной самой раны с мясом от своего существования, как глубинное изъятие мяса с корнем – такой глубокий крах существования человека.
В это же время двое на небесах и двое на земле спорили о том, существует ли этот мир на самом деле, то есть на одну и ту же тему. Один в паре по скайпу все пишет, что нет, а другой всё оспаривает, да, мол, существует реальный мир, это твоего света, долбанного нет — так и спорили в веселье и радости битвы морально-этнической красоты и там, и сям, а Зигмунда так шарахало от радости в крах, от счастья в кровь и агонию, что к вечеру он даже вспотел, а каннибалы все радовались мясу, все радовались совершенству своего высшего существования им было очень вкусно, полезно и весело, весело, весело, а спор по скайпу и передатчикам все шёл и шёл, но Зигмунда это не волновало, ведь мужчина знал – добиваются его конины, его ломают и гнобят до смерти здесь и сейчас, да и какая разница как? Факт то фактом. Внезапно в камеру зашёл новенький, напевая песню:
Я был выше семи холмов,
Я зов слышал без лишних слов…
Не допев он открыл дверь камеры, но ничего не спел даже сказать, как услышавший его пение Зигмунд, ощутив развеивание процесса этой эмоциональной травли спросил:
— Как там дальше? И зачем это петь вообще? – спросил мужчина.
На удивление даже самого Зигмунда мужчина ответил крайне вежливо:
— Даже не знаю, — сказал он с некоторой грустью, при этом в глубине сердца ощущая ужас от вида, стоявшего перед ним с лицом отрешённого Зигмунда. – Я даже замешкался, когда вы меня спросили словно бы я сам себе, задал этот вопрос. Я аж ощутил исчезновение, потерю своего существования, но тем не менее я всегда могу начать сначала, как и начал петь эту песню.
— Что э, начни с начала, — сказал Зигмунд. – Хорошие песни всегда приятно послушать, может быть и продолжение вспомниться.
Охранник улыбнулся мужчине и решил снова напеть от скуки:
Я был выше семи холмов,
Я зов слышал без лишних слов,
Верь только себе!
Я стёр чёрный и белый стёр,
Где Бог с чёртом вступают в спор,
Верь только себе!
Хоть эмоционально Зигмунд ощущал себя несуществующим, подавленным и униженным, словно птица, купленная садистом, будучи уже в клетке за решёткой, он воспринял это как равновесие эмоционально и не стал паниковать, продолжая цепляться за существование. Ведь цена жизни тогда выше. Когда стремление к выживанию достигает наивысшей точки проявления, и каннибалы так считали, так можно из человека по максимуму выжить для общего благосостояния и производителя энергетических материй на их планете и для придания насыщенности в угоду потребителю. А что? Мясо есть мясо, выжать надо повкуснее. Зигмунд это уже понимал – его выжимают, но что тут паниковать, так уж и решил жить, а что бояться? Разве после смерти природа не делает тоже самое неизбежно? А раз он всё равно исчезнет, смысл бороться? Пусть травятся его мясом, он себя аппетитным совершенно не считал, он даже иронично на это смотрел – его вид докатился до каннибалистического паразитизма, как в сказке о людоедах в роскошном замке.
— Да, верить можно в наши дни только себе, да и то, в момент смерти быстро затопчут, чтоб повкуснее самоутвердиться и отыграться на твоём существовании — это естественно, это нормально, но я считаю, что за это цепляться смысла нет, как и мстить нет – чего право нарушено то и отстоит. Али нет – пущай исчезают. Мы слишком малы, чтобы что-то отстоять, мы марионетки реального, смысл сопротивляться? Отсуществовать и умереть, зато спокойно, только тело поболит и пройдёт.
— Да, я с вами даже соглашусь – ответил молодой охранник, — лучше пожить подольше, чем стать кормом чужой задницы и принять, что мы не абсолютно властны над жизнью, чем постоянно цепляться за то, что лишь шевелит в боли для питания паразитов наше мясо, лучше достичь обмена с окружающей средой, я предпочту от этого страдать в агонии, чем каннибалов кормить, ведь окружающая среда не всех может принять, учитывая разную концентрацию вредных алхимических проявлений. Она принимает, если видит высокую степень выживания и от праведности, как нам втемяшивают это, не зависит. Даже больше — природа толкнёт к противостоянию, если ты выживаешь, но человека о последнего убеждают искусственно в обратном – ты труп, ты мёртв душой, давай, давай – покончи с собой.
— Так вы тоже в курсе?
— Да, мы выясняем, как противостоять этой угрозе. Четыре человека уже умерли разом, а в камерах! Все эксперты подтвердили – причины нет, люди погибли от шока.
— Кстати, вы видели когда-нибудь то, что принято считать душой? Жёлтое такое в 3D формате и переливается, что-то мне как-то кажется это не душа, простите уж… Простовато как-то…
Охранник засмеялся презрительным смехом молодого дьявола и сказал:
— Ну это же не в бровь, а в глаз! Это же смешно! Вы правы! Вот оно доказательство. Видно без этого им тяжко убивать людей?
— Видимо да, а то, что произошло со мной доказывает этот факт в реальности, потому что душой мы на самом деле считаем другого человека за этой голограммой, похожего на нас и связаны с ним непонятным мне феноменом на столько, что считаем его собой, а он себя, возможно отчасти нами…
Тут Зигмунд не успел договорить и ощутил, как кто-то где-то умер. Его голова закружилась, и он потерял сознание.
Охранник проверил пульс и пошёл за помощью, не поняв, что каннибала убила их же система того света за разглашения тайны Бытия…