Глава 18. Сломанные игрушки. "Варфоломей, Ларри, Козёл отпущения". (Глава 19)

Глава 18. Сломанные игрушки. «Варфоломей, Ларри, Козёл отпущения».

Один солдат на свете жил, красивый и отважный.
Но он игрушкой детской был — ведь был солдат бумажный.
Он переделать мир хотел, чтобы был счастливым каждый.
А сам на ниточке висел — ведь был солдат бумажный.
Он был бы рад, в огонь и дым, за вас погибнуть дважды.
Но потешались вы на ним — ведь был солдат бумажный.
Не доверяли вы ему, своих секретов важных,
А почему? А потому — что был солдат бумажный.
А он, судьбу свою кляня, не тихой жизни жаждал!
И всё просил: Огня! Огня! Забыв, что он бумажный…
Огонь? Ну что ж. Иди! Идёшь? И он шагнул отважно…
И там сгорел он ни за грош — ведь был солдат бумажный…
177
(Булат Окуджава «Бумажный солдат»).

Монастырь Кальгорт оказался настоящей пустынью, забытой людьми и миром… Этаким осколком древности, когда Парма ещё не принадлежала Эспенлянду, когда в Фойербруке правили Эйхенкройцы; когда свобода и первозданность дремали над краем… Впрочем, и в наш век северный Мермаунт, Плаква в её верхнем течении, Горынь-Плато и Цынгинские болота сохранили в своём тернистом сердце дух былинной древности… А ещё дальше на север отсюда – квазигосударство Дрёма – практически не обжитой придаток Эспенлянда, граничащий с Винтервандом на западе, и Снежным морем на севере… Край дождевых темнохвойных лесов и ягельных пустошей.
В монастыре ныне обитают только двое монахов: Варфоломей и Илларион. И один послушник – Эттвуд Порко. Монахи по-доброму называли его – Вудди; он был толстый плаксивый пьяница, очень ленивый и жалкий…
Некогда в Кальгортской пустыни обитало до тридцати монахов, но те поколения давно отошли в лучший мир, а современники не спешат посвящать свою жизнь Природе и Богу. Люди боятся одиночества; считают его едва ли не самой унизительной болезнью…
В окрестностях монастыря была большая возделанная территория, очищенная от камней и деревьев. Там двое братьев-монахов держали огород – картофель, капусту, брюкву, рожь на закваску; лук, черемшу, петрушку, фенхель, укроп; кусты черноплодной рябины, калины, малины; две полудиких яблони с кислыми жёсткими плодами; и огромное дерево Эльбасского чёрного ореха, которым Варфоломей очень гордился и всячески за ним ухаживал. Климат на высоте 830 метров едва позволял собирать один скромный урожай, да и то не каждый год; порой затяжные дожди и заморозки губили всё… Зато здесь отлично чувствовали себя пчёлы. При монастыре была большая пасека – два десятка ульев-лежаков, выдолбленных прямо в цельных колодах. Пчёлы в них обитали почти дикие. Ну как, почти… Самые настоящие дикие, только согласившиеся жить рядом с человеком, и отдавать ему небольшую часть своего «сокровища». Я впервые попробовал такой мёд – пахучий до умопомрачения, слегка кисловатый; густой и тёмный на одном участке сот; и соломенно-жёлтый, текучий – в другом.
Кругом монастыря на сотни, тысячи километров простиралась девственная тайга и буйство лесных трав; прямо за оградкой – стена иван-чая и дикой кислицы, а ниже по склону – папоротник и борщевик… И куча других трав, я даже не знал их названий… Здесь, впервые, я и научился ремеслу пасечника и огородника. А так же отчасти – плотника, и даже кузнеца. В монастыре традиционно, как и сто лет назад, делали дубовые бочки. Это был единственный источник заработка. И монахи, чтобы сбыть бочки в Кальюрте, на собственном «горбу», вручную, спускали телегу всего с тремя бочками вниз, к реке; а там их встречал вездеходный трактор с телегой, и бочки перекладывали на неё… Братья-монахи, как я сразу заметил, были очень сильные и жилистые; жизнь на природе в постоянном физическом труде закаляла тело и дух, делая их прочным, как сталь.
Я сам за это лето изрядно подкачался, копая огород, заготавливая дрова – сперва волоча из леса двухметровые сырые брёвна, затем двуручной пилой, а когда и «ножовкой» распиливая их на нужной длины кругляки, а уже потом – это было самым лёгким – разбивая кругляки колуном. Так же я очень любил работать в кузнице – монахи сами делали себе инструмент из отслужившего свой век металлолома; в ручную, молотком на наковальне, вытягивали длинные полосы, загибая и склёпывая их на обручи к бочкам. Я освоил на базовом уроне навыки термиста – придавая
178
живому металлу необходимые свойства – будь то жёсткость или пластичность. Я даже выковал себе нож из обломка старой рессоры: он получился на славу – удобный, твёрдый, прочный. С этим ножом я никогда не расставался, блуждая по лесам…
Стол в монастыре был более чем скромным. Нам, городским жителям, покупающим еду в любом количестве в магазине, не понять такой жизни. И тем не менее, именно такая жизнь – настоящая.
На вырученные с продажи бочек деньги, монахи закупали зерно, соль и сахар. Долгохранящиеся недорогие продукты, которые невозможно раздобыть, вырастить здесь… Мясо «скота» монахи не ели. Но иногда спускались к рекам – к Кольве, Плакве, а порой доходили и до таинственного бездонного озера Чахлый Рёк. Они знали все лесные тропы; знали, как пересечь многокилометровые расстояния, не утонув в топях, не ободравшись в зарослях борщевика и крапивы, не сгинув в расщелинах и курумах… Помню, какой вкусной была щука, которую я впервые поймал на блесну…
Ещё монахи ставили силки. Однажды в проволочную удавку попался заяц. Проволока, затянувшись на лапке, прорезала мясо и сухожилия до самой кости, и обезумевшее от боли животное чуть не оторвало лапу, пытаясь убежать, когда мы вышли к нему. Варфоломей одним ударом ножа убил животное. И тогда он объяснил мне, то, что, впрочем, я уже знал и так…
«Нет греха в убийстве животного, чтобы прокормиться. Это жизнь. Природа. Волк убивает; убивает медведь, щука, ястреб… В этом нет ничего плохого, если убийство – спасёт тебя от голодной смерти. Плохо – другое. Излишество. Человек в тёплом городе, ведя сидячий образ жизни, покупая любую еду на выбор в магазине – не должен обжираться мясом, зная, какой ценой оно досталось. Ведь это – не выживание. Это – излишество, чревоугодие. К тому же, даже те два дня страдания зайца в петле – не сравнить с годами страданий животных и УРБов на фермах; которые всю жизнь проводят в клетке метр на два, которых на живую кастрируют, вырывают зубы и когти, откармливают насильно, и проводят медицинские опыты. Охоту и битву не сравнить с пытками. Вот – Улыбчивый Ларри подтвердит…»

Я был согласен с Варфоломеем… Но всё же того зайца мне было жалко.
Капкан и проволочные силки, это тоже дурная смерть, похуже пули и клыков волка… Но, наверно, всё-таки лучше того, что делают с УРБами на фермах.

Илларион никогда не говорил. Со слов Варфоломея я узнал, что этот миниатюрный беленький мужчина, который выглядел совсем юным, пятнадцать лет назад освободился «по обмену» из плена.
Он, молодой и неопытный, сразу после школы, в какие-то восемнадцать лет был брошен в мясорубку войны за Урманчестан… Там он, и десяток его товарищей, угодили в плен к урманчам, которых курировали военные силы Империи Син. Волосатые дикари, партизаны Шафрановых Предгорий, сами не прочь были «развлечься» с пленниками, но как требовал Закон — передали тех на военную базу Красного Дракона.
Говорили, что Ларри прошёл через «синские пытки». Само выражение – синские пытки – давно стало нарицательным… Все люди знают, какой мучительной может быть физическая боль. Изнеженные жители городов, видящие кровь разве что в кабинете анализов, да в продуктовом
179
магазине; не знают и тысячной части возможных градаций боли… Дыба, выворачивание суставов, сожжение, поджаривание, свежевание (в том числе постепенное – «красный чулок», «перчатка», или сразу «красный тюльпан»); забивание гвоздей в коленные и локтевые суставы, химожоги, порка (банально, но действенно); разные способны «битья шаров» и кастрации (в том числе самый жестокий — «почистить яйцо» — на живую содрать с вылущенных гениталий паренхиму; вытягивание сухожилий; тыканье иглой в зубной (и не только) нерв, «игра» на обнажённых нервах (реальная, а не фразеологическая); закручивание их, в результате чего жертва погибает от шока и собственных судорог… Человек – венец Зла, придумал много способов причинить ближнему своему море боли… Все эти «науки» веками известны по миру, но в Империи Син пошли дальше.
Там известны «тайные» способы пыток, возведённые в «Искусство», основанное на вековых знаниях акупунктуры, «углублённой анатомии» — энергетических потоков, механизмов подсознания, рычагов Управления… В изучающей фазе исследуется психотип и аура человека – все его страхи и слабые места, и тип пыток подбирается индивидуально. Один из излюбленных приёмов, эффективный для большинства людей, использует древнее «искусство любви», которое (вот парадокс, не правда ли?), легло в основу самых жутких, самых ломающих манипуляций с сексуальным подтекстом. Их суть, упрощённо говоря – смешать сильнейшую физическую боль, сильнейшее эмоциональное потрясение, и сильнейший, никогда ранее не испытанный оргазм. Как известно, это три базовых и самых сильных переживания, охватывающих едва ли не всю нервную систему. Эта «система» позволяет прощупать человека до дна, не оставив и клеточки, и закоулка в воспоминаниях, вере его, где бы он мог укрыться от унижения и боли…
Это «Искусство» ломает любую (ну, или почти любую, за исключением Воинов и Ангелов?), психику, напрочь перекраивая нейронные связи, рефлексы, ориентацию, веру…
Человека не просто грубо ломают, но прощупывают все его струны души, и пишут, играют на них всё, что угодно им; и те, кто выживает, навеки превращается в Их слова, в Их музыку…
Для чего это делают – сложный вопрос. У «нас» в основном пытают, чтобы унизить, сломать, выудить информацию… Там, помимо этих моментов, присутствует оккультный и медицинский (что лишь грани одного целого), интерес. Человека изучают… Его, (не только тело физическое, но и тонкие тела), хотят изучить до кванта, и получить над ним неограниченную власть.
В последний век семимильными шагами развивается фармацевтика – в том числе «боевая фармацевтика»; например препараты, способные заставить человека неделями, месяцами чувствовать всё, и не терять сознание; не погибать, не «уходить в себя»… Искусство пыток развивается столь же быстро, как медицина и дистанционная телепатия. Там, среди палачей сплошь талантливые хирурги, мануалы, парапсихологи, биологи, оккультисты, генетики… Сама тема боли в Империи Дракона не является запретной и «неприличной», нет… Там этому посвящены целые НИИ, где всё то, от чего «белого» человека передёргивает ужас и отвращение – изучается как наука, и оттачивается как Искусство…

У Ларри удалён язык, и лицо его даже во сне кривится неестественной улыбкой. Ещё в его движениях ощущается странная неуклюжесть: он словно деревянная кукла. А ещё он ничего не боится и ничего не чувствует. Я часто слышал, что человек, прошедший через пытки, наоборот, становится гиперчувствительным, и боль его никогда не отпускает. Но, наверное, всё зависит от конкретного человека… Кто-то ломается, подобно стеклу, безвозвратно и навсегда. А кто-то, оказывается гибким и живучим, как вода, которую сколько не толки в ступе – не разобьёшь.
180
Возможно, Ларри пытали лишь «понарошку», ведь его в итоге обменяли на синских пленных; но, из двенадцати попавших в плен из его роты, выжили только трое… Даже если это так, и он познал лишь преддверие Ада, я восхитился силой духа этого Человека… Безстрашного белого Воина, совсем юного хрупкого парня, в 18 лет заслонившего грудью родину… Пускай вся война была лишь игрой Правящих, но глазами простого солдата война была войной… И подвиги их, и чувства – всё было искренним, настоящим.
Помню, когда я впервые встретил Иллариона, меня посетило дурное видение, или галлюцинация. Я видел его светленькое милое лицо, и каким-то «25-ым кадром» видел это же лицо, красное, с выпученными глазами, обезумевшее, испускающее вулканы флюидов боли… Потом это дурное наваждение рассеялось. Я узнал Ларри, как доброго, слегка юродивого человека. Человека без прошлого, без иного будущего, чем этот монастырь на краю земли…

Мы много говорили с Варфоломеем. Он, когда я однажды спросил его о Боге, о вере, о его отношении в «звёздным детям» и падению Альвара, поведал мне такую теорию:

— Я, хоть и монах, но, пожалуй, неверующий. Я служитель не Бога, но добра.
Говорил Варфоломей. Хотя в этом могучем жилистом старце я видел что-то зловещее; видел свет и тьму, переплетённые великим страданием…
— Я, признаться, разочаровался в слепой вере, и ищу, хотя никак не могу найти свою правду. Да, сынок, мне близка вера Звездных Детей, Винтервандских нищих… В своё время меня до слёз тронули их пронзительные заветы и откровения… Мол, есть где-то Истинный Бог, Бог Добра и Справедливости, и каждый должен отыскать в себе его свет, что погребён под тоннами плотской мерзости, заключён в тюрьму, созданную Злым Богом, Диаволом. И в этом возвращении «домой», к Богу, и есть смысл жизни, и есть трагичная Свобода выбора… Плотский, диавольский мир, стоит на трёх столпах: страх, агрессия, сексуальное влечение. Через эти плотские позывы он мучает и соблазняет, пытаясь тленным ядом искусить человека, как рыбку червячком, нанизанным на острый и цепкий крючок…
Я всегда задавался вопросом, а правильно ли поступает Бог? Получается, он как безответственный отец, что отпустил несмышлёного своего ребёнка гулять по тёмным подворотням, где за каждым углом его будут подстерегать непристойности и угрозы. И ребёнок, пройдя через годы странствий, через все запретные соблазны, через боль и страх, через «голгофу» и «медные трубы»; возмужав, сможет вернуться к своему Отцу, уже познав все грани чёрно-белого мира, и осознанно выбрав Добро? Интересная теория… Но непонятно здесь то, зачем вообще Бог создавал человека изначально несмышлёным, а не сделал его сразу мудрым и верным? Непонятно и то, в каких отношениях состоят Бог и Дьявол? Воюют? Тогда почему Бог не сражается за угнетённых людей? Не помогает несчастным праведникам, не протягивает руку помощи здесь, на Земле? А только обещает справедливый загробный мир; но вот как быть уверенным, что он вообще будет?? Я вот хотел бы видеть справедливость здесь и сейчас. И многие, уверен, тоже. Но её нет. Или Бог и Дьявол заодно? Дружат, просто сотрудничают? Может, Бог сам даёт Дьяволу указания, как мучить и соблазнять своих «детищ», чтобы быстрей и качественней их вымуштровать? Но тогда это не Добрый Бог, а такое же дерьмо, как Диавол; или, если угодно, Диавол совсем не злой, и всё что не происходит- «во благо». Но тогда, какого хрена, страдать так плохо?? Мы все здесь, в этом монастыре знаем, что такое – страдание. И как это невесело терпеть. Не зная, к тому же, будет ли
181
какое-то обещанное вознаграждение «на небесах». А если не будет? Если дальше будет всё так же, или хуже? Я не знаю, правда… Не знаю. И как бы безнадёжно это не звучало, более стройной, и похожей на правду, мне видится другая теория…
Вот как ты считаешь, а вдруг, всё устроено совсем наоборот? Что, если сами понятия Добра и Зла, Бога и Дьявола полностью переврали и исказили? Это даже лучше бы объясняло, отчего добро так слабо и неудачливо; почему истинная красота всегда в андеграунде, а свет истины гаснет во мраке… Да, от этой идеи, став она верой и правдой, стало бы тоскливо и жутко. Но сила в том, чтобы ЛЮБУЮ страшную истину принять стойко.
Может, Диаволом выставили как раз Прометея, принесшего правду и свет??
Может, как раз всевышний бог-творец, бог-абсолют отнюдь не справедлив и не добр?
Посмотри, как устроена природа, мир всех живых существ, хоть животных, хоть растений. Сильный пожирает слабого; сильный всегда жесток и грешен (грешен по нашим «андеграундным» понятиям; но он удачлив и любим, в том числе женщинами; он унижает и угнетает направо-налево, идёт по головам, а ему всё сходит с рук. Счастливым жил, и умирает с улыбкой на устах. Разве этот мир справедлив и милосерден? С нашей позиции, позиции «несчастных» — нет. Так почему следует верить, что «тот мир», мир небесный – другой? Что другой сам Бог, мир создавший??
Может, Бог вовсе не любящий отец? Может, он – фермер? Может, он взращивает души людей, созданные из его монады, как скот на земной лужайке? Стрижёт с них при жизни энергию и эмоции, а когда они тучнеют, наполняются самыми сильными и вкусными энергиями — пожирает их «духовную плоть»; и это и есть ад? И вся наша Вселенная – суть демоническая утроба, где извечно сильный поедает слабого, а слабый-несчастный ищет себе выдуманных заступников, не здесь, так «там»? И людей сам Бог разделил на «жертв» и «конвоиров»; как на овец и овчарок; и последние – его верные слуги, то бишь «праведники», а жертвы «овцы» – его пища, и оттого они по определению грешны и неудачливы?? Вдруг всё так, сынок??
А вот тот, кого выставили Дьяволом – был Отступник… «Образованный революционер», который сам был несчастным; который на собственной шкуре пережил всю боль, а потому благоволил таким же? И он как бы попытался совершить революцию.
Как в стаде любых животных– угнетённый, но гордый низкоранговый самец однажды решает свергнуть угнетателя-альфача… Вот и Дьявол метил на место вожака всея Вселенной, и хотел организовать эдакий бунт союзников-униженных, принеся скотам-людям часть своих знаний и силы? Ведь он был тоже силен, помнишь… Самым сильный ангелом из воинства «Яхве».
Но, конечно, бунт «люцифера» был жёстко подавлен. Как в той легенде о Прометее, который принёс людям, жившим во тьме и ужасе, божественный Огонь, за что был прикован богами к скале, и целую вечность орёл клевал его печень. А люди его забыли. Ведь кому нужен предводитель-неудачник?? Более того, его – оболгали. Надели на него уродливую личину «чудовища»… Как часто бывает и с праведными людьми. Этот мир противостоит «праведникам».
Не замечал, как праведников, людей справедливых и целомудренных, любят оклеветывать, вечно пытаются обличить в корысти, «пробить на говно»? И стоит признать, порой у них получается… Недаром Диавола так любят изображать в образе козла-отпущения, в образе одинокого озлобленного мизантропа… Но кто делает мизантропа таким, несчастным? Не сами ли «добрые люди»? (Но это уже с нашей, «андеграундной» точки зрения).
182
Может он, этот Мизантроп, когда-то вырвал своё пылающее любовью сердце из собственной груди?? Чтобы осветить людям дорогу во мгле? Он так любил их, верил им? Испытывал эти рецессивные иррациональные чувства. Глупец-революционер… А люди растоптали его сердце. Их скотская, «по образу и подобию» Творца своего натура, отвергла свет Люцифера… И люди великим обманом, с подачи своего Фермера-мясника-бога, в итоге его сделали врагом…
Ведь в стаде животных, тот самец, что осмелился бросить вызов вожаку, но проиграл – если не умерщвляется, то определяется в самый низ иерархии. Так для них, для этого быдла, Добро обратилось злом, а истина – ложью…
А истина, увы, в нашем мире в том, что справедливость и красота – всегда оклеветаны, обесчещены, высмеяны. Или чудовищно исковерканы, да так, что и мудрец не отличит правду от лжи и подмены. Этичная справедливость и высокая красота – в андеграунде и социальном дне. И кроме самих «несчастных», страждущих и ищущих утешения — они никому не нужны… Ибо это наши, «овечьи» слёзки, но могут ли они волновать овчарок и фермера?
Счастливым – и в их жестокой реальности хорошо. Ведь для них то она не жестока. Для них-то она — благо и изобилие, за которое они благодарят судьбу и Бога.
А несчастные… Они тоже не обязательно совсем добренькие и беззубые; и в них сидит это «дерьмо», и они могут ожесточиться.
«И он замкнулся; сначала много-много плакал, а потом стал злым. А вскоре — полюбил зло…»
Наверно, это и случилось с Люцифером после падения… К слову, если ты читал про древнего бога Сета, с ним приключилась очень похожая история, если не хуже. В той древней стране Сет стал чем-то вроде дьявола-антагониста. Слово «сетовать», видимо, и произошло от имени этого «бога», которого предала жена, оскопил племянник, сын заклеймил, содрал кожу; а Совет Богов — постановил сжечь, и проклясть его дух на вечные муки. Где тут сострадание и справедливость, мудрость в конце концов, а, сын мой?? Сет, по большому счёту, не совершил ничего ужасного. Да, он убил своего брата Осириса, который окучил его жену. Так и я бы убил на его месте! Просто, как говорится, «что позволено Юпитеру, не позволено его быку». И Сет был менее «уважаемым», а потому и не имел права возникать против Семьи, Общества, Системы. Изменила тебе жена – прости и утрись! Недаром праведная «овечка» та, что прощает и любит обидчиков своих, и ударившим подставляет «вторую щёку». Эта мифология, даже если она лишь древний фольклор, из которого песок сыплется — отражает психологию людей, ожививших «идолов» по своему подобию.
На изгоя вешают все беды, ведь людям, такова их скотская природа – всегда нужен объект для ненависти. Иначе они дуреют. И этим объектом сделали, как всегда – самого «не такого как все». Революционера-неудачника…
Вот так вот, сынок… Я не могу верить, просто верить, что самая большая сила во вселенной – добрая. Хотя мне бы этого очень хотелось. Но что, если именно в этом нас обманули? Обманули, чтобы добреньким дуракам, вроде нас, давать надежду, ведь такие как мы — особенно вкусны демону-Яхве?? Давать надежду, чтобы страдали подольше, испуская туда, в его утробу, флюиды отчаяния и боли, гаввах…
А «сатана», как раз хотел показать людям, на изнанку мира. На ширму и чудовищ за ней, которые отбрасывают красивые искажённые тени, а дураки и рады слепо верить…
183

Может, это и было яблоком с древа познания; и теперь это «познание», оплёванное и униженное, как жертвенный козёл Азазаль, одиноко бродит в пустыне, вобрав людские грехи и людскую неблагодарность… Может, Правда слишком ужасна, и ОНА, а не зло, была заключена в ящик Пандоры? И горе тем, кто его откроет…
Может, Дьявол тем и возгордился, что взял на себя непосильную ношу – открыть людям истину, скрытую от людей богом? А истина была в том, что люди для бога – лишь скот, который, до того, как пожрать, держат в неведеньи, и потихоньку стригут… Может Диавол – и есть носитель пресловутого иррационального начала – совести, справедливости, гордости, прямоты? То, что мы, изгои, считаем добром? Недаром имя его – Люцифер, несущий свет; Прометей, что посмел взять божественный огонь, и даром, от большого пылающего бескорыстьем сердца – подарил его людям… За что и был обречён вселенским демоном-творцом на вечные муки, обречён на поругание и клевету людей – подлых неблагодарных порождений Яхве, которых так хотел спасти… И лик его, искажённый и оплёванный, венчает голову козла, на которого живущие во лжи «скоты» возложили свои грехи, как на приносимого в жертву, который всего лишь искал правды и алкал доброты… Vae victus.

Да, сынок. Люди, если быть объективным – мало что знают. Они выдумывают много теорий о Боге, одна другой мерзее. Ведь Бога каждый хочет создать по своему образу и подобию… Сейчас популярна такая теория, что Бог един, и нет никакого Дьявола вообще, и Бог, безусловно, всех любит. Всё есть Любовь, высшая и безусловная; всё есть Свет и Единство. И всё, что творится в мире – всё, естественно, от Его большой Любви. Мерзость вся, невежество, несправедливость, возведённая в абсолют… И если человек страдает, да так, что и десятая доля его страданий испепелила бы тебя вмиг — значит сам дурак; но Бог его всё равно любит, ведь всё в мире есть Свет и Любовь. Просто такой человек – грешник, и находится в «сокрытии» от Божественного лика, в чём, естественно, виноват сам.
Обычно эта теория популярна у тех, кто сам стрижёт и режет. Но не у тех, кого режут и стригут.
Ведь первые заняли в этой жизни высокое место, и сами гадят сверху на других, естественно, того не чувствуя. Их дерьмо, плевки и обиды падают вниз, на «обиженных жизнью»; в то время, как они сами могут мечтательно глядеть на небо, не видя в нём своих нечистот.
И для их «Эга» мир кажется справедливым; и втрое забавно, когда они начинают рассуждать о «преодолении своего Эго и слиянии со Светом». Порой пообщаешься с таким «святым мудрецом», смотришь – вроде умный. Но приглядишься – обычный альфа-самец. Поднявшееся животное. Пахан. И пытается тебя виртуозно «опустить», привлекая якобы «волю Бога и гармонию Вселенной». Но суть такого «мудреца» — Обезьяна, выучившая модные и в меру умные термины. Обезьяна- потребитель, обезьяна-эгоист, обезьяна с социальной позицией идти по головам; есть, наслаждаться, трахаться. Но и обезьяны любят порой смотреть на звёзды; рассуждая либо о гармоничности и справедливости мира, если вдоволь бананов и самок; либо вопрошая с ненавистью и слезами – если сам в дерьме своём и других обезьян.
Иногда, впрочем, бывает, что некий уникум из кучи помоев будет благодарить Всевышнего за Любовь и Справедливость, но тут клинический случай – мазохизм; внушаемость, на грани потери личности… В общем, люди любят рядить свои зловонные туши в шелка и золото, но никакими блёстками и тряпками вонь не скроешь…
Вся суть в том, что человек – животное. И сильный всегда живёт не просто так, а за счёт слабого.
184
Счастливый счастлив – потому, что несчастен другой, ведь почти не бывает счастья не «на крови».
Вот смотри – что в жизни важней всего? Правильно – любовь. Вот допустим, есть у тебя любящая, верная, преданная девушка, которая любит только тебя, и верна во веки веков. Но ведь из-за того, что она досталась тебе – её уже не будет у другого. И он так и умрёт, не познав любви. А если, например, ты известный певец, актёр, богач, да просто сердцеед; и в тебя влюблены десятки женщин? Это значит, десятки мужчин останутся бородатыми девственниками, потолок для которых – рука, и эскорт-услуги. Так же, например – еда, которая ныне вообще возведена в культ. Что бы ты не ел (ну может, кроме воды и соли) – плоть живых существ. Будь то животных или растений, а то и людей – которым просто катастрофически не повезло (расскажи-ка УРБам про Любящего Бога который есть Свет и Мудрость!)
О нет… И самая мудрая обезьяна не та, которая выучила умные слова, и гадит на других с высокой пальмы. Я бы сказал, что мудрая та, которая исцелить способна, успокоить рану; после общения с которой – тепло становится на душе. И может, если бы человечество состояло в основном из таких – мы бы уже жили в Раю. В настоящем, а не в том, который придумывают себе забитые, униженные, вопрошающие к звёздам о справедливости…

Что же до любви, я считаю, что Любовь — это великая Верность. Кто любит – бросится за тобой в пекло. И душу свою отдаст за тебя, на растерзание и вечные муки… Вот, что такое любовь! А не блевотные рассуждения о похоти, выгоде, либо вселенской гармонии. Любовь – это выделять любимого из толпы; только к любимому существу направлять свою заботу и безграничную нежность. Никогда не позволять страдать этому существу, стоять на страже его счастья! Для гармонии с миром и игры половых гормонов давно придуманы свои термины, и пусть не приплетают сюда Любовь; идиоты, любить не способные… Да, меня никто никогда не любил… Это страшная судьба, отрок…
Слёзы блеснули в стальных глазах Варфоломея. Он на пару секунд замолчал, отвернувшись к пламенеющему за Подлунной горой закату…
Я не верю в Небеса, и отрёкся от Маммоны… Да, я одинок и несчастлив, распят и оплеван, никем не любим, и нет мне поддержки… Но я не боюсь. А насколько бы я был сильнее, люби меня по-настоящему лучшая в мире женщина… Будь я среди своих друзей-соратников, среди светлого воинства, преданного мне до последнего вздоха… Я был бы безсмертным, самым храбрым и самым счастливым человеком на земле… Я бы — сокрушил весь мир.

Знаешь, сынок, я в твои годы зачитывался трудами Сурали-Утешителя. Основоположника, пророка религии Звёздных Детей. Добрый, талантливый человек, поэт и художник, целитель и аскет… Он рассказывал людям все эти… Прекрасные сказки о Добром Боге там, на небесах… О надежде всех страждущих, о путеводной звезде для ищущих… Как раз религия для всех униженных и оскорблённых, опущенных и оскоплённых. Для овец-революционеров. И ты ведь знаешь, как он закончил. Его распяли на кресте, освежевали, а содранную кожу набили соломой и вывесили над городскими воротами, дабы «не смущал людей». И сколько таких было… Пророков, утешителей, образованных интеллигентных «революционеров»… «Царство моё не от мира сего» – говорил он. И в этом мире не имел власти.
Но знаешь, что я считаю? Не смотря на моё отсутствие веры, надо возродить религию Звездных детей.
185
Но возродить в новом виде, более яростным, сплочённом, и непримиримым ко злу. Ныне нужна именно ярость. Отбросить всю эту любовь и проповеди, жертвенность и альтруизм. Ни к чему это блеяние про «возлюби врага своего». Кто любит своих врагов – обычно не очень-то любит друзей. Нас, порядочных людей, единицы; мы одиноки и разобщены, не умеем за себя постоять. Но сломанные игрушки должны объединиться, и сокрушить устои этого мира, вырезав сам корень зла, в прямом и переносном смысле. Эта чудовищная система должна быть разрушена! Пусть мы будем всего лишь очередным Прометеем, очередным Данко, вырвавшим собственное сердце… Каким бы не было зло могущественным, смысл жизни в том, чтобы сокрушить его. А любить и созерцать будем после…
Битва, сынок – куда лучше и веселее бойни! Они нас никогда не жалели… Жестокость толпы к одиночке, и жестокость одиночки к толпе – в принципе разные вещи. Одиночка оправдан как минимум за свою немощь и храбрость… Попробуй-ка противостоять системе! Это достойно восхищения, не так ли?
Другой вопрос, что от перемены мест слагаемых… И вряд ли сокрушившие зло, сумеют построить утопический справедливый мир – новый мир всё равно выстроится по старым лекалам, ибо таков закон Демона-Творца… Один гениальный писатель в книге «Скотный Двор» доходчиво описал утопичность наших побуждений… Знаешь, в книге говорится как раз о том, как животные свергли фермера, и попробовали построить свой собственный мир, но этот мир в итоге ничем не отличился от разрушенного ими… Всё те же насилие, неравенство, беспросветность… И да, Демон-Творец, если он есть, будет лишь улыбаться, наблюдая, как его скот бодается и казнит недавних вожаков… Но повторюсь, битва – веселее бойни, плюс, мы бы выиграли время.

Глаза Варфоломея пылали, а крепкие жилистые ладони его сжимались в кулаки, когда он выпаливал эти слова. Помнится, я подумал тогда – сколько же отчаяния перенёс этот человек, что в его сердце не осталось даже веры… И не осталось ни капли любви. Бедный, бесконечно бедный и сильный старик. Воин, даже во сне сражающийся с ветряными мельницами.

Да, я вижу по твоим глазам, слова мои – тяжестью ложатся на твоё сердце. – Варфоломей попытался улыбнуться. У него была жутковатая улыбка, в уголках рта проступали почти волчьи клыки. — Прости меня, если тебе неприятно слышать мои умозаключения… Я вижу, что ты куда мудрее своих лет, и тоже ищешь Истину. Я надеюсь, ты найдёшь её в чём-то другом. И поговори, если захочешь – с Ларри. Он как раз последователь Сурали и его религии. Только Ларри, ты знаешь, не может говорить. Но он быстро и очень разборчиво пишет.

После разговора с Варфоломеем, я долго сидел в своей просторной келье один, подбрасывал поленья в каменную печку… И пил крепкий зверобой с вареньем из молодых сосновых шишек. И думал. Думал обо всём, и о том самом… И всё-таки, несмотря на чудовищную убедительность теории Варфоломея, моя вера во что-то доброе, внеземное; в какой-то прекрасный, самый родной, правдивый Божественный свет в глубине души, не стала слабее. Напротив, я крепко ухватился за неё, как за спасительную соломинку.
В ту ночь я молился о Варфоломее. И о улыбчивом Ларри, и о плаксивом сорокапятилетнем девственнике Эттвуде…
186