Глава 15 (Глава 16)

Бекеле очнулся связанным в какой-то конуре. У него во рту за всё это время не было и крошки хлеба, а буханка предстала ему роскошеством. Он ощущал во всем теле неимоверную тяжесть и едва мог шевелиться. Рядом что-то воняло, но он не мог понять, что. Голова сильно болела от тяжёлого удара.
Иные издавали звуки издали с наплевательским отношением даже к его здесь присутствию. Он вспоминал, как оказался здесь и не мог понять, как вообще такое могло случиться. Бекеле был в тот момент настолько беспомощен, что ощущал ужас и трепетал в ожидании того, что с ним сделают.
Другие бы были, чтобы Бекеле мог тактически увильнуть при противостоянии, но никого больше здесь не было. Он помнил, как его волокли в бессознательном состоянии. Здесь дело было без любви и даже уважения. Иные говорили что-то на языке, которого он не знал. Пребывание в этой ситуации его очень сильно тяготило и мучило. Бекеле так хотел таким же образом вернуться назад. Так об этом грезил, но нет! Он здесь… беспомощный и немного раненный.
Что это был за труп негра и кто ударил его по голове? Вдруг пищевод снова начало жечь, и он взвыл от боли. Голова начала болеть сильнее и от этого он перестал что-либо понимать. Эти второстепенные иные взяли над ним сейчас верх. Эта бесполезная рабочая сила. Его пронизывал могильный холод, который заставлял его ощущать себя, словно в аду. Смерть или жизнь? Что же его настигнет, когда те, кто его пленил, придут за ним?
Судьба в этот момент иронично смеялась над его беспомощностью своим священным смехом. Как же его главенство и состояние? Он пребывал в агонии. Он ощущал это всем своим существом. Он не знал, сколько прошло времени, но боль его так и не отпустила. Он мог лишь ворочаться и ждать, когда это пройдёт, отчаянно желая выжить.
Внезапно, он услышал, как дверь конуры открыли и солнечный свет ударил в помещение, а его захватчики, словно монстры с холодным взглядом, смотрели на него и что-то говорили. Они не думали его оставлять здесь. Один из них что-то сказал Бекеле, но он не понимал. Даже если бы иные говорили на русском, английском или эфиопском, он бы при такой боли все равно не понял. Бекеле не отчаялся при своей беспомощности, словно неведомая сила в нём не давала ему сдаться, утешая его. Что-то не давало ему морально упасть, а тем более смириться с тем, что эти люди убьют его. Бекеле был уверен в их недобрых намерениях уже после того, как получил удар по голове. Он посмотрел на мужчину, что-то ему говорящего и произнёс своё слово.
— Простите, я не понимаю. Кто вы? Зачем вы меня сюда притащили?
Бекеле не надеялся, что его поймут, однако рассчитывал хоть приблизительно с ними объясниться. Иные, осознав, что он на их языке не говорит, начали действовать. Один из них ударил его ногой в живот, а второй начал развязывать руки. Когда его ударили в живот, больной пищевод словно пронзило агонией. Бекеле взвыл, преодолевая сильную боль. Он посмотрел на ублюдков.
Любовью при таком пороке от них и не веяло. Желание сбежать при первой же возможности не покидало его. Бекеле судорожно начал искать варианты, но жестокие чернокожие неандертальцы не оставили его в покое. Они, заметив это, начали бить его ещё сильнее. Один из них увлёкся процессом и Бекеле уже было думал, что умрёт, но его надежды выжить осуществились когда другой остановил товарища и что-то ему сказал. Оба мужчины взяли обмякшего эфиопа и понесли его на улицу, где его привязали к столбу ничего даже не спросив.
Он почти стал их собственностью. Бекеле, не понимая языка мужчины, который встал перед огромным количеством этих папуасов вокруг столба, явственно понимал, что они его уже имеют своим здесь. Около столба, к которому он был привязан, было много шерсти и дров, по наличию которых он осознавал, что его собираются сжечь. Судорожно продолжая думать, как ему выбраться, Бекеле дёргался из стороны в сторону и тратил последние силы на сопротивление, преодолевая крайнее бессилие и боль. Без порока здесь жить всем не впрок. Бекеле кричал им: «Оставьте меня! Ну оставьте!» Мужчина, стоящий перед толпой, закончил торжественную непонятную речь. Все радостно закричали и запрыгали. Бекеле осознал, что его, видимо, приносят в жертву и обида, охватившая его сердце в этот момент, не знала предела. Он чётко решил, что или он выбирается, или это для него будет все равно, что исчезновение навсегда.
Не слушал бы он дураков! Он бы смирился с любой смертью, но не с такой. Быть принесённым в жертву неизвестным Богам этих чернокожих папуасов. Его разум и сердце наполнились мужеством невзирая на его скорую смерть. Он все ещё обдумывал, как ему сбежать, оценивая каждый момент времени, каждую крупицу окружающей информации и каждое движение негра, идущего к нему с факелом в руках.
Бог с ним всегда — Бекеле это иронично знал и слова для него были лишними. Дрова подожгли. Вокруг него начались пляски, а огонь подбирался все ближе к его телу. Нога уже начала загораться, а он продолжал отчаянно пытаться вырваться, но не мог. Здесь пылкие сказания зачитывали громкими словами во имя его смерти. Чувствуя боль от огня все сильнее и сильнее, чувствуя крах от того, что мужество оставляет его, Бекеле увидел, как огонь треснул и большая искра полетела на верёвку, обильно загоревшись. Хоть эта мелочь и произошла случайно, а верёвка загорелась и начала опадать. Пусть она и была плотно обмотана вокруг его тела, но вот он – прорыв!
Бекеле возликовал и начал вырываться: сначала верёвка поддавалась плохо, но в результате он, будучи уже почти весь охвачен пламенем, выбрался из связки и выпрыгнул оттуда прямо на скакавших вокруг него папуасов чёрного цвета. В этот момент, несмотря на боль, он почувствовал в теле лёгкость и силу. Отдали бы ему его сокровенные страдания!
Не теряя ни минуты, Бекеле начал пробивать себе дорогу. Он оживил всю округу. Все заметили, что он освободился. Одного из них он пнул правой ногой в живот и, развернувшись, ударил другого с разворота левой ногой. После он не стал отвлекаться на остальных и побежал, куда глаза глядят. Он ощущал, что только что он чуть не умер и зов смерти ещё преследовал его затылок. Куда именно бежит он даже не соображал. Ему было безразлично на судьбу тех, кто за ним гнался. Он не злился на них, не боялся их, но понимал, что самостоятельно всех ему не победить, а потому спасал свою жизнь.
Будучи в панике и стремлении быстрее спрятаться в укромном месте, Бекеле продолжал своё бегство. Негры бежали за ним следом, как на зло, не отставая. Негры жаждали обмыть его своей кровью побитым. Бекеле, понимая, что боль есть, но не чувствуя её на тот момент физически, бежал как только мог. Постепенно на поле увеличивая скорость, хоть и уже задыхался, он пробегал красоты, лоснящиеся под глазами самого неба. Просто он не боялся потерять сознание. Он боялся уже быть пойманным назад.
Наконец, он добежал до небольшого леса с растениями, похожими на папоротник. Его зрачки тонули от одышки, а сам он был озабочен душащей его рвотой. У похожих на папоротники растений в середине росли цветы на длинном стебле, похожие на голубые нарциссы. Ещё они немного светились в темноте. Бекеле посчитал эту местность отличным укрытием.
Прошмыгнув мимо густой растительности, он пробирался все дальше и дальше, сбавив скорость и запутывая за собой следы. Делая крюки и зигзаги, а иногда обегая кругами, он продолжал путь. Негры где-то вдали в начале этого леса уже искали его. Он понял, что останавливаться рано, хоть его одышка и не прекращалась.
Бекеле продолжал задыхаться в нарастающем страхе. Он побежал дальше, уже не обращая внимания ни на что и не оглядываясь назад. Продолжая при этом наворачивать крюки он сплюнул кровь.
Через час такого путешествия, он опомнился и, выбежав к небольшому озеру, вокруг которого росло множество незнакомых ему зелёных и синевато-жёлтых растений, он упал на землю, чтобы отдышаться. Флора вокруг навевала Бекеле любопытство, но изучать всё это у него не было сил. Бекеле встал и начал медленно идти дальше.
Едва доковыляв до ближайшего куста, он упал в него и притаился. Никого и ничего не было слышно. Бекеле пришёл в ужас от осознания, что он посреди джунглей. Неизвестно где! Ему хотелось всё позабыть! Он видел, что на улице ночь, но на небе не было луны, а только звёзды.
Бекеле задумался, приведя себя в состояние рационального покоя, как ему здесь выживать. Немного поразмыслив, он принял решение о том, что неподалёку от этого озера вполне возможно построить что-то вроде хижины, а опыт строительства элементарных походных хижин у него был. Он ощущал себя, словно осквернённая женщина, открывшая лоно обманщиком, плюнувшим в душу.
В Эфиопии конструкции из растений многие умеют добывать и строят самостоятельно в виде небольших соломенных шатров. Уровень умения выживать на просторах дикой природы у Бекеле хоть и был по сравнению со многими его соотечественниками не высокий, но он все же знал многие основы.
Первым делом он встал и начал собирать подходящую листву и прутья для будущего шатра. Так как сушёной соломы тут не было, а сушить её ему было некогда, он собирал плотные прутья. На это занятие он потратил около полутора часа и начал строить шатёр, который через тридцать минут был полностью готов, хоть и стоял не очень ровно. Жить там было можно.
— Оппа-на! Готово! — радостно сказал Бекеле, — Теперь можно и еды поискать, пока я здесь.
«Интересно, как мне вернуться? В принципе, я сейчас все равно ничего больше сделать не смогу, поэтому поищу еды» — подумал он и сделал что-то вроде копья из очередного достаточно толстого прута, заточив его камнем.
Это было ему несколько скучно делать, но он кропотливо искал любые съедобные фрукты и растения. Он нашёл замечательные, похожие на арбузы, большие ягоды, но они были даже больше, чем арбузы. Темно-бордового цвета плоды.
Бекеле все равно не был уверен, будет ли с ним все в порядке, когда он их поест. При сомнениях две штуки он все равно отнёс к шатру. Затем он в течение часа брёл через лес и вышел обратно к саванне, но рядом брели только крупные незнакомые ему звери. Они чем-то напоминали динозавров, но у их была шерсть и явно это были млекопитающие. К тому же передвигались они весьма забавно. Перепрыгивая с задних лап, они приземлялись на все четыре и снова отталкивались лишь двумя задними. Шерсть у них была очень красивого платинового цвета и переливалась от блеклых лучей восходящего солнца. Так как он всю ночь уже бродил, изучая местную флору, ему они виделись только вкусными.
Бекеле, чтобы раздобыть мясо, решил пойти поохотиться на них. Осторожно выбирая из того, кто выглядел наиболее слабым, он начал подготовку. Надеясь на удачу и погоду лютую он пошёл на риск. Слабый в природе всегда умирает, но и сильный может выжить в тяжёлых условиях и быть раненным или даже искалеченным.
Бекеле осознавал, что он убьёт одно из этих красивых животных, чтобы поесть. Бекеле сетовал от их силищи, а учитывая их размеры, для него это было рискованно и опасно. Словно при армии, он не питал особых сомнений, что у него получится. Он попробовал подойти с левой стороны к этим животным, однако он подошёл несколько неуклюже и сам удивился: «Как же так? Почему я так внезапно споткнулся? Реально ли это вообще было?». Он собрался и отправился осторожно с левой стороны охотится на них. Преодолев некоторое беспокойство по поводу будущей неудачи, он сделал выпад.
Наворотив первую тушу, он немного задумался. Все ли бесполезные люди на столько бесполезны, если им не повезло? Возможно, человек, считающий других бесполезными сам бесполезен, однако откуда вообще у человека берётся подобный страх? Это же противоестественный страх – страх перед собственной бесполезностью. Даже бесполезные вещи бывают необходимы, а не то что люди. Это значит, что если он потерпит неудачу, то он все равно не является бесполезным, а просто ему не повезло. Вообще в природе понятие бесполезности отсутствует. Здесь всему существует друг доля друга.
Ощущать себя бесполезным очень тяжело, потому что здесь не одно даже негативное чувство фигурирует: от страха перед принудительным суицидом до отчаяния, уныния, злости на самого себя за собственную бесполезность, непонимания того, что бесполезных людей не существует, ощущения одиночества, неполноценности и даже в каком-то смысле инвалидности. Однако, следует помнить, что все это – иллюзия. Нет бесполезных людей, потому что любой полезен. Абсолютно любой человек, если он не убивает пачками себе подобных, имеет долю своей полезности остальным. Особенно, если он делает это морально.
Даже у животных есть аналог морали, просто люди ими не были. Люди часто не могут знать даже мысли животных. В отличие от людей, животные не убивают друг друга морально, так как у них на самом деле очень высокий уровень взаимопонимания. Бекеле перед нападением валялся в небосводе, как в куче мусора. Он не знал это небо.
Бекеле за небольшим кустом готов напасть на лохматого динозавра, выбрав поменьше и послабее. Он подождал, следуя за стаей, пока одна особь хоть немного отстанет от остальных. С некоторой усмешкой и жестокостью, предвкушая убийство лохматого динозавра, ощущая себя при этом самым умным, самым великим Богом охоты, Бекеле побежал и ударил его в шею, приложив максимальное количество силы. Динозавр взвизгнул, а из его шеи хлынула кровь. Он жалобно стонал, но Бекеле, все же отдалённо ощущая некоторую жалость к нему, пересилил это холодной жестокостью. Просто ему нужно что-то есть. Пощадив динозавра, истекающего кровью, он добил его ударом в точку между глазом и отверстиями, похожими на уши. Что-то вроде височной доли у человека.
Проваливаясь в небосводе, светила Сатана. Бекеле не был садистом, но ему представилась в воображении картина изверга, который бьёт топором живое существо по голове. Да ещё и так, чтобы оно корчилось в агонии от боли физически и испытывало муки от своего постепенного исчезновения. Это словно разрывают на куски морально.
В такие моменты садист чувствует, что возымел власть над тем, кого он убивает, а от проявления в себе этого садизма его половые органы испытывают возбуждение. Представив это, Бекеле невольно испытал искреннее желание его уничтожить, а не просто убить. Однако сделал он это лишь в своём воображении.
Бездна… Чья это бездна? Глядя на умершего мохнатого динозаврика, он задумался. А вот будь он Богом, кого бы он убил? Этого садиста или динозавра? Потом он осознал, что убил бы обоих. Это садист в Бекеле и был тем, кто убил его.
Сатана провалилась сквозь небо у него на глазах. Люди едят мясо и природа им велит это делать. Садист хуже, чем Бекеле. Он, убивая себе подобных, хоть и не ест их физиологические тела, но он ест что-то более важное в них. То, что он поедает в убиенном человеке уже никогда не вернуть.
Встретить бы людей… Бекеле, будучи в некотором шоке от осознания одиночества, пришёл к понимаю, что у природы есть защита от каннибализма. Это болезни в тканях. Когда хищник убивает больную овцу, то она умирает безвозвратно, позволяя хищнику дальше жить; но не каждая овца годна в пищу, потому что не все болезни хищником могут быть побеждены. Если про моральный аспект у всех людей это применить, то можно обличать целые секты с жертвоприношениями неправедных к ним. Сама неправота становится условной и субъективной. Здесь тоже самое. Не каждому дано понять связь между разными мнениями или хотя бы их сгладить без ущерба, а в споре как раз идёт хищничество. Почему именно хищничество? Потому что тот, кто в споре проигрывает, теряет свою позицию в пользу того, кто в нём побеждает. Тем не менее, это не означает, что у человека, проигравшего спор, была однозначно неправильная позиция. Подобное для победителя спора может быть смертельной болезнью его души, при том неизлечимой.
Другое дело, когда человек просто доказал свою правоту. Главное условие — принятие правоты других. Здесь уже совсем другая ситуация. Человек доказавший, что он прав, делится своей позицией со всеми, кто принимает доказательство независимо от их мнения, веры и прочего. При этом он не обязан соглашаться с тем, кто поверил в его доказательство. Вот что в ряде случаев из того получается в общении людей.
Эфиоп застрял в подножьях гор, потеряв покой совести. Бекеле все же решил, что сейчас, убив этого зверя, он доказал, что все же в нём нет этого садиста, которого он представил в своём воображении. Взяв тяжеленное тело убитого лохматого динозавра, он потащил его в лес к шатру, чтобы приготовить поесть. Пока Бекеле нёс труп, прилагая огромные усилия, он сильно вспотел, а его голова продолжала сильно болеть, словно он на электрическом стуле. Он даже не стал задумываться об этом и продолжал следовать продолженным маршрутом.
В конце концов голова его перестала болеть лишь тогда, когда он убегал от негров, а так, после удара она не проходила. Пищевод жечь стало меньше, то ли от адреналина, то ли просто прошёл. Пока он шёл, он вспоминал, как у него был не слишком тяжёлый перелом ноги и он не мог ходить больше года. Первые три года нога болела часто и очень сильно. Даже при том, что врачи ему говорили, что для такого перелома это не характерно, так как перелом был в области коленной чашечки и стопы, им верить не было у Бекеле основания. Он получил его, когда лазил в скалах и случайно сорвался. Ему повезло, что он в принципе не расшибся.
Он проходил усиленное лечение 8 месяцев, но терял надежду на то, что нога нормально срастётся, хоть перелом и был не столь несерьёзный. Ему постоянно казалось, что нога так и будет отказывать, немея. В конечном итоге все обошлось и он сейчас шёл на обоих ногах. Вспоминая свои чувства, он до сих пор радовался своей маленькой победе над этой болезнью, так как это было для него великой ценностью в его жизни. У всех нас есть наши маленькие победы в чём-то, даже если в реальности никто этого не замечает. Одна такая маленькая победа сломает любое зло в нашей жизни, сделав его беспомощным перед нами, даже в случае вражеского триумфа. Нет никого и ничего непобедимого. Если мы в чём-то хотя бы раз победили, то это уже повод понимать, что мы заслужили будущее поражение. Эта истина уже аннулирует понятие зла в принципе.
Бекеле шёл вперёд и мучился от боли. Все мы болеем из-за бактерий, которые тоже стремиться жить. Сами формы жизни скопище клеток, которые живут системой и борются за свою жизнь, постоянно умирая и возрождаясь. Господи, да сколько можно? В природе всё знает своё место и рациональную позицию при уважении друг к другу, но у людей дисбаланс, потому что у них противоестественное желание друг друга пожирать морально и друг над другом доминировать создаёт им их смерти. При этом, если человек рождается без этих двух желаний, то другие люди начинают жаждать его смерти и морально сожрать его с потрохами, потому что осознают дефектность своего генетического кода, а это именно там. Бездефектный генетический код был бы разрушен, так как эти дефекты что-то вроде гравитационной памяти и устремляться к их отстранению нельзя. Генетики в этом вопросе здесь заблуждаются каждый раз при практике совершая многие от краха суицид. То есть, людей с исправленным генетическим кодом, которые могут жить относительно спокойно и самостоятельно убивает нечто противоестественное в остальных, а моральный аспект тут даже роли мало в чём играет. Поэтому не стоит осуждать фундаментальные отличия, их списывая сразу к дефектностям. Дефектность людей, жаждущих доминировать над себе подобными объяснить просто – это каннибализм, подавленный страхом поражения, как и жажда убийства из зависти или по другим инициативным грехам. На уровне генетики грех порождает именно чистота от дефектов. Прототип, переживший окончание дефекта в силу искушается убивать во всех случаях.
Бекеле понимал, что именно доминирования, а не помощи сородичам в качестве вожака или правителя он сейчас жаждет в своём триумфе. Царь правит, но по факту он мало в чём доминирует. Он ограничен во многом, в особенности страхом быть отверженным массами, своими слугами и аппаратом управления. Здесь Бекеле хоть и вспомнил, что не все правители совершенны в искусстве управления и в действительности имеют больше, но это лишь удовлетворение элементарных потребностей, а не жажды доминировать, потому что жажда или желание доминировать – это низменное чувство самоутверждения за счёт несправедливого унижения себе подобного, которое делает человека хуже каннибала. На практике генетики это просто поиск головным мозгом тех самых дефектов, тяга к ним в зависти к ним. Когда дефект стал силой, по нему начинается ломка, агония. Почему так? Потому что каннибал ест плоть себе подобных. Он может быть дефектен физиологически, а может быть просто от голода, чтобы спасти свою жизнь. Он не унижает во втором случае того, кого он убил, а в первом случае — это желание морального унижения. Вряд ли такое есть в реальности? Каждый день все это только и видят друг от друга. Это первый случай каннибализма только дополняет его «духовным совершенством». Это не зло, а просто ошибка. Слабость, дефектность живых людей, рождённых неполноценными лишь в сказке. Остаётся только надеяться, что в будущих поколениях это исправит природа. И она исправляет, в те моменты, когда такие каннибалы начинают унижать друг друга.
Бекеле понимал и помнил, что таких людей встречал хоть и мало, но проявление этого качества, возможно, было даже у него. Он пошёл дальше. Уже достигнув джунглей, продолжая с трудом волочить свою добычу, эфиоп продолжал размышления, чтобы просто отвлечься от боли и скуки. «Зачем люди в погоне за тем, чтобы отстоять свои убеждения, желания и страсти друг друга убивают? Морально уничтожают или ещё хуже, делают это просто так… зачем?» — задавал он сам себе вопросы. Эта мысль, хоть и повергла Бекеле в некоторую дрожь от осознания того, что такое возможно, но она не была риторической. Бекеле рискнул разобраться. Он подумал, что если бы два человека с противоположными мнениями осознали, что они оба правы и что правда не одна, а она настолько разнообразна, что они себе не могут и представить, то им не пришлось бы морально уничтожать друг друга в процессе даже не спора, а противостояния. На его родине некоторые люди не принимали христианство, например, искренне веря в древние божества и, в принципе, они не сильно осуждались обществом, но часто их уничтожали более фанатичные люди, которые верили в христианство, принесённое на его родину европейцами. Бекеле понимал, что это зверство по отношению к ним, потому что каждый человек имеет право верить, мечтать и фантазировать так, как он хочет, как ему надобно.
Даже если мы и относительно несвободны в своих мечтах, то это не значит, что этой свободы нет. Общество подавляет эту свободу в себе. Оно добровольно совершает нечто вроде суицида, принимая лишь одну истину и искореняя все, что ей противоречит. Ради чего? Ради удовлетворения желания доминировать. Быть более праведным в своей религии. Быть любимым Богом и миром и прожить жизнь счастливо в вечности. Но человек при этом не понимает, что он уничтожает не зло. Он уничтожает лишь то, что считает злом. Хоть Бекеле не знал о том, как Ава убила собственную мать, он осознавал, что подобное происходит там в его родном обществе. Он даже вспомнил несколько случаев подобных убийств, о которых ходили слухи. Люди просто убивали друг друга из-за того, что не совпадала точка зрения на вероисповедание и все начиналось со спора об этом.
При этом, убийства были зверскими, словно человек, являвшийся убийцей, переставал быть человеком. Как себя чувствует при этом человек? На самом деле Бекеле не мог представить это однозначно, но его разрушала в этот момент собственная злоба, которая охватывала все его существо, одерживая над ним верх. Он, будучи погруженным в иллюзию этого чувства вершил правосудие во имя Господа. Это убивает человечество не только в душе, но и физически.
Были случаи, когда человека не то, что убивали, а уничтожали целиком. Бекеле читал о случаях самых страшных казней людей, но они умирали лишь физически, а морально они все же умирали живыми и Бекеле вспомнил случаи суицида на этой почве. Зачем человек убивает себя, потеряв свою веру? Почему люди не могут поменять или дополнить собственные взгляды? Да и почему люди разных религий не могут друг с другом согласиться? На эти вопросы он ответ найти не смог. Хоть он ощущал, что существует что-то более ужасное, чем все вышеописанное, он не смог даже этого представить…
Вновь Бекеле падал в эту пропасть, практически достигнув собственноручно построенного шатерка. Он немного расслабился, а его телу полегчало. Эфиоп хотел было разделать тушу убитого животного, но обнаружил, что, когда пошёл на рынок, нож с собой из квартиры он не взял и ему пришлось использовать другой способ: разделывать мясо копьём, потому что камни точить он не умел. Да и не помогло бы это. Он испытал великие мучения от тяжёлого труда, разделывая мясо копьём, прилагая для этого дела массу физической силы. Периодически уставая и останавливаясь, чтобы отдышаться, он ругался на искренность и честность человеческую. Через четыре долгих часа он с горем пополам закончил. Мясо было разделано, а внутренности он аккуратно положил на больших пальмовых листьях, чтобы что-нибудь из этого приготовить себе, а что-нибудь отдать местным хищникам. Так Бекеле и провёл ещё несколько часов практически наступившего рассвета, готовя еду и готовясь к отдыху. Его мечты вернуться назад становились все менее реальными…