Фатальная ночь

Анна Радклиф полной грудью вдохнула свежий деревенский воздух.
Боже мой, как давно она не была в деревне! Как говорят, сто лет!
Было начало сентября 1796 года. Стояла теплая, всё ещё летняя
погода. Темное небо над женщиной было безоблачным, крупные звезды, как золотые гинеи, висели над нею. Красота!
Анна Радклиф, английская писательница, одна из представитель
ниц так называемого готического романа, только вчера приехала в поместье своей подруги.
Ее почитательница сейчас спала безмятежным сном, а вот Анну обуяло желание пройтись.
Ну не отказывать же себе, когда так хочется.
Анна задумала посетить местное клабище. Там, в тихом уединении, почитать кладбищенскую поэзию Томпсона и Томаса Грея. А также этого, из новых – Вильяма Блейка.
Анна знала некоторые их сочинения наизусть, и вот теперь ее посетило желание произносить слова вслух, в полной гармонии настроения и места.
Она не сомневалась, что такой поступок был бы присущий, некоторым её литературным героям. Современным и романтичным. Её, столичную писательницу, современность держала в своих объятиях, и ей хотелось пережить эти неопределенные ощущения своих любимых героев. В самом деле, почему бы и себе не вкусить кусочек от этого необыкновенного пирога?
Итак, Анна была настроена весьма восторженно и романтично.
Поэтому пустилась в эту ночную авантюру, как в приятное приключение.
Месяц заливал своим серебром едва – едва различимую тропинку.
Так, словно была просыпана вокруг ледяная поземка.
Это была абсолютная новость для этого времени года, и путешественница
с полной ясностью отдавала себе отчет, что такой
фантастический пейзаж, который ей доводится видеть, не что иное, как невероятная игра ее фантазии. Творческой, чрезвычайной.
В городе, где проходила жизнь молодой леди, в это время ночи
было разумеется, темнее. Там стены домов покрывали улицы чуть ли не подземным мраком. Но здесь, в деревенской глуши – небо казалось темнее, а звезды на нем блестели ярко – ярко, слов
но медали и ордена на черном фраке.
Только кастарники и посадки, сопровождавшие ее движение, тянулись по сторонам чёрной полосой, залитые сплошною смолою. Там уже было неразличимо всё – контуры обнимали друг друга просто вплотную.
На кладбище царила благоговейная тишина.
Анна столько раз изображала таинственное, непостижимое для обыкновенного сознания, но и её саму поразила эта траурная ти
шина, торжественная и трепетная … Завораживающая своим громадным смыслом …
Место погребений и захоронений выглядело таким значительным, таким торжественным, оно свидетельствовало своей непрерывной, непререкаемой немотой. С таким величием замирали паузы – посредине музыки, в Лондонских симфониях Гайдна.
Молодая женщина ощутила уважение к тем, кто обрел здесь
свой последний приют. Свой неизменный и вечный свой покой … В такое время безмолвие смерти способно внушить больше уважения, чем суета и движение жизни.
Сейчас ей казалось, что в потустороннем мире есть своя жизнь и свое предназначение. Почему же нет?
Первые строки стихотворной элегии Томаса Грея полились плавно и торжественно.

День отпевая,
колокол гудел,
В село плетутся овцы
по стерне
Усталый пахарь
к очагу спешит,
Мир оставляя …

Здесь леди Радклиф запнулась, так как произношение нарушил
полет какой – то ночной птицы, может быть совы? Или же, летучей мыши?
Она промелькнула у женщины над головою.

… Мир оставляя
тишине и мне …

Итак, Анна продолжила:

Картины дня
заметно отцвели,
Недвижим воздух
в предвещенье тьмы,
Всё смолкло,
лишь последние шмели
Гуденьем крыл
баюкают холмы …

(Ну – да, хорошенькие шмели здесь летают!)
Внезапно ей пришло в голову, а вдруг над её головою прошмыгнул какой – нибудь кладбищенский житель, из тех …?
Какой – нибудь вурдалак, или как их ещё называют, какой – нибудь упырь?
Всё может быть в этих таинственных местах, всё ещё недоступных пониманию обыкновенного человека, женщины, напуганной
самим фактом пребывания на таком вот кладбище …
А что если иных своих обитателей могилы выпускают на волю,
словно тюрьмы – своих преступников?
Анна подумала, что в такой колдовской полет мог бы отправиться какой – нибудь из её персонажей, романтических злодеев …
Но успокоиться она не смогла. Окружающие её кресты как бы предупреждали. Неизъяснимый трепет, как бенгальский огонёк, пробежал по её телу.
«Какие глупости» подумала Анна. «Ведь я здесь одна, это несомненно».
И тут её рассудок парализовало. В темной изгороди, окружаю
щей кладбище, помнилось нечто зловещее и тревожное. Она по
чувствовала это, притаившуюся там опасность, и её сознание, её мышление замерло, необыкновенным комком, безвольным и бессильным, в кулаке неожиданного паралича.
Так замирает пойманная на месте бабочка …
Накрытая сачком своего столбняка.
Красноречивое безмолвие могил поймало женщину в свою ловушку. Западню, в которой её подстерегало зло.
В призрачном лунном свете могильные камни блестели своими льдинами, своими лысинами, словно обглоданные черепа покойников, свидетельствующие …
Кресты, надгробные изваяния, могильные насыпи и камни, как и
кладбищенская изгородь, одинокие кусты, всё, к чему только ни прикасался взгляд 32 летней молодой женщины, всё это обращалось к ней на своем замогильном языке, всё красноречиво обличало, всё предупреждало её.
И вдруг она постигла какое то движение. Зловещее, угрожающее.
Ёе душу охватил такой озноб, какой бывает, исходил из гальванических источников признанного всеми господина Месмера.
Анна бросилась бежать, несомая всеми крыльями сопутствующего страха, не разбирая дороги, не ведая, что происходит, и что
же такое творит охваченное инстинктами её существо.
Помрачённое сознание неслось стремглав, опережая ноги.
Бедняжка побежала, понеслась на крыльях страха, а в спину её
Преследовал её же кошмар, он несся на своих крыльях, как страшная и неотвратимая тень.
Испуг порождает чудовищ, страх привлекает их, боязнь их питает.
Демоны ночи, бывшие ранее начеку, теперь ожили, себя обнаружили, задвигались, загоготали всей своей стаей, реальные, как симптомы болячки.
И все они стремились к Анне, к её особе.
Бедняжку подвели высокие каблуки.
Она упала, шмякнулась на землю, как мешок, сброшенный с подводы.
И тут же её облепила вся эта мошкара – она колобродила, совалась, клеилась, перемещалась на её территории, тыкалась в её тело, суетилась и мельтешила на ней. Взбудораженные пенисы неведомых созданий терлись, ерзали и копошились в её одежде, требуя от неё немедленных внедрений.
Весь муравейник чудовищ обрабатывал её.
Это было уже чересчур! Анну охватил такой ужас!
Оказывается, вся эта нечисть, навалившись на поверженную жертву, жаждала с ней незамедлительных коитусов.
Остатки сознания, растворяясь в окружающем мраке, оставляли
бедняжку, они, эти остатки, сливались с тем, что так терроризировало её.
Ночь творила свои безобразия.
« Попалась! Вот она, попаданка! »
Нечеловеческий хохот насиловал её воображение, мучил и терзал её своим издевательским и душераздирающим тоном.
Странно, но женщина узнала его. Это было не что иное, как голос монаха Скедони, самого зловещего и ужасного из её литературных героев.
Отьявленный мерзавец, преступник, зачем он явился сюда?
Помрачнение рассудка спасло её от всех неприятностей – мыслимых и немыслимых.
В какой – то момент Анна отключилась, взяла и потеряла сознание.

Свежая утренняя роса привела пострадавшую в чувство. Она смогла покинуть кладбище. Место, где её постигли такие неприятности. Однако эта драматическая ночь не прошла бесследно.
Помрачнения рассудка у бедной Радклиф начали повторяться, они
следовали одно за другим. Её постигло тяжелое психическое заболевание, знаменитая писательница сошла с ума.
Она была вынуждена вести жалкую жизнь, под присмотром домашнего врача.
После пережитого той ночью потрясения, миссис Радклиф больше
никогда не писала книг. Она боялась своих зловещих героев, боялась потревожить их, вызвать их к жизни, боялась, что они будут преследовать её …
Но на её место пришли другие.
В начале 19 века книжный рынок начал наводняться различными
подделками, они выходили под именем леди Радклиф.