Иже делы и мысльми осквернився (Глава 22)

Кратко я изложила своё обыденное приключение в стиле киберпанк. Я вообще рекомендую любые проявления неадекватности восприятия считать приключением в стиле киберпанк.
Однако, как людям иногда неинтересно что-то делать. Производства нет. Ничего нет и делать значит ничего не надо. Все матерятся и живут только алкоголем, сексом и надеждой, что их оценят.
Общество стало делиться на паразитов и их еду, но это в безбожии приходит к естественному обмену. Богатые теряют власть деньгами, так как не получают больше пищей людей, а простые так и терпят тяготы естественности. Тут почти ничего не меняется. Просто от этих гнёта меньше и всё.
Делая и мысля в составе реальности свои обыденные дела – от похода в туалет, ухода за собой до развлечений и работы, люди оскверняли себя мыслями и этими делами. Однако они не познавали своих дел именно по факту. Сделал и забыл. Сделал и забыл. А как же память? Она не совершена ни у кого. Всегда нужно себе писать фотографию своей жизни, либо хоть жизней тех, кто интересен. Однако лучше своих, потому что это опыт людей. Каждая маленькая жизнь бесценна, потому что каждый своеобразен и его опыт обязательно повторится хотя бы в соответственности недогматики.
Так постоянно людей преследовали неудачи, тупость, агрессия: они не могли смириться с опытом тех, кто ниже их по статусу. Никто не хотел видеть проблемных людей, а все хотели только наслаждаться жизнью, рассчитывая на будущий успех.
Хотя отдыхать – это тоже талант. Талант неизбежности.
Злой старый пенсионер развлекался в России, освоив колдовство. На пенсии ему было просто скучно, и он никак не мог заколдовать президента. Однако ничто не бывает безрезультатно, и он смог устроить конец света Высшим Силам.
Там пошло познание, что струнные частоты – это распад свечения их звезды. Но что они тогда в порталах то проявляют? И тут до них там и дошло, что эти порталы у них липовые: это их просто через эту технологию открыто заставляют своих убивать. Они проверили и увидели, что тоже используют тела своих для струнных передач через составы пространства, формируя проявление, как они считали, вселенных.
Там и началось стихийное бедствие: их звезда озверела и стала проявлять живому Ад биологически. Они заживо постигли чудеса проклятья, которое видел каждый собственным отражением личного ужаса перед стихией.
Даже Солнце опешило бы от этого кошмара там. Даже оно бы так разозлиться на своё живое испугалось, так как для них это ровно суициду и для них это критическое решение.
Женщины среди современных зданий с проекционными окнами бегали с криком мольбы оставить их нормальными, но никого Нибиру не пощадило за извергизм таких масштабов. И дело было не только в том, что они запустили издевательство над другими планетами, а в том, что они начали саму звезду, зная о её разуме, пугать и издеваться в угрозе уничтожения её ядра.
Естественно оно терпело и совершило так частичный суицид, так как их боль в это возвращалась, но оно отторгало извергов дальше в случайные точки, так как там их вообще больше делать не хотело.
От таких, как жители звёздной системы Нибиру и пошло осквернение человека его мыслями и делами, так как любое дело ввиду их действий причиняло живому выше боли, чем обычно. Вот и шло осквернение. У наших людей чётко здесь, что, делая и мысля в составе реальности они оскверняются по состоянию. Это реакция у них из-за трансляторов, так как живое даже при лютом гневе природы не может быть осквернено тем, что здесь это формирует…
А в церквях Москвы и зданиях правительственного назначения единицы ни капли слёз от жестокосердия уже не имели. Это хорошее состояние, означающее силу человеческого сердца, если человек при этом не убивает человека в апатии и ужасе покоя. Они несли гнёт созерцания тирании, в которой участвовало всё общество. В этой обыденности они были теми, кто созерцал медленное убийство их вида, но их никто не слушал, а в одиночку они ничего сделать не могли. Ведь человек не может жить за человека.
Тем не менее в Москве воскресали люди и их сердца, сквозь кровь и месть тем, кого они считали униженными предателями.
Люди в гневе побежали во все здания и, показав охране их причины они шли прямо вместе с ними. Каждый убийца, что работал на них же уже тоже не мог терпеть просто к себе это отношение цепной собаки. Они просто тоже больше терпеть это не могли.
Однако не все охранники выбрали путь с народным вторжением: были и те, кто в унижении решил защищать своих нанимателей из страха повторного унижения. Началось противостояние в перестрелке и крови людей. Бешенства осквернения и уродства агрессивной беспомощности.
Но в реальной сцене народной революции нет ничего красивого. Пенсионер, что сидел дома и созерцал это только посылал их на их небо.
Он иронично понимал, что кто бы туда не сел вновь, ничего не изменится: люди, не могут договориться без денег, поддаваясь искушению унизить неимущего. То есть единства общества нет, и они просто кидают тех, кто отработал на смерть, унижая за неудачу. Они своими делами давно создали жертвами себе клапан задохнуться и их дела в этой кровавой схватке тоже судили их.
Каждый убитый человек осквернял их тела и мысли своей кровью и отчаянием смерти от их рук и оружия.
А ведь никто ни в чём и не был виноват: если бы они не издевались в составе общества. То те, кто издевался над ними сами бы умерли очень мучительно от собственных дел.
Пенсионер, понимая обстоятельства продолжал посылать агрессивных женщин в составе революционеров в Рай к красивым мужчинам.
Но так или иначе обыденности уже не было, как не было больше и приключений: это была просто агрессия толпы, жаждущей свободы от Бога, но убивающей своё беспомощное правительство. А там никто не доказал даже власти от себя. Толку тратить на них время?
Это была не революция. Это было выражение людьми их отчаяния в унижении даже их природного достоинства. После этого для них ничего не имело больше смысла.
После свершения убийств они разошлись по домам и возникли в порыве отдыха в беспамятстве от Земли, что вызвало смерть их душ на Небесах. Однако они не каялись себе от злых своих дел и не смогли для себя познать свои ошибки в этих ситуациях. Они могли хотя бы попытаться просто в игноре государства развить свою свободу, которую желали сквозь этот гнёт, но они выбрали убийство тех, кто на них паразитирует, жаждая то, что у них есть для себя.
Все смерти были только ради имущества и поста, который им также, как тем, кого они убили и не нужен.
Пенсионер сел на стул в небольшой квартире и вновь это общество послал в Рай, осознав, что там просто в трансляторах их соки впитает член голого человека на казни.
Их мышление в осквернении их дел всегда проявляет Солнце, так как здесь только оно господствует в процессах. Люди не сделали для себя этими убийствами ничего ровным счётом, так как оно их на это просто искусило.
Они не понимали значения, что их дела и мысли оскверняют их. Значение же было просто: им Солнце и святые это и сказали, что все их дела, мусли ведут их непосредственно в сторону собственного осквернения.
Люди не понимали, так как в молитвах не обусловлен фактор Солнца и наличия у этого разума обширней человеческого. Лишь Солнце может знать общество, так как только оно нас видит коллективно с нами в частности.
Человек есть физическое существо, тело, плоть, а не душа, как абстрактное искажение в относительности него личностного содержания вследствие чего имеются злые дела: душу формируют трансляторы и они в реакции с людьми здесь вызывают у них паразитические в отношении друг друга реакции, усиливая эффект бутылочного горлышка и природную внутривидовую конкуренцию.
Но они продолжали убийства и извергизм вообще всей расой. Каждый убийца Москвы ввиду этого был словно бы свят, так как большинство убили именно при познании людьми их осквернения дел и помыслов.
И только они узнавали, священники в церквях в припеве звали Пресвятую Богородицу, не зная, что это жертва чистой женщины во имя унижения и подавления для мужчины по факту реальности событий. Души этих женщин в изнывании своих текущих форм людей не могли воскреснуть, будучи униженными в страхе гордыни.
В страхе быть покинутыми мужчинами они просто слушались и жили просто как их игрушки, ничего им не говоря, так как они их начнут бить.
И мужчины были просто одни, так как убили свой тыл этим унижением просто ради удовлетворения жажды власти и всё.
Сейчас женщины в чистоте материнства не были женщины: они бы своих детей в страхе бросили умирать, при даже угрозе унижением, что доказывал просто их дурной вой от сломанного ногтя. Это доказывал просто вой каждого при неудаче в крахе собственной беспомощности.
Они в конфликтах не видели своё уродство, доказывая свою силу характера усилением половых импульсов, что и дают эффект унижения в подавлении воли. Человек человека может унизить только этим: даже если в кровь изуродовать, этот эффект невозможен. Именно то, то они видели вожделение друг друга в конфликтах их и унижало.
Пенсионер это знал. Он читал Достоевского, вспоминая золотые купола церкви, теребя длинную бороду. Конкурентная стервозность мужчин и женщин вдохновляла его читать про убийцу.
Однако на следующий день тот сценарий общества обратился неизбежностью: вновь виноватый созерцал их вожделение в унижении себя. Его обвиняли в сумасшествии за то, что он не пошёл с ними убивать и он просто ушёл из города, а с ним и пенсионер с длинной бородой.
Шестиугольная башня церкви плакала от слёз убиенных, прощаясь с ними временно. И каждый человек в Москве так и переживал этот кошмар, о котором я расскажу.
Рядом с Кремлёвской башней, которую украшала красная звезда бегала проститутка, которая такой стала только потому что случайный мужчина ей сказал, что Судьба женщин быть шлюхами. Это безысходность жизни женщин была уже давно и так издеваться – это обыденность. Им приятно. Они так делали каждый день с ней. Все, кто унижал её, словно договорились. И она не была одна: каждый день женщины испытывали это. Безвыходность формируемого страха нового гнёта в неизбежности. Многие, просто свернули себе шеи, задыхаясь от этого знания общества в реальной правде его дел и мыслей.
На фоне этого люди избирали сумасшедшего в жажде крови и тоже возрождали в нём чёрта, издеваясь в гнёте жалкости в унижении. И каждый здесь сходил от боли и омерзения с ума, умирая словно в говне их выделений. Они теряли даже ощущение своего существования от такой любви своего народа на родине.
На этом держится весь шовинизм, делая женщину подобием женщины, а потом они воют, что все бабы дуры и бухают, совершают суициды, доводят других мужиков… То есть шовинизм не только у мужчин. У нас вот шовинизм.
И в конце этого извергизма медленно человек умирал, а общество отрицало, что это они его убили.
Один старичок в Москве решил это проверить и просто сказал местной богатейке, что она шлюха, как обычно мужчины все и делают. Он поступил тупо и просто ради интереса.
На следующий день толпа его нашла и ему высказывали такие упрёки, то у него закружилась голова от боли, но он продолжал молчать и слушать людей, записывая их слова себе на память.
Старичок смотрел на бешенных и смеялся, продолжая писать их упрёки. Они не сдержались и начали его избивать. Кто бил в живот, кто в ноги, а кто по голове пинал ногами. Потом они кричали ему встать. Он встал и снова начал за ними писать.
Одна из участников упала в обморок от бесноватой злости на него за то, что он её не слушается, так как за отсутствие эффекта страха к ней боялась гнева её Бога тоже в унижении.
А общество в грязи праведности своей низменности злости продолжало на него ругаться, но бить его никто из них боле не посмел.
Сердца осквернённых познанием дел общества просто облиты их мочой рассудка, словно золотом, что было им не нужно. Эта их моча должна была быть их сердцем, но они избрали просто издеваться.
И страхе этого тупика все и жили – от самого богатого до самого бедного. Лишь старики с бородой холодно смотрели на них со стороны, устраивая им лабиринты научения в итоге их провидений в унижении друг друга.
Всегда такие старики смеялись последними в злобе на их унижение, так как они издревле знали это: этот процесс уродует и униженного и толпу. Здесь нет нравственного победителя, так как просто все теряют в себе человека.
Такая в это время была Москва – облитая кровью и унижением людей. Церковь и монахи в этой жестокой обыденности помнили человеческое унижение, делая каждый день одно и тоже. Всё по расписанию.
Живописные дома с выстроенными орнаментами окон записывали человеческую печаль и жажду мести, помня о них уже в веках их даже будущих страданий.
Он как обычно путешествовал, оставив своё наследство там, где полагается, так как уже на примере отца, держащего продуктовые заводы, знал точно: в том никакого смысла нет, потому что люди совершают суициды и умирают от голода. Он часто испытывал омерзение вообще к обществу и просто смотрел на эти серые дома. В этот день снова проливалась кровь людей при революционной ситуации. Уезжали по спецпрограммам люди в США за большие деньги и больше никогда не возвращались.
Каждый этот белый дом с зелёной крышей таил в себе далеко не красоты своих обывателей. Он стоял и смотрел на этот дом. Там одни артисты. Просто там никого кроме артистов нет: жизнь у них театр, а люди актёры до момента пролития их крови. Они были настоящими артистами, считая свои жизни мнимыми, ненастоящими. У них было достаточно всего, но им ничего и не было нужно. Они только боялись потерять имеемое, а так и надо оно это всё им не было.
Он улыбнулся и пошёл вдоль кирпичного забора, что напоминал ему смех стариков, что давно об этом говорят.
Шаг за шагом он созерцал, как агрессивная толпа народа бешено ходила по городу в поисках тех, кто скоро умрёт.
День за днём они продолжали это делать. Сложный обыденный процесс жизни общества, в котором можно найти смысл, но учитывая цикличность, смысла нет. Его можно снова и снова предавать, но люди не могут договориться, как общество. Они не осознают, что каждый из них хочет быть президентом и его объединить. Забор, мимо которого шёл человек словно спросил его: «Хочешь собрать помочь эту мозаику? А то надоели, как черти или козлы». Ну он и согласился.
Он прикинул, что раз они все президенты, но уже у них мечта коммунизма исполнена ими, но они всё равно ищут того, кто их объединит. У них есть религия, что содержит информацию о том, что должно их объединять вместо государства и всё требующееся. Но им всё равно надо козла отпущения к власти. Почему? Он знал почему, но это столь страшная истина. Потому что им нужно познание об обществе и его коррекция, которую они не исполняют. Значит коррекция от природы нарушена и была. Вот ответ.
Вообще он был одним из немногих кто умел разговаривать на истинном языке, а потому часто молчал. Он с детства заметил, то он только скажет и обязательно такое начинается, что даже его родителя в чёрта верили невольно. Иногда даже люди умирали, и он чётко порой знал кто и почему… Поэтому он для собственного покоя говорил мало.
А деревья, прописанные осенней любовью, предрекали тупость и отчаяние людей, то продолжали на фоне его спокойной прогулки просто друг друга убивать. Они кричали в панике и бешенстве, от отчаяния и неистовства они не удерживали собственный азарт.
Каждый убивая, чувствовал себя Богом, каждый, убивая, ощущал жаждуемое превосходство человека над человеком. Иерархия, понимаешь.
И вот что тут сделать? Ничего, только созерцать убийство в злобе, проходя спокойно мимо чёрных железных изгородей, зная, то в этот момент кто-то смеётся над ними и над собой.
И кто же пошатнул опять их спусковой крючок? Да сами на основании того, как их видно и поняли это, потому что их всех дураками только считают, а они далеко на дураков и не тянут. Это очень удобно, когда тебя считают дураком и ты этим пользуешься, но увы. Нет дураков вообще.
И главное, что он заметил: людям не было интересно обывать. Они постоянно искали истории про убийства и злодеяния. Они даже читали только об этом. В их жизнях просто без этого терялся смысл. И этот вечный спор человека и Солнца об этом пронизывал просто воздух, что обязательно надо подначить на убийство, только кто не смог сразу сделать что-то правильно. Здесь он тоже это знал, что это звезда массы в злобе отправила убивать и они, как часть стихии, уже неподвластны никому, кроме этого Солнца.
Ведь лишь истинные колдуны это знали, что звёзды коварны в своих начинаниях, но их коварство всегда сменяется пользой, так как оно для живого это проявляет прямо в вскользь. Первый человек, что это понял, общаясь с космическим объектом, это назвал их иронией. Он понял, что они так над ними смеются, но это не злой смех. Они любят именно такими людей, говоря, что это их монстрики злые, злые. Кроме звезды никто так не может любить.
Звезда может обратиться человеку самым лютым кошмаром, а может безграничными красотами. Надо только увидеть её действия в обыденности жизни, и она непременно заметит даже самого маленького человека в составе ещё более безграничной реальности.