Глава 10.4 (Глава 23)

И как бы Гаяне не было это неприятно, как бы её искренне не раздражало их существование, она через силу подавляла это в себе сквозь преодоление искусственного омерзительного состава, которые уже начинала различать просто даже безусловно. Она начинала видеть и более тонкие моменты даже общественной жизни – как мужчины получают искренне удовольствия изводя женщин, чтобы создать в себе массу любви для обеспечения собственного лидерства в жизни на её мясе, потому она в мужчинах через силу и самопреодоление видела людей и то, только если в человеке этого просто нет, а так она не могла таких считать даже на долю их существования человечными. Тем не менее абсолютно ото всех она держалась в этой ситуации стеной, чтобы их не убили, как тех, что шли её друзьям и ей тогда на встречу. Она до сих пор помнила о смерти Веры, да и не странно это – никто из них не забыл, а ради чего всё, так же, как и здесь, наверняка – ради денег, всё ради денег. Деньги правят миром, являясь товаром универсального обмена. Купи-продай законы и всё остальное – всё везде одинаковое и это хорошо, просто люди как всегда неправильно это используют. Ведь не деньги создают эти обстоятельства, а сами обстоятельства создают цену себе этими деньгами, что означает одну простую истину — миром правят не деньги, а мир с людьми, которые и делают ошибки, приводящие к массовым смертям. Бедность таким образом стала в глазах Гаяне с этой мыслью простым плацебо – зачем деньги человеку, который как минимум может учиться, мыслить, работать, приносить пользу себе и окружающему и хоть что-то умеет в этой жизни? Хотя бы по минимуму, либо учится не переставая новому, что ещё только больше утверждает смысл существования человека, хоть он и не настолько в принципе и нужен. Человек и всё, что существует как минимум олицетворяет разнообразие проявления и движения, а потому ценен по-своему, а вопросы определения ценности всегда познаются частично или даже если полностью эта ценность или оценка тоже имеет развитие и направление. И это было бы полезно для Гаяне будь хотя бы относительно мирное время, но возможности в обществе сильно ограничены, люди умирают по абсурдным причинам, сходят с ума, а её достаёт омерзение от собственного существования, при чём явно техногенно нарисованное, так как она осознавала, что не просто так не реагирует на это.
И как всегда былое порой становится текущим – ей на встречу по уже широкой парковой площади брели Ждан с Закиром. Гаяне их узнала и задала логичный вопрос:
— А что вы то тут забыли? Как сами?
Ждан взглянул на слегка смурного друга и легонько ухмыльнувшись ответил девушке, с которой неделю сидел в кошмаре изоляции:
— Ну что-то, мы как обычно – вышли взглянуть на прекрасное, а в это чудесном голубом небе словно чем-то смрадным сквозь кажущуюся тёмную прозрачность отвеивает. Прямо понять не можем что не так стало с этой жизнью, но, как говориться рассматривать разнообразие в этой жизни нужно с поиском благого и относиться к этому философски.
— Как можно так оптимистично рассуждать в такой трагедии? Ну что за эгоизм! Вы же наверняка в новостях читали о смертях людей, а о ком-то даже не сообщается. Не говоря уже о том, что было…
Ждан замолчал, а Закир ещё раз огляделся и ощутил ступор от этого упрёка со стороны девушки, он искренне не понимал, как это возможно, чтобы она не проявляла безразличие к потере чужими ей людьми жизни – это же нереально, как такое возможно! Но не стал ей на это ничего говорить, а сказал следующее:
— Слушайте, что я вам скажу. Вот именно в той ситуации именно вы сообразили, как нам выбраться, припоминаете?
Гаяне, которая так хотела забыть ту жуткую неделю сплошного заточения в магазине Аудио с пустой головой ответила:
— Который раз уже повторяю – это мог любой из вас сделать, я ранее сказала тоже самое иными словами, а сути то остаётся так же! Просто признайте, вы вокруг себя боитесь оглядеться! Вы не замечаете очевидное! А знаете почему? Вам это не нужно, вы просто ловите наслаждение и удовольствие от этого заточения и не надо вам свободы, потому что, если человека не устраивает изоляция он подобно коту в ошейнике сорвёт всё это просто безусловно вообще, даже не взирая на все угрозы смерти или страхи. Просто потому что он иначе не может выживать.
Закир только пожал плечами:
— Ну поймите, мы не всегда можем или получаем то, что требуется в самых опасных обстоятельствах. Мы же, тем не менее тоже пытались и седлали это, мы тоже смогли выбраться тогда тем не менее.
— И что это меняет? Хотя, вы правы, в результате на самом деле все по-разному, хоть и не совсем с большой степенью отличия, но мы выбрались оттуда. Однако, как с нами этот ужас вообще мог случиться?
Ждан ответил:
— А знаете, как? По иронии обстоятельств – кто-то где-то кого-то купил, кто-то где-то употребил, а мы там и встряли.
Собеседники иронично рассмеялись над констатацией факта, но не стали дальше продолжать этот разговор на этом месте. Они пошли ближе к центральному фонтану на площади.
Внезапно они остановились, глядя на воду, было достаточно светло, но как-то блекло и безжизненно вокруг. Веяло чем-то странным, чем-то неясным, незнакомым и отвивавшим дикой вонью, гнилью, зловонием, но никто из стоявших у фонтана не понимал, кто это или что это. В этот момент система зафиксировала продажу и на Гаяне, Ждана и Закира была установлена проекционная отметка жертвы. Люди с этой отметкой ровно пища каннибалов заживо, так как они будут вынуждены восстанавливать мышление объектов и собственное в реальном мире, после краха всех иллюзий, а каннибалы будут дальше с пространственного проектора осуществлять выгрузки и чистки для «сбора душ». Этот процесс глобальный для массового развития их общества из накопленного мысленного опыта космического пространства за гранями чёрной первоматерия из-за чего пространственные процессы могут не срабатывать здесь, а срабатывать в иных проявлениях здесь или вообще вне нашего мира и возврат утери может занимать больше миллиардов лет, а потому это всё нужно восстанавливать. Подобное так же имеет место быть после какой-нибудь катастрофы, но при катастрофе проявления в реальном не теряется, а лишь снижает проявление своего реального осуществления, то есть это совсем иное, не трагическое происшествие с точки зрения развития мира, так ерунда. Но то, что делают каннибалы стирает напрочь и надолго – поди восстанови потом, не говоря уже о том, что они генетически просто высекали человеческое существование, будучи сами людьми. И всё это только ради того, чтобы над себеподобными быть Богами и их боялись из-за возможности наслать мор. Они не в курсе были, что память реального это адаптирует в генетический и закон и всё – вымирание в человеческом виде насовсем, а следом всё схожее.
Так Гаяне ощутила боль в шее и голове ликую, словно заживо переломило позвоночник и отсекло с плеч голову, она упала на землю, а Ждан с Закиром кинулись приводить в чувства. Но она не приходила в чувства, она не могла потерять на рассудок, ни сознание, ни разум, так как им было нужно оставить мозговую активность действующей, чтобы насладиться блаженством рая. Только мужчины хотели её поднять, чтобы хотя бы положить на лавочку пока вызывают скорую, ощущая в районе солнечного сплетение дикую боль, горечь, словно могут задохнуться или умереть от этого, они в ступоре ощутили боль в районе расположения тройничного нерва и, обхватив затылок руками тоже сели в непонимании. Что-то словно било людей, оставляя дикие синяки и они не могли ничего сделать, так как не видели, что именно их бьёт и калечит. Так они корчились пока туда, где они находились не подъехал знакомый автомобиль, издав шум двигателя и вышел тот самый молодой человек и увидел двух мужчин на коленях, у которых изо рта шло обильное кровотечение и узнал Гаяне, которая тихо, еле шевеля ртом словно молила о помощи, но услышать было некому. Девушка ощущала смерть собственного мозга в дикой агонии боли, которая была настолько сильной, словно останется так нескончаемо, отдавая в позвоночник и словно говоря ей: «Умри от этой боли, умри от этой боли, потому что это естественно, это правильно. Умри от этой боли, что тебе терять? Умри просто от этой боли и не мучай никого». Но нет – Гаяне выживала, она не могла умереть, хоть ей и хотелось, хоть она этого в этот момент жаждала смерть больше всего на свете – нет, её просто не убивала эта жизнь, словно с круглыми глазами колобком наблюдая с иронией за её страданиями и непониманием: «Что вот ты так корчишься, если у тебя даже не болит ничего?» А девушка продолжала страдать от боли, желая покинуть уже этот парк и оказаться где угодно, просто где-угодно, где утихнет и эта дикая агония и боль, так как отражение существования человека пропитывалось специальным алхимическими ядами через мозг казнённых, пропитанный аналогичными страданиями, создавалось соответствие и душа, жаждая смерти и рождения лёгким путём покидала человеческое существование и стремилось в более пригодные условия жизни, а в реальности там труп для жрачки каннибалов и куча трубок для дальнейшей переработки – целая фабрика для путешествия сквозь мясорубку. Всё только ради очищения «первоматерии», а именно очищение памяти ДНК для более удобного усвоения человеческого мяса. При этом, душонка и душа так же лишаются относительно свободы, так как пространство памяти о человеческом существовании очищается от обилия информации, а чисто в восприятии человек отсекается от «Бога», хотя на самом деле стирается опыт существования и пространственная память о существовании человека, чтобы «инкубатор Земли» оставался инкубатором. Тут уместен вопрос: «А как же память о человеке?». А им пофигу – это монстры, они с холодными глазами через мясорубку заживо пропустят и им ещё будет смешно, как человек борется за жизнь: «Что-то мясо там корчится. Посмотрю-ка, переварилось в меня или нет». Гаяне продолжала бороться за жизнь испытывая ужас от того, что тот самый молодой человек, которого звали Казбек, но он не говорил своё имя, потому что очень стеснялся и смущался тех, с кем оно ассоциировалось, сидя он держал легонько её за затылок и она от страха стонала, так как мозг ощущал, что боль уходит, но все же болел из-за несовпадения воздействия эффекта алхимического яда и реального состояния человека. Людей мучила боль, слабость, недомогание, им хотелось спать и даже существование казалось неимоверно тяжёлым, но они не могли сопротивляться при таком давлении. Всё морально продолжая осуждать себя за это, так как ощущали надвигающуюся смерть. Гаяне ощутила жжение в сердце и смотрела на Казбека умоляющими глазами, тот уже порывался было вызвать скорую, но опомнился. Он ощутил, что это странно – а на самом ли деле Гаяне больна? Убийство? Он вспомнил их беседу и опомнился, позвонив немедленно в такси, поглядывая за мужчинами на корточках, отчаянно кидающих головами из стороны в сторону.
— Увезу всех в ближайшую гостиницу, а там подумаю, что делать – решил он и стал ждать такси, не оставляя Гаяне ни на секунду.
Да общество осудило бы и Гаяне и всех её друзей за вызов «Божьей власти», олицетворявших первооткрывателей материй вселенной, но был один нюанс, который и являлся причинностью человеческого недовольства – уничтожение именно души, которая проявляет душонку своей основой проявления разума во вселенной, которой они и поклонялись принося человеческие жертвы на показуху, так как на самом деле сжирали и растаптывали душу человека в кровь, кричащую в боли, так как там всё имеет разум, как и здесь, в реальности. Казбеку казалось в этих обстоятельствах, что само существование Гаяне от боли даже кричит и пышет этой тонкой кровью, которая никак не успокоится, будучи отравленной. Он не знал, что ему делать, ожидая машину и решил просто успокоить девушку:
— Успокойся пожалуйста, всё будет хорошо, даже если тебя сейчас убивают, они редко достигают успеха в таких местах. Это общественное место ты не умрёшь тут, понимаешь?
— Конечно, я понимаю. Да и мозг мой значит активен, раз болит. Пока тело болит я жива, я запомню это! Я запомню это! Раз болит я живая! Раз болит, я живая!
— Да, раз болит, ты живая.
У Гаяне пошёл конец программы, а скорая всё не ехала. Она ощутила смерть и пошёл срыв алхимической блокады, её затрясло и пошла программа божьего Суда прямо наяву, так как система считала её уже мёртвой и создавала травлю, спровоцировав естественную активность блокируемого доселе участка её мозга. Её осуждало буквально за всё, отсекая мясо душонки кусок за куском – то за обиду, то за дерзкое слово, то за глупость, то за тупость, то за то, что она ест, а душа, мол есть не должна, то за сон, но нет – душа не должна спать, травило – сначала внушало веру во что-то светлое и прекрасное, затем показывало уродство и так по кругу, словно вычисляя что ей приятно и о чём она мечтает, чтобы разрушить это последнее, что ей дорого у неё на глазах и получить от этого искреннее наслаждение, блокируя её разум и делая беспомощной от дикой боли в мозге, которую ей было нечем даже почувствовать, но она тем не менее чувствовала её настолько сильно, что во всём поняла казнённого на Земле революционера, которому надели на голову горящую корону с углями заживо и заставили его подчинённых от него откусывать мясо, чтобы заслужить пощаду, хоть их и всё равно потом убили. Её состояние навевало бы лишь ужас, если бы кто-то имел возможность настолько глубоко ей посочувствовать. Но кому оно надо? Кого это волнует? В этой жизни давно у разумных многих существ разрушено это – ни любви, ни взаимопонимания – ничего, всё иллюзия. Поимел, бросил, поимел и бросил – вот все взаимоотношения во всем развитии многообразия. И вот вроде бы хотелось бы поменять точку опоры этих взаимоотношений, но нет – так удобнее, да и в природе это относительно на постоянном проявлении укоренено чисто зрительно, потому что даже у животных более широкий спектр отношений из-за острой необходимости взаимовыручки и сосуществования. Порой дашь даже животному еды, и оно тебя не бросит просто потому что ты ему чем-то нравишься, а то и в смерти не оставит – рядом хотя бы ляжет, что тебе пособолезновать и как-то поддержать. Гаяне поняла по холодным глазам Казбека чистую формальность его поддержки, ему тоже было наплевать, но возможно ли, что только эмоционально, чтобы сохранить рассудок? Значит ей повезло, ведь она осознавала – из миллионов людей в таких ситуациях не бросают в страхе единицы, ощущая угрозу и собственной жизни.
Гаяне представила вот, например, катастрофа, например, тот мифический метеоритный дождь. Как выживать в общей панике, глядя на то, как мужчины трусливо в непонимании как поступить просто кидают женщину вперёд и осторожненько так ждут, когда её пришибёт, используя как подстраховку бесполезное мясо для секса. Да и ещё и подумают: «Хоть какая-то польза от детородных биологических безмозглых сосудов» — всё это с искренним ощущением превосходства формы собственной письки и превосходства над тем, что их рожает. Мечтатели, прекрасно всё разумное живое. Что тут вообще добавить. Но как выживать правильно, если ты женщина в этих обстоятельствах? Да вообще без паники идти как на прогулке и не париться – пришибёт, хоть не больно будет и ещё: «Ля-ля-ля» с искренним весельем напевать, так как всё равно толпа затопчет, если запаникуешь тоже. Проще так вот на авось по наитию идти и всё в этом рандоме: «В лепёшку или в пельмешек». Можно попредставлять, какой пельмешек получится, и кто съест – очень увлекательное занятие.
Скорая ещё не приехала, Казбек и люди под ударами всё ждали, покрываясь новыми синяками. Тело Гаяне словно уже не принимало боль, она даже начала чувствовать, как боль уходит куда-то вовне, вообще минуя её, словно проходя из неё насквозь и обратно уже не болью. Гаяне хотелось отвлечься, но она не могла – голова прямо актуализировала все чувства на этом процессе и прямо никак не отвлечься, ни влево, ни вправо. Хотелось ей хотя бы самой поворочаться, но страх словно бы грозился её за это убить – никак даже сдвинуться не получалось, она даже немного запаниковала уже было, но вот, наконец-то подъехала эта долгожданная машина скорой помощи. Её ждали неумолимо, измучавшись болью и страхом быть брошенными из-за пофигизма русских врачей, однако Гаяне не была рада, она понимала – проблемы лишь усиливаются этим. Выживут ли они теперь? Столбы на площади словно отдавали мочевиной и ещё чем-то мерзким, хоть и были серебристыми, по внешнему виду окрашенными относительно недавно.
Девушку положили на носилки вместе с двумя мужчинами и всех с Казбеком в качестве сопровождающего повезли в больницу. В глазах врачей и медицинского персонала, которые их осматривали, царил холод и безразличие. Даже отвивало некоей скукой – обыденность, будни, работа, маленькая заработная плата. Полный набор гражданина этой профессии и никакого личного интереса – всё, как принято. Откуда-то извне в их отношении даже немного отвевало тупостью, иронией и сочувствующей насмешкой с глубокой палитрой сожалений. Словно за осквернённых детей. Ждан посмотрел на Гаяне – ему поставили какое-то обезболивающее и боль стремительно начала сходить, и не прекратилась до конца. Он посмотрел на еле живых Гаяне и Закира и обдумал: «Человек — это материя, не иначе. Все мы физические существа и при том живые, обладающие разумом и рассудком, как минимум, если задуматься, мыслит вообще всё, а значит, как минимум, всё что материальное влияет на окружающую среду проявляя в самых едва заметных случаях влияния хотя бы мышление. Но когда синяки на теле появляются фактически с точки зрения восприятия почти из неоткуда волей или неволей задумываешься – откуда берётся всё это? Ведь, если задуматься, всё окружающее тоже материально — даже воздух. Тогда как можно утверждать, что то, что тоньше воздуха не материально, учитывая его беспорядочное атомарное движение в этом составе, который с точки зрения науки условно называется пространством и по существу он не изучен? Да никак это даже Ждан, обмыслив очевидное утверждать не мог. Он даже, вспоминая многие мифы русского народа не удивился бы, если бы сами природные проявления с ним заговорили на своём языке, но если в древние времена это сочли бы в самом абсурдном случае удивительным, то в настоящее время это бы в первую очередь всех, привыкших к обыденности напугало. Ждана и Закира снова схватило, они опять схватились за затылок, а врачи принялись их осматривать.
Ждан продолжал отвлекаться – это пространство есть пустота, при том, что даже гипотетически абсолютной пустоты не существует, так как по существо даже в космосе невозможен вакуум – там всё как минимум кишит водородом на самых пустых участках, а что же можно было бы увидеть за гранью, если бы человек мог посмотреть – наверное там куча всего в этой пустоте ещё в составе или вне его восприятия. Внезапно Ждана отпустила боль, резко словно дёрнуло током, он ощутил моментальный страх смерти и всё – боль прошла и стало легче. Закира ещё трясло, но и его стало отпускать, чего не сказать было о Гаяне. А машина подъезжала к больнице…
Когда она подъехала к больнице Гаяне от боли уже пребывала в беспамятстве, что вполне нормально и естественно для человека, испытывающего боль от критически опасного для и жизни перелома при несоответствии к тому же этого факта с реальным состоянием организма. Врачи открыли двери машины и аккуратно и бережно положив полу живую Гаяне на носилки понесли девушку в реанимацию, Закир и Ждан же уже немного к тому моменту оклемались и посмотрев с беспокойством, преодолев панику из-за ухудшения состояния Гаяне побрели следом в регистратуру, когда они зашли в помещение больницы на них с какой-то лёгкой обидой поглядела санитарка, моющая полы, мимо пронзились недовольные пациенты, но так быстро и на лёгкую ногу, словно бы были совершенно здоровы. Да и не отличить порой больного от здорового — всё вопрос только мучений человека.
Закир узнал в регистратуре каких специалистов пройти для госпитализации, и они со Жданом принялись ждать в длинных очередях, всё ещё немножко паникуя в сердце из-за состояния Гаяне.
Казбека не пустили даже посмотреть, куда Гаяне там положат, он даже немного чувствовал себя виноватым из-за небольшого проявления предательства, неловко подведя обещанное ей ранее к точке разрыва, что он не может сопровождать её сейчас, когда она без рассудка от боли совершенно беспомощна. Да, там врачи, да там много людей, но поддержки она лишена напрочь. Он мог лишь верить, что она выдержит это, при этом всё же неизбежно чувствуя себя по отношению к ней в этой ситуации козлом, отведшим всех на забой, при этом понимая, что ничего особенно предательского не делал. Откуда несоответствие? На тот момент это ещё было для Казбека неразрешимой загадкой.
Ждан и Закир с тяготами ожидания. Мучимые болью терпели эту нескончаемую очередь, задерживавшую этот сладостный момент, который человек всегда ждёт в конце своих страданий, как из печки пирога, но нет – очередь никак не кончалась.
Порой, когда ты в очереди, тебя словно терзает заживо стая демонов и издевается над тобой, но только это понятие демонов отличается от истинного, так как демон – это межрасовый переговорщик. Это профессия человека в иных цивилизациях, а тут имеются ввиду злые скучающие привидения, которые любят, как минимум, мотать людям нервы на досуге. Закир даже мысленно ругнулся, когда ощутил это тонкое понимание, но это не столь сильно его волновало, а даже отвлекало от боли в голове, словно что-то там рассеивалось и становилось легче.
Ждан немного опомнился от страха, так как человеку при сильной боли практически всегда хоть немножко, да страшно и сказал:
— Закир, как думаешь, что происходит?
— Я не понимаю сам, что происходит, но судя по всему, если рассуждать как можно более логично – это из той же эпопеи странностей, что и в магазине аудио. Вопрос как?
— Мистика. Что-то точно неясное и этот факт я отметил в самом начале, когда мы ещё не могли выбраться из магазина. Помнишь мы разговаривали вдвоём в туалете?
— А, ты об этом. Скажи, неужели только из-за того, что мы доказали разумность всего проявленного и проявляющего за это нас пытается убрать «Бог». Понимаешь, хоть ты мне и сказал, что это из разряда вызова «Богу» и «Силам света», я не верю в Бога. Знаешь почему? Потому что Бог по существу тот, кто защищает общество и им по сути может стать любой с этой точки зрения, а вот с позиции повелевания природой человек не может стать Богом, просто потому что он не в силах ограничить мир на столько, чтобы им полностью управлять по неволе этого, да и не будет в силах никогда, потому что это всё равно что взять и одной ногой пытаться управлять собственным мозгом. Неправильно, только калечить всё что тебя окружает и нарушать течение и работу природы, а вот в определённой мере это даже полезно и обеспечивает наилучшую траекторию движения, проявленного и проявлений.
— Я смотрю этот Бог защищает свои секреты, чтобы сохранить власть.
— Да, Закир, понимаю – этот момент очень тонкий и каверзный. Раз они уже дошли до того, что применяют некие неизвестные нам методы насилия, потому что я уже сомневаюсь, что у нас с тобой настоящая мигрень, то Богу мы что-то явно не то сделали. Значит надо до последней капли крови дальше это изучать. Нафиг эту очередь, что в больнице терять время, я потерплю. Ты как?
— Я тоже не буду сидеть в очереди, я подожду новостей о Гаяне. У неё явно там что-то не понарошку, хоть возможно и не то, что мы считаем.
— Что ж, тут ты прав, а я старательно поищу, чем можно защищаться в бытовых обстоятельствах от этого, так наличие увечий уже напрочь отметает факт того, что те, кто осуществляет причинность безобидны. Нужно уметь защищаться, и я готов заплатить любую цену, чтобы понять, как. Я пойду.
— Конечно, я в тебя верю.
Попрощавшись с товарищем, Закир продолжил мучительное ожидание, в надежде на то, что с Гаяне всё будет в порядке.
Казбек продолжал ожидать в общем зале, ломая голову и ощущая лёгкое головокружение от того, что искренне не мог понять это несоответствие – вроде он виноват, но в чём? Он же всё сделал правильно – вызвал скорую, помог чем смог, ждёт развязки ситуации, а в помещение осмотра его не пускают, да и в палату девушку ещё не определили. Откуда несоответствие? Он помнил разговор с Гаяне и подразумевал, что это несоответствие явно не спроста, но он боялся признать правду – что это несоответствие спровоцировано искусственно. После каждого мысленно «искусственно» он впадал некое кратковременное забвение, затем опять повторял мысль и опять начиналось забвение. Он искренне понял, что над ним что-то открыто шутит, словно говоря ему: «Ты тупой», но он никак не мог это признать, хоть и порывался уже, но просто не стал…
Ирония жизни в этой мрачной трагедии продолжала своё более очевидное течение вызывая этот смех непонимания истинной опасности реальных обстоятельств.
А на планете каннибалов, где располагался центр алхимикогенетических исследований, что у нас на Земле выдавалось за понятие «ментальный» женщину. готовую к самопогружению готовили искать убийцу, который в предположении каннибалов являлся причиной их смертей, искажая течение программы, что и провоцировало «ментальную» отдачу.
Женщину в голом состоянии, так как одежда мешает пропуску биологических шлаков через организм, положили в аппарат и имитируя полное погружение держали в трансе. Она, засыпая сквозь стекло контейнера попыталась запомнить лицо служащего, осуществлявшего подготовку процесса, который в последствии стал неё ужасной смертью, которой бы испугался даже самый смелый мифический герой. Обычное, похоже лабораторию помещение настолько пропахло кровью и кровяной плазмой, что запах этого ощущался и содержался в составе воздуха, что говорило очень о многом — войди туда нормальный человек, он бы практически сразу от озверения стал монстром, просто чувствуя вокруг распад разложенного мяса. Когда женщина уснула глава религиозной секции пришёл посмотреть на начло процесса поиска убийцы – тот самый каннибал. Зайдя внутрь, мужчина ощутил на себе презрительную иронию, витавшую словно везде и всюду, ощутив неловкость и собственную жалкость, но виду не подал и с холодным лицом взглянут на будущий спящий труп, уже отравляемый человеческими шлаками. Со специального пространственного проектора по его же просьбе высветились через пространство психические картины того, что она видит во время своей психической казни, так как на самом деле в случае успешного устранения убийцы её точно бы прикончили следом.
Сначала пол часа он с интересом наблюдал травлю Зигмунда на Земле в тюремной камере и смеялся над тем, что женщина в аппарате действительно питает к нему после одной ночи какие-то близкие чувства и эмоции. Он сразу решил, что ему на долю выпало ещё и счастье потом изрядно и презрительно поиграться с её чувствами, можно убивать это мясо для секс-игр не так быстро, как принято. Эти инстинкты и слабости человека часто использовались чисто для манипуляции этими слабыми точками существования живого доводить его до суицида, сводить с ума, устраивать пытки.
Далее он увидел девочку лет восьми-девяти в отделении психиатрической больницы и улыбнулся: «Да, какая аппетитненькая, то что надо — миленькая». В больнице привязанная к кровати девочка дёргалась в агонии, ощущая подавление, неволю, словно её убивали, убивали, а она в беспомощности только и может, что это терпеть. Девочка плакала не зная, но ощущая эту мерзость, что кто-то очень сильно наслаждается её агонией, но она могла лишь терпеть брезгливость к этому ощущению, потому что ребёнок не понимал, что в этот момент времени каннибал тоже одел специальный шлем и лёг в другую модель аппарата подпитаться энергиями ребёнка. Врачи спокойно читали журналы и газеты, думая, что у девочки просто истерика. А что? Обычное дело, обычная проблема для этого возраста – ничего особенного.
На Земле же промежуточные точки питания, которых система назначает обычно по двое, символизируя противоположности ощутили эту картину почти полностью и в этот момент они сошли с ума от этого сочетания обстоятельств – они ощущают садизм над маленькой девочкой и ничем не могут ни ей, ни себе помочь, так как не знают как. Они знают технологию лишь приблизительно, не зная слабостей и дефектов процесса с точки зрения хотя бы общей физики (двойственная физика, символизирующая обусловленность взаимосвязи алхимического как минимум с атомарным). При этом оба в разных местах ощущали вокруг лишь счастье и радость по различным, видимо, причинам. Просто видно, народ продолжает жить и радоваться, не зная и не вникая в общий спектр обстоятельств вокруг.