Глава 10 (Глава 19)

Виолетта, когда утром из её солнечного сплетения нещадно стало выдирать все, чем она только могла чувствовать, рвать на мясо её существование и метать её восприятие из точки в точку, что вызывало сильное головокружение и дезориентацию сквозь сильное ощущение издевательства и смеха даже над её фактом испражнения.
Девушка вышла спешно на улицу и ринулась к лесозоне парка неподалёку. Колючие кустарники, терновники, кусты, ели и ёлки – все это облегчало просто присутствием, а когда она к этому прикасалась природа оберегала её существование, как и полагается, по всем правилам естественного сопротивления и стремления к развитию мышления, ведь они тоже живые и Виолетта это знала. Они мыслят, задавая направление распространения корневищ, например, даже без органов восприятия. Она шла по тропе, искренне не смотря и не ведая что впереди, просто переживая эту агонию унижения, презрения и уничтожения её существования в полном омерзении и смраде. Словно раненный до мяса и окровавленный с проломленным черепом в навозе мертвец — так она себя ощущала.
Внезапно она увидела достаточно хорошо и аккуратно зачищенную широкую дорогу, явно ведущую к гостинице или санаторию. Виолетта ощутила тревогу, агонию, смертельный припадок и это не все, она ощущала, что её душа уничтожена, тем более являющая живым существом, что она поняла по реальности ощущаемой боли. Внезапно на её руках начали возникать ожоги и гангрены, небольшие. Девушка понимала, она видно с рождения связана с человеком, которого сейчас параллельно с ней нещадно истязают. Однако её занимал один вопрос – «Почему?» её увлекал ещё более глубокий смысл вопроса – «Зачем?». А ответ простой – богатый круг продал в жертву аристократу бессмертного статуса земное мясо и связанный с ним транслятор для потребления. Трансляторами уже там, где это происходило считать, могли кого-угодно и суицидом завершить жизнь они боялись, у них считалось, что лучше умереть в процессе и стать попкой аристократа, чтобы покушал, а многие это даже считали честью в их обществе. Виолетта шла и продолжала развивать это понимание правды через фантазию – в их обществе при высоких технологиях пространственного общения, техногенной медицины, управления обществом через временные искажения всё ещё так и царил монархический строй. Они считали, что могут убить любого просто так, просто потому что он им чем-то не понравился, используя алхимиков в специальных аппаратах для атаки, а вторые в жуткой агонии пропускали яды и убивали человека, но они не учли влияние на тупых. Виолетта тупо подумала: «Так, меня так убить хотят что ли? Ужас какой! 1-1=0». Внезапно ей стало легче и агония сразу прошла. Она не поняла сразу почему, но вдруг осенило – две противоположности бытия – добро и зло, две формы концентрации мышления в аппарате контроля, если добро – 1, а зло – (-1), то ноль — это инициатор, который наслаждается их общей агонией и имеет ключи власти, то есть это и есть заказчик, представитель бессмертной аристократии, а код программы предателя среди них – 000888, Виолетта тут же чуть не упала в истерическом хохоте:
— Меня осенило! Вот почему пошёл слух, что миром будут править мусульмане! Они используют наши арабские цифры! А я попробую – 000888, ты предатель неистовый, умри!
И тут же ощутила облегчение в сердце, словно убило неистового монстра где-то далеко.
Виолетта пошла дальше и с каждым её шагом всё снова и снова кто-то где-то умирал по стечению обстоятельств, по воле случая или просто так – по новому проявлению ошибки. Виолетта шла вперёд, ощущая что-то странное, что-то ненормальное и необычное, даже немного безумное.
А где-то гнев взял верх над человеком, и он убил грудного ребёнка за то, что ребёнок фантазией утащил проекционную голограмму и общество даже не осудило его, ведь это всё русские колдуны его подстрекнули, он случайно. И где-то кого-то должны были пытать, но не попадала всё в цель система, искажало что-то течение данных.
Виолетта оглянулась – так и деревья, так и трава, так и дорога, темно при свете дня и мрачно при пасмурном оттенении ветвей и облаков, словно вся эта тьма любовалась её шествием по той ровной дороге к какому-то зданию. Виолетта оглянулась и раз – вновь она в начале дороги: «Как?». Внезапно у девушки хрустнуло что-то в шейных позвонках, и она упала на землю в панике, будучи не в силах нормально шевелиться – словно шея сломана. Шея опухла, покраснела и Виолетте словно парализовало мозг, разум – пошли судороги, она не чаяла выжить и в ожидании смерти начала про себя вспоминать стихотворение, проговорив его, сквозь краткие стоны от боли и одышку вслух:
— Папа Римский, — спросил маму любопытный малыш, — Кто таков же он есть и почему нельзя в рай вознестись?
Отец обдумал вопрос, что задал плохиш
И ответил невзрачно, не дав жене известись:
— Ну что ты бормочешь? Он значим и свят,
Он ввергает нас с Богом всех разом в Ад,
Но не чтоб мы погибли, а чтоб мы спаслись,
Так как нет у нас крыльев
Вознестись чтобы ввысь…
А где-то ещё от жадности перерезал себе горло мужчина, которого сильно побила земная скотина с его точки зрения, хоть било за мясо разумная сила.
Виолетта через пятнадцать минут, всё ещё будучи в агонии оправилась от истерики и почуяла неладное – боль есть, а паралича нет. Она пошевелила рукой – больно, словно заживо горит, но двигается, двигается. Тогда от чего боль? Девушку осенило – она видит голограмму, это её убивают, а значит есть ли у неё что-то? И сколько это может продолжаться? Ей стало любопытно выяснить, так как она уже начинала себя чувствовать реальной, но боль то не её, она поняла – боль не её и в тоже время её, так как что-то в ней меняется. Значит её пытаются заставить умереть без причины этой технологией – в сознании девушки все встало на прежние места и тут эмоционально она ощутила «послание»:
— Да умри ты уже, сука сумасшедшая, артачится ещё, — она ощутила это, даже не понимая, как разобрала содержание и смысл понятого, просто мысль появилась подобная.
Голова мужчины в техногенной коробке белого цвета, как и волосы. Он просто по заказу устранял отбившееся от стаи мясо, словно играя в компьютерную версию шутера, ожидая проявление смерти от психической и физической агонии, понимая степень радиоактивной природы нейронов шизанутой идиотки. Внезапно он потерял сознание, так как в этот момент Виолетта просто так взяла и в боли встала, посчитав, что даже мёртвый от этого нарушения естественного поднимется, ощутив радость чего-то ей неведомого.
Виолетта оглянулась, ощутив присутствие – никого. «Сломана ли шея?» — задала она себе мысленно вопрос – «Хоть да, хоть нет – раз двигаюсь. Значит все в порядке. Надо дойти». И она пошла заново по этой дороге, преодолевая страх чтением стихотворения:
Между небом и землёй вверх ногами что-то стоит,
И пересекая все за этим пристально бдит,
Чтоб не рухнули связи,
Чтоб живыми остались и мрази,
И достали чтоб без разбора существующих в гнили и грязи.
Но никто и не стал — безразлично всем это,
Ведь обёртка важнее, чем правды конфета.
Всем стал нужен конфликт,
Чтобы митрополит не сносил из реального правды вердикт.
Но живым стало пофиг,
Ведь прошли времена,
Когда жизнь человека, словно чаша до дна
Была счастьем бесценным, благодарностью свята
И в итоге спустились все люди до Ада.
Возродится же АД, и воскреснет весь мир,
Чтобы всех каннибалов слить в жуткий сортир.
Выйдя к концу дороги, она увидела достаточно аккуратно отстроенное здание, напоминающее одинокий огромный особняк: «Видно, санаторий. Проверить? Может договорюсь отдохнуть за одно или помощи попрошу, а то мало ли, что со мной». И только она хотела зайти в здание как раз – и снова она на том же месте перед дорогой лесозоны. Девушка ощутила нешуточный смех со злой иронией над собой, но не сдалась: «Играют на страхе, ещё раз пройдусь». И пошла снова.
А где-то всё льстили работники мясорубки начальству, всё лебезили и кланялись, лебезили и кланялись, ожидая скорое повышение зарплаты, ожидая признание своего труда и тут раз – прямо в кабинете в момент очередного комплимента он просто умер от церебрального паралича. В результате они не сообщили об этом властям, а продолжили лебезить вышестоящим, просто скрыв факт его смерти. Им было поручено в этот же день выяснить реальную причинность возникновения смерти.
А Виолетта продолжила движение тем же маршрутом, словно по кругу в виде одной и той же прямой, туда-сюда, туда-сюда, а ведь всё никак не вечереет…
— Что-то понять не могу, правильно ли всё это? – спросила она вслух, проходя последний дециметр до здания и только хотела уже открыть дверь санатория, потянув за ручку и вновь – раз и на месте. И снова в путь по уже проложенной тропе, а пока шла вдруг ощутила – краснота с шеи сходит. Как так? Перелом же должен быть… Как так?
В тоже время кто-то где-то и любил, и ненавидел кто-то одного и того же, толи мужчину, то ли женщину сам не понимая, а параллельно где-то ещё семейная пара каннибалов скончались в момент секса, словно два символа римского царя, который не успел так умереть сразу в процессе — бывает у кого-то лучше получилось, чем у изобретателя линии проявления.
Виолетта стоя перед зданием санатория настороженная на него смотрела, но уже опасалась подойти – вдруг опять там окажется. Она решила вновь попытаться и заказать абонемент на месяц проживания, так как отдых был необходим. Девушка смогла – она потянула ручку двери и прошла внутри здания. За стеклом сидел мужчина в возрасте, в форме обслуживающего персонала – красный пиджак, галстук и чёрные брюки – все по стандартам. Она обратилась к нему на счёт абонемента и получив необходимые объяснения отправилась оформлять, решив не рассказывать о произошедшем, но все же мужчина заметил на платье пятно грязи от асфальта…
Добрыня, прогуливаясь в обед под яркими жёлто-золотистыми лучами солнца посмотрел в небо и вновь подумал о друзьях. Никто из них не зашёл так же далеко, как Виолетта, так как лишь она уже пребывала в прямом противостоянии с ними. Тем не менее не она, а Добрыня представлял её передовиком в общей свите, не зная какой кошмар она в тот момент пережила, едва осознавая даже собственное существование. Он думал о многих вещах, шагая мимо этих разнообразных серых зданий, лишённых внимания к своему столь большому существованию, считающихся у людей лишь бетонными коробами жизнь коротать, да прозябать. Какая-то в этом печальная ирония, свои крепости считаем своей же тюрьмой…
И где-то сквозь эти золотистые лучи света разносился рык в боли от немого стона в собственной крови уже мёртвой Веры, немого в ужасе молчания Айрата, погибшего в абсурдных обстоятельствах со сломанной жизнью и перспективой. Добрыня вспомнил о нём, вспомнил ту женщину, которую тот изнасиловал, вспомнил, как её спас и тут же вновь та самая мысль: «Зачем же я-тогда-полицию-то вызвал? Сломал человеку всю жизнь, но ведь насильник же. Как поступить-то надо было? Как же поступить в таком случае?».
А где-то далеко собрались за столом диктаторы, правители и главы планетных колоний и основных правящих ключевых планетарных союзов, державших под своей пятой эти колонии и обсуждали недавние смерти, но в какой разнице времени, вот в чём вопрос. Какова же разница во времени? А никто не знал. Кому есть дело? Они никак не могли разобраться. Почему умирают люди. Среди них были разные и люди и не совсем, но всем было интересно, как такая череда случайностей вообще возможна? Неужели это технология? Однако к ему в результате могло привести это праздное обсуждение? Наплевать, есть дела поважнее, пусть хоть все перемрут — нас это не касается, — такой вот результат диспута о человеческих жизнях. Никому нет никакого дела из-за этого нелепого страха перед собственным бессилием, ожидавшем их впереди, которого не случилось пока, но лишь пока. Надолго ли?
Единственный оставшийся в живых собственник духовного течения так же знал о смертях, но тоже не знал причину. Он понимал, что семьи его знакомых, с которыми он в этом круге общался веками по договору обоюдного раздела генетической власти над разумной жизнью не искоренены полностью, а значит в скором времени ему предстоит и новым объяснить, как пользоваться их индивидуальными ключами в общих чертах, так как он не знал подробности и особенности проявления их в реальности. Генетические ключи греха – это по сути естественная линия послушания живого внутри стаи – вожака слушается стая, а он оберегает их жизни и обеспечивает безопасность. Тем не менее он удивлялся: «Почему он остался жив? Повезло?» — он не был сторонником случайностей и расценивал эту череду смертей среди своих товарищей, как намеренное убийство во имя чего-то. Он подразумевал религиозный подтекст, знал бы он в реальности почему происходят эти смерти и как нелепа причина их проявления! Во истину сам Бог бы рассмеялся от столь нелепого результата вызова живого, при том успешного, в его отношении. Однако человек, что должен был быть Богом – жертвенником, своей кровью сдерживающим опасности, предвидящим катастрофы и умирающим в одиночестве, спая жизни остальных предупреждением в реальности считал, что эта особенность даёт ему власть издеваться и унижать, он даже не понимал, что это он себя унижает, используя клеткой то, что должно даровать стаду свободу, ведь только он может это осуществить самым лёгким способом, но при этом он такой же человек — он смертен. Идея Бога есть только среди разумных существ и проявляются они в самые жуткие периоды, когда опасность вымирания для вида начинает становиться реальной, это чисто распространить генетическую линию выживания у них такая власть и не более, либо при нападении на основании генетического сходства наказать убийц и всё, не более. Эта форма критическая, предсмертная и это и есть Бог в человеке. Для Бога тут выход либо смерть, либо сквозь смерть эволюция в результате чего это состояние вновь становится продолжением человеческого развития. Тем не менее даже человек, переживший это глумился бы над известным «Богом» в аппарате Альянса, который звал себя открыто Господом из-за техногенного превосходства. Все знали, он спокойно ложился в аппарат, платил держателям инкубационных планет деньги за вкусное мясо и заражая своими болезнями, после инъекции для распада ДНК грудных детей подпитывался каждый день новыми силами. Естественно аристократия так же это делали, но чисто ради удовольствия – покупали каждый таких, кто больше нравится.