Татьяна (Глава 19)

Я потеряла нить жизни, теперь хочу уйти из неё. Уже второй год лечусь от депрессии. В первом перерыве приёма лекарств было жуткое состояние с разрывающей тяжестью и тоской в груди, тогда я еле удержалась, чтобы не совершить суицид. С тех пор у меня глубоко засела эта мысль – уйти из жизни. «О внесении изменений в отдельные указы Главы Республики Башкортостан» слышали многие в моём городе, но подробности изложить часто было некому. Очень мало кто такое переживает и мой час этого испытания пробил. Периодически меня накрывает тяжесть и отчаяние, и я скольжу по лезвию ножа, вот — вот сорвусь. Однажды я сказала психиатру дневного стационара, что не хочу жить.
— Здравствуйте, Татьяна! – говорила она мне в начале приёма. Звали её Лясинэ, — У меня была периодическая депрессия 10 лет, 3 попытки суицида, так что я вас понимаю.
— Я не хочу жить уже от боли, — поясняла я ей в ходе нашего общения, — что мне делать?
— Мне помог подбор правильной, работающей схемы и психотерапия, — поясняла Лясинэ мне и её собственный опыт лечения, — Схему подбирали все 10 лет, как подобрали — приступы прекратились.
— А как же 12-шаговая система ВДА? – уточнила я у неё то, что они мне ранее назначали.
— Основное, как мне кажется, или хотя бы не меньшее значение – психотерапия, — продолжала она меня консультировать, — Пробовала 3 направления, остановилась на 4.
— Мне помогло ВДА (взрослые дети алкогольных и дисфункциональных семей), — пояснила я ей, — но боли не прекратились при том. Что это такое?
— Семьи сейчас на 99% дисфункциональные — так что я смело приглашаю всех к нам, — улыбалась она, игнорируя открыто мою жалобу, — Если не нравится — ищите своё.
– Хорошо, — согласилась я с ней, — я так и сделаю.
На что она спросила меня верующая ли я. Я ответила, что да. Белые обои помещения её кабинета немного отвевали скудностью и тоской.
— Психологи рекомендуют сходить на первый приём к 5-7 специалистам разных направлений, а потом сесть и, хорошенько подумав, выбрать своего, но психотерапия — это минимум 6 месяцев, — объясняла она мне сроки, — У меня уже 7, но я думаю, что займёт не менее 3 лет.
— У меня мама-самоубийца, — возразила я на то, что мне такое лечение вообще подходит, — 15 лет назад она совершила это, а боль не утихает.
— А что вы связываете с её смертью? – уточнила у меня Лясинэ.
— Я с её смертью связываю свою депрессию и суициды, — продолжила я, — Такой судьбы вы хотите своим детям? Ведь нет? Держитесь! Боритесь!
— Уходите и сами лечитесь, — открыла она мне из кабинета в психе дверь, — Удачи!
— Я буду молиться за вас… – намекнула я ей на проклятье. Это только усилило её раздражение.
Я прекрасно знаю о позиции церкви по отношению к самоубийцам, но я материалист. И вот Елена, что имела и к ним, и к ВДА отношение подошла ко мне на улице:
— Татьяна! – позвала она меня, — У вас депрессия.
— У меня в мозгу весь мир отделился от меня и почти ничего не держит меня в этом мире, — скорчила я её себя дурой намеренно убедиться в её мотиве.
— То, что лекарства назначили, очень хорошо, — продолжала Елена мне доказывать у меня смертельные болезни, — Одними лекарствами ее не победишь.
— Вот это почти пока удерживает меня, — воодушевлённо я ей подметила, — Обязательно нужно обратиться к Богу, попросить о помощи.
— Ясно, — дерзила она на мои слова, — Его присутствие особенно чувствуют творческие личности, такие, как вы.
— У меня есть такая черта, если я что-то задумала, то добиваюсь этого, бывает не один год, но я терпеливая, — намекнула я ей, что использовать меня в их бизнесе им будет очень нелегко.
— Одна православная художница рассказывала, как она пишет свои картины, — намекнула она мне на то, что они по жизни вообще все доказывают окружающим, являя себя страшными бесами с теней, — Так увлекается, что кажется, кто-то ее рукой руководит, делает это за нее.
— Это когда они током или гидрофонами себя в головной мозг доминировать бьют? – вежливо уточнила я у неё, — Сначала не понимала, что это такое, а потом поняла, это сам Бог ей помогает.
— Вы в своём уме мне перечить? – злилась Елена, — вы это всё придумываете.
— Я не придумываю, — объяснила я, — Это из личной беседы. И эта мысль о суициде, которая глубоко засела у меня в мозгу, бывает меня пугает, но в основном я принимаю её как должное, что непременно должно случиться.
Путь естественности зла захлёстывал эмоции моей собеседницы сквозь её желание рассмеяться:
— У вас тоже появится такое вдохновение, нужно немного потерпеть, — смеялась она, — Дорогая, у вас в семье и жизни более-менее благополучно.
— В отличие от многих у меня всё хорошо в семье, — пояснила я ей с большой своей важностью, — Есть люди, у которых полное болото проблем, а они все равно любят и благодарят Бога за все.
— Не хотелось жаловаться, но сегодня такой день, — объяснила мне Елена суть ко мне разговора, — 24 года назад была свадьба.
— Есть работа, — обусловила уж я ей её плюс, — 20 лет назад он умер. Ваш муж, имею ввиду, А ТО ВДРУГ ВЫ ЗАБЫЛИ. Вы мне сами рассказывали год назад и просили напомнить.
— В карьере, что хотела я всего добилась, пояснила она, — Найти никого не смогла, вернее смогла, безответную любовь.
— Ну помогите мне уже, — жаловалась я, — Страдаю, боль ужасная.
— А на работе у вас как? – уточнила она у меня.
— На работе всё нормально, — начала я уже о работе.
— Дети? – спрашивала дальше Елена.
— Ребенок живет отдельно, у нее своя жизнь, — пояснила я, — как у вас на работе?
— С работой все плохо, уволилась, сейчас ищу другую работу, — всё же раскололась Елена.
Так мы с ней и расстались приблизительно на этом, неся друг другу всю эту отсебятину.
Все рабочие дни мне ощущалась на меня охота 12-ти, а я и значения тому не придала в мягкой женской наивности. У меня же есть друзья, с которыми мало общаюсь по своей инициативе. После работы на улице меня опять встретила эта Елена и настояла проводить меня домой:
— Те жить надоело, так на работу ходить? – отчитала она меня за отсутствие охраны рядом.
— Нет, — пояснила я, — работу-то нашли?
— Нашла, — ответила она, — боюсь выходить, сама врач, придется работать с ковидными пациентами и другого выбора у меня сейчас нет.
— У меня сегодня не клеится работа, хотя в целом как обычно, — объяснила я подробнее, — Но есть момент, который я не могу принять, это то, что я сижу перед мольбертом, смотрю на холст и у меня чувство, что я разучилась рисовать, я не понимаю, как я написала картины, которые у меня перед глазами, а я профессиональный художник.
— Зато у вас здоровье явно лучше моего, — ругалась она на мою беззаботность, — Здоровья нет никакого, болезни суставов, хожу через боль.
У меня пропала уверенность. У меня однозначно пропала уверенность в том, что меня пытаются урезонить донором на органические подсады.
— Мать постоянно достает, у нее склонность к психологическому вампиризму, — объяснила мне Елена, — кстати, вы продолжаете к ним ходить?
— Нет, — беззаботно ответила я, — Сейчас я принимаю антидепрессант и нейролептик, однако это не помогает полностью избавиться от мыслей о суициде.
— Депрессию лечу намного дольше, чем вы, — пояснила мне на это Елена уже свой опыт, — Иногда принимаю лекарства, по состоянию.
— Вы тоже донор? – уточнила я у неё.
— Раньше были всякие плохие мысли, — изволила она о том поведать, — А сейчас хочу быть верной Богу до конца.
— Не знаю стоит ли говорить об этом врачу на приёме, — глумилась я, — вряд ли это что изменит. Ведь самоубийство — это отречение от Бога.
— Не дай нам этого Бог, — продолжала она со мной болтая меня провожать. Меня ударили по голове и в глазах потемнело. Я даже не увидела кто это был. Какая-то больница. Сегодня снова прожила, как последний день.
— Потерпите немного, лекарства подействуют и вам станет легче, — стояла рядом эта Елена в белом халате, что повергло меня в шок.
— Я не понимаю, что со мной происходит, — жаловалась я ей в смятении.
— Попробуйте обратиться к Богу, помолитесь своими словами, — завела она свою песню мне, — Он поможет.
— Желаю удачи!!! – попрощалась я с ней, намекнув, что этого делать не собираюсь.
Словно подтоварье продолжала лежать здесь под контролем и террором с ужасной болью. Сравнение этого театра с обыденностью охранить в констатации тактичности их с пациентами общения было еретичеством в этих стенах. Больница. Меня не отпускают, так как я именно подтоварье. Врач Иван проверяет состояние имущества больницы:
— Здравствуйте Татьяна, — поприветствовал он меня. Возможно, этот Иван врач психиатр. Он взглянул на меня, спросив, — верующая ли вы?
— Да, — Радостно ответила я.
— Совсем не хотел пугать вас ужасами адских мук, — объяснял он, что со мной, — Когда-то и я не хотел абсолютно ничего слышать о Боге, Занимаясь компьютерами и работая в интернет компании даже мысли о чем-то Божественном не воспринимались серьезно.
— Хорошие времена у вас тогда были? – с улыбкой уточнила я у него.
— Я был тогда стопроцентным материалистом, и разговор на духовные темы мне были просто чужды, — поведал он мне его прошлое, — Но пришла беда, когда ее никто не ждал.
— Ага, — начала я ёрничать, — Мир потускнел, работа уже не приносила удовольствия.
— Да, — спокойно согласился он, — Так подкатила депрессия.
— А дальше что? – интересовалась я с прежней силой.
— Тогда-то и задумался над смыслом жизни, — продолжил он его историю в боли от соседства моего лекарства, — Если вся наша жизнь заключается в том, чтобы потом закопали на два метра в землю, то я не хочу такой жизни.
— Что вы мне вкатили лучше просветите, — настаивала я, — вальпроат?
— Тогда я начал читать Библию и это полностью изменило мои взгляды на жизнь и на Бога, — проигнорировал он мой к нему вопрос, — И тогда Господь дал мне освобождение от тяжелой депрессии.
— Так что вы мне скатили? – кричала я, — Говорите, что вы мне вкатили?
— Ведь депрессия — это не столько физическая болезнь, — продолжал он свою песню, — а скорей всего духовная.
— Вы меня душить вкатываете яд? – завопила я на убийство.
— Душа без Бога ощущает пустоту и от этого становится мучительно больно, — начинал он на яд экзекуцию, — Вы творческая личность и поэтому еще более мучительно ощущаете эту пустоту.
— Отпустите меня домой, суки, — орала я на койке, привязанная, чтобы от яда себя не могла искалечить, так как им нужно было относительно при том невредимое подтоварье.
— Господь предлагает вам помощь, не отвергайте Его, — открыто издевался Иван.
— Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, — зачитывала я молебен во спасение, — войду к нему и буду вечерять с ним, и он со Мною. Откровение Иоанна 3:20.
Прошло три дня моего отравления. Мне продолжали в капельницах что-то вкатывать, играясь диалогами обо мне. Врач Белла пришла проведать подтоварье:
— Возьми листы бумаги и рисуй левой рукой, что в голову придёт, — начала она мне напутствие посмертное, — Судя по всему ты хочешь нарисовать то, что много лет себе запрещала и желание это очень сильное (а значит нужное).
— Зачем мне здесь рисовать? – продолжала я им задавать вопросы, — что вы вообще со мной делаете?
— Возможно, воспоминание из детства, — начала она, — переосмысление жизни.
— Сходи к арт-терапевту, с нею вместе порисуйте, — послала я её, — рассказы подпишите, даже в кукол можно играть (она научит как через них себя выражать и сможешь контакт с собой наладить). (Примечание автора: вы понимаете, что это факт описания со специализированного сайта на всех нас геноцида. У них есть программка истерии, что мол, что, если у них кто здоров. Он вас сдаст и будет с ними дружен. Это не так: они всех просто раз посадили на этот горький сахар после убийств, они и их потом доводят до суицида в очереди на Ад (адаптационный спуск после убиения других). Поэтому убивать вообще никого не советую, а им объяснить, что горький сахар из крови выводят шиповниками или перцем, сигаретами, но при лояльности растения вообще именно к вам! «она научит как через них себя выражать и сможешь контакт с собой наладить» — это они пометки на сайтах оставляют, как к подтоварью подкатить и убедить умереть за ключевого донора на интеллектуальный призрак)
Меня продолжали пытать. Начинала наступать химическая слепота. Пришла некая Алина:
— Здравствуйте, дорогая Татьяна! – сказала она, — Многие были материалистами, а потом незаметно или резко, у всех по-разному, уверовали и прежней жизнь уже не станет.
— Художник Павел Рыженко говорил так: «Ко мне вера во Христа пришла очень поздно, но, поверив, я захотел побежать за Ним, надеясь когда-нибудь приблизиться к этому свету», — вспоминала я своих кумиров.
— Вы большая молодец, что можете в течение долгого времени добиваться своего! – выразила она свою лесть, — Но ориентиры потерялись, и Ваша целеустремленность может Вам помочь в поисках.
Я сделала в психе револьтад прямо на кровати от шока. (Примечание автора с Яндекс: Револьтад (revoltade, от итал. rivoltare – переворачивать) — прыжок с переносом ноги через ногу и поворотом в воздухе. Встречается преимущественно в мужском танце.).
— Представляете, если Вы найдете еще лучшую нить жизни, чем была?! – продолжала меня убеждать Алина, — И Ваши картины наполнятся иными смыслами, станут глубже и реальнее.
— Не буду я рисовать, — отказалась я, заметив, что им уже надо.
— Татьяна, Вы любите, когда Вас обманывают? – начала она теракт, — Именно этим занимается сейчас Ваш мозг в сговоре с чувствами: в нем нарушена химия, он завис и посылает ложные сигналы о самоуничтожении.
— Ну, учитывая, что вы мне скатили, — пояснила я очевидное, — Это как сигнализация срабатывает у машины, когда ее никто не угоняет, даже не трогает, просто замкнуло там что-то – и весь двор всю долгую зимнюю ночь не спит.
— Ваша засевшая мысль о суициде – ложь, обман, морок, фейк, мистификация, подлог, фальшь и липа! – отразила она мне вслух своё честное признание, — «Когда разум спит, фантазия в сонных грезах порождает чудовищ, но в сочетании с разумом фантазия становится матерью искусства и всех его чудесных творений» (Ф. Гойя).
— Зачем вы мне вкатываете эти яды? – задавала я им наводящие вопросы.
— Лекарства помогают восстановить баланс сил в головном мозге, но не всегда быстро удается найти комбинацию препаратов и дозу, подходящую лично Вам, — кодировала она ход химической реакции, — Говорите о всех ощущениях врачу, ищите вместе самую ценную ценность – Ваше здоровье и смысл жизни.
— Да какой идиот в этой ситуации вам что-то вообще скажет? – начала я ещё на них орать, так как Алина стояла уже передо мной не одна.
— Татьяна, желаю Вам быть освещенной Светом Невечерним – это тепло, хорошо и очень важно! – продолжала она издеваться, меня перед уходом, еле движущую чем возможно, обняв. Лежу и внимаю происходящее. Они не знали о чём я мыслю, а сделать здесь ничего не получится. Прошло двое суток. Пришла другая Алина, пытаясь для путаницы мне наигрывать предыдущую:
— Татьяна! – начала она проповедь мне под ядами, — Мне кажется, что основным стержнем вашей жизни была работа, а утрата интереса к ДЕЛУ — страшнее безответной любви.
– Да, — согласилась я с ней, — Именно этот кризис приводит к депрессии.
— А вы вполне здорова, — начала она меня обнадёживать намеренно нарушить дыхание, — Хотя, очень странно, что вам назначили еще и нейролептики.
— Не буду я вам ничего рисовать, — пояснила я ей опять, — если опять хотели спросить об этом.
— Да, — выразила она согласие с моим отказом, — Попытайтесь переключиться на какой-то другой тип работы, оставить живопись. Если у вас есть возможность, займитесь другой техникой, или вообще альтернативной деятельностью. Вы грызете себя тем, что «должны» творить. Нет, совсем не обязательно. Поищите, что дает вам вдохновляющую обратную связь! Надеюсь, это поможет!
Она ушла, и я молча ждала, что они будут ещё со мной делать. Через три дня меня отвели к какому-то мужчине в палату и там с ним закрыли. Меня трясло.
— Здравствуйте, — улыбался он мне, держа в руках скальпель, — Зачем умирать сейчас, если можно умереть потом, когда время придёт?
— Вам каких ощущений не хватает? – улыбнулась я ему, — С желанием умереть часто путают другие желания: отдохнуть, выспаться, чтобы обратили внимания и сказали хорошие слова.
— Я тоже занимаюсь творчеством, правда текстовым, — подходил он ко мне медленно, — И делаю перерывы, потому что подряд не могу.
— Да, — согласилась я с ним, прижимаясь к стенке маленькой палаты, — Творческие люди вообще склонны к неравномерному КПД, поэтому их никогда не заставляли работать по расписанию.
— Может, именно то, что лекарства не помогают, означает какую-то другую реальность? – приводил он меня к пониманию ситуации, жахнув скальпелем по запястью, — Не реакции мозга, как говорил Базаров, а именно душа.
— Я сама в детстве верила, что после смерти чёрная пустота, — не дала я даже паники, — И что?
— ТО, что вы явно хотели в Рай, — порезал он меня даже в увороте через его подмышку опять скальпелем.
— Я не стремилась туда! – оправдывалась я, — Смерть — не то, к чему надо стремиться.
— Дела — в жизни, которая не такая длинная, как может казаться, ударил он меня опять скальпелем с печальными глазами в ногу, — Один мужчина в вашем возрасте посчитал, сколько у него воскресений осталось, исходя из средней продолжительности жизни. Положил это число шариков и доставал по одному, ужасаясь, как быстро груда уменьшается.
— А кто дал гарантию цифры, приписанной в демографической статистике? – спокойно спрашивала я его, держа кровь из ноги.
— Люди почему-то путают время и деньги, — ударил он меня скальпелем при моём крике в плечо, — Деньги приходят и уходят, но ими бесконечно дорожат, а временем кутят безжалостно, как подросток, укравший родительские сбережения.
— Самоубийство — это ведь кража тех лет у мира, у людей, с которыми суждено встретиться, — пояснила я ему его дело ко мне, — А главное — кража себя у вечности.
— Я вам не про ад, а про рай скажу, ударил он меня скальпелем в грудь, — Когда в почти 10 лет узнала, что мы не исчезаем навсегда, а можем встретиться, а в конце земной истории уничтожится зло и все воскреснут, радовалась ты.
— Не по-советски сказать красивые слова об умершем, понимая, что это ничего не значит для него, а молиться, — критиковала при моём увядающем от удара в сердце сознании какая-то девушка в белом халате, открыв дверь палаты, — Апостолы в конце времён ждали Христа, а не антихриста, а современные верующие, увы, антихристом затмевают всё для себя, что неправильно.
— Идите в церковь на встречу, — послал он её, — Вы не одна в этом мире, который, кстати, не может быть создан слепой стихией, не способной и дом построить.
Так я там и умерла… Мне никто тогда не помог это пережить…