Глава 28. Сломанные игрушки. "Жертва Эсфирь". Часть 2. (Глава 30)

Глава 28. Сломанные игрушки. «Жертва Эсфирь». Часть 2.

Сколько славилась она и роскошествовала,
Столько воздайте ей мучений и горести.
Ибо она говорит в сердце своем:
«Сижу царицею, я не вдова и не увижу горести».
(Из Откровения Иоанна Богослова).

После больницы были недолгие разбирательства с обидчиками. Разумеется, они во всём обвиняли меня, вплоть до того, что я сам набросился на толпу, а Эсфирь говорила, что это я приставал к ней, а получив решительный отказ – избил её. Она трясла перед полицейскими огромными синяками (то ли нарисованными, то ли специально набитыми). Но в стражах порядка оказалась хоть какая-то искра здравого рассудка. Те, кто знали Эсфирь и избивавших меня, подтвердили, что они «тоже» отнюдь не ангелы. Мои родители молча сидели и слушали. По их лицам можно было догадаться, что они верят мне ничуть не больше, чем им. Ни отец, ни мать не выказывали на капли праведного гнева, что их сына избили, никто не хотел защитить меня, даже на словах. Не говоря уж о том, чтоб отомстить обидчикам… В общем, всё закончилось «примирением сторон». Те, кто избивал, пообещали, что меня больше не тронут, если мы (с родителями) перестанем предъявлять им что-либо. Родители с радостью согласились.
Меня поставили на учёт к школьному психологу. Психологом оказалась женщина лет тридцати пяти, по одному взгляду на неё, мне стало понятно, что ума в ней как у «полутора куриц» — мягко стелет, да жёстко спать… Её звали, кажется, Рина. Психолог заставила пройти несколько дурацких тестов, а потом стала расспрашивать, навязывая беседу «по душам». Но беседы по душам не получалось. Рина говорила мне:
«Ты должен попросить прощения у своих обидчиков. Ведь если к тебе относятся плохо – ты сам это заслужил своим поведением, спровоцировал их. Если ты хочешь, чтобы люди к тебе относились хорошо – начни с себя! Познакомься с ребятами, которых ты так ненавидишь, сделай подарок, помоги в каком-нибудь вопросе. Улыбнись отражению, и оно улыбнётся тебе в ответ!
Она сказала такую фразу, очень мудрую, как ей казалось:
«Дураку предназначена драка. Умному победа, мудрому – мир. Ищи причину конфликтов в себе, ведь мир даёт тебе то, что ты заслуживаешь».
Под конец беседы Рина повышала голос; она разговаривала со мной, как с каким-то бесконечно тупым ничтожеством, с легкой брезгливостью и раздражением… Несколько раз она обвиняла меня в агрессии, социальной опасности и патологической злопамятности, делая акцент на том, что я – корень всех зол и головная боль для школы. Да, конечно, я отнюдь не был великоопытным мудрецом… Но я был искренним живым человеком, и нуждался просто в понимании, заботе, человеческом тепле… А не в том, чтобы меня делали виноватым во всех бедах. После разговора с психологом я хотел покончить с собой.

У сильного всегда бессильный виноват, у счастливого – несчастный. Люди считают, что если некий
295
человек одинок и никому не нужен, значит он плохой. Если у человека нет семьи, нет друзей, он часто становится жертвой судьбы и обстоятельств – значит он сам виноват во всём. Если человек стыдливо отводит взгляд – он преступник. Если избегает людей – грязный грешник, и ему есть, что скрывать… Такому никто не захочет помочь – отогреть замёрзшее сердце, вытянуть его из бездны… Напротив, его будут добивать, сознательно и бессознательно, лишь множа в нём ненависть и страх. А если, не дай «бог», затравленный с детства одиночка восстанет против социума, и совершит преступление – социум перемелет его в фарш. А может, перед этим, с наслаждением «опустит» — по обезьяньим законам, ведь мало просто убить, изгоя нужно унизить, увидеть ужас в его глазах… Самое страшное наказание получают именно такие взбунтовавшиеся козлы отпущения. Настоящий преступник не отводит взгляд, непринуждённо общается с людьми и очаровывает харизмой. Он обаятелен и удачлив, он не жертва для общества, скорей общество для него – овцы. И эти овцы будут подсознательно млеть перед ним, и никогда не обрушат на него весь свой садистский гнев…
К кому человек во все времена был абсолютно жесток и безжалостен? Разве к губителям своим и сильным мира сего? Нет… И даже храбрецов-героев вражеской армии на войне уважали, и если убивали, то по правилам чести. Пытки, и прочую мерзость вытворяли с беззащитными, с жертвами, с трусами… А кого из животных человек всегда терзал с особенным цинизмом, разве страшных львов, волков и тигров? О нет, их человек всегда уважал, благоговел перед ними, несмотря на то, что эти звери представляли реальную угрозу. Даже убивая на охоте, человек относился к сильным зверям с должным почтением. Но мучил с наслаждением человек животных слабых, в основном скотину, ведь она никак и никем не защищена… Мучил, хотя скотина его кормила, одевала, возила на себе… Мучил, и никогда не уважал.
Хочешь прав в мире – возьми! Сумеешь ли ты вырвать их, не имея поддержки семьи, друзей, Законов? Сумеешь ли восстать против Левиафана, будучи взращен в покорности и страхе? Или это будет лишь жалкий акт «говяжьей агрессии», и тебя закатают в банку… О чём не знали школьные психологи типа Рины, что основная ошибка «жертвы», — это когда она ведёт себя как безропотная скотина, в надежде, что её пощадят. Но скотину не щадят… На ней ездят, её стригут, доят, холостят, убивают и съедают. И забывают, как нечто само собой разумееющееся.

В классе меня избегали, будто я пустое место. Офэль Ву держалась с особенным презрением. Как-то она язвительно сказала Хельге про меня, чтобы я тоже расслышал: «думал вырядиться в шёлк, а ему по носу щёлк!» Она теперь перестала быть главным изгоем класса, эту роль занял я. А Офэль всем своим видом показывала, что презирает меня и хочет при случае ужалить побольнее, ведь она теперь со всеми; со всеми и против меня. Она очень хотела выслужиться перед коллективом, показать, что она с ними «на одной волне», и что она больше не беззащитная «серая мышка». Если для мужчин я всегда был объектом агрессии, то для девушек – пустое место. Но их равнодушие и холодная жестокость разили сильнее кулака. Впрочем, меня и вправду больше не били. Соблюдая унизительную договорённость моих родителей, да и потеряв отчасти интерес к уже уничтоженному человеку… Не били до того дня… Последнего дня в этой школе.
Единственный человек, кто относился ко мне без отвращения и презрения – была одинадцатиклассница Аннабель Вэнс, по прозвищу Чёрный Лотос. Она была очень красивая, невысокая миниатюрная девушка с чёрными волосами до плеч; с чёрными, жирно подведёнными тушью глазами, и необычными, запоминающимися чертами лица. Она выступала за чистоту белой расы, гадала на Таро, любила фиалки и ландыши, прогулки по крышам и дождь. Ещё Аннабель
296
была какой-то чемпионкой по боевым искусствам, позже я узнал, что это Блицкампф. Одно из самых жёстких единоборств Эспенлянда, традиционное боевое искусство нашей страны.
Если вкраце — Блицкампф основан на ЛЕНИ, РАЦИОНАЛЬНОСТИ, и БЕЗЖАЛОСТНОСТИ. Это система, исключающая любое лишнее движение, которое не направленно на единственную цель — уничтожение врага. Тренировки Блицкампф проходят без привычных для других дисциплин лёгкой и тяжёлой атлетики: без привычного бега, растяжки, тягания тяжестей. В Блицкампф – только отработка смертельных ударов и болевых. Это и разминка, и атлетика, труд. И обучение, ибо адепты изучают анатомию, психологию, физику — лишь через призму калечинья и убийства. Все движения, всё мышление – направлено на уничтожение. Даже трапезничая, или готовясь ко сну, или подметая двор — держа в руках простынь, метлу и ложку – адепты системы представляют, как душат врага, ломают шею, или протыкают ему глаз. Неожиданно, изподтишка, фатально. Максимально эффективно. Владение любыми предметами, как оружием, от топора до вихотки – с минимальным усилием, ведущим к безжалостному уничтожению противника – всё это Блицкампф. Минимум усилия, максимум результата. Последователей сравнивают с ленивой кошкой, что спит большую часть времени, но при необходимости, совершает молниеносный рывок, уничтожая куда более мускулистого и подвижного врага.
И вот при всём этом «Чёрный Лотос» была подчёркнуто женственна; она всегда носила только чёрное, мало и только по делу говорила. Она держалась особняком, не особо участвуя в жизни коллектива, но имела двух близких подруг. Вообще, даже в её внешности было что-то парадоксальное и сюрреалистическое: девушка напоминала фарфоровую куклу или готик-лолиту, с узким белым лицом и длинными накладными ресницами, и даже в жару она всегда носила чёрное кружевное платье и высокие сапоги на шнуровке. Забавная такая. Как эта тёмная эстетика причудливо сочеталась с бойцовскими навыками… Удивительно, но прекрасно. Мы впервые пересеклись с ней в столовой; Аннабель подсела за мой столик, за который никто больше не желал садиться. «Привет» — сказала она. «Привет» — ответил я. Второй раз мы пересеклись на занятиях по физкультуре, которые часто объединяли старшие и средние классы. Помнится, я тогда был мягко говоря удивлён, как у такой женственной и миниатюрной девушки такие невероятные показатели. Она была гибче, выносливее, и даже сильнее большинства парней. На сдаче нормативов по отжиманиям от пола она отжалась сто тридцать раз. Конечно, в ней и весу было – от силы пятьдесят килограмм. Но я, парень, с трудом отжался сорок шесть раз… Стыдоба! Хе-хе… При этом, (я отчего-то видел это, ощущал) она была доброй. Искренней и честной девушкой. Но – не моей. Я сразу это понял. Ведь своего человека — чувствуешь. В Аннабель я почувствовал просто человека – хорошего, и это уже наложило пластырь на душу. Я был благодарен ей, как бездомный пёс, которого покормили и искренне погладили, невзирая на паршу, клыки и недобрый затравленный взгляд. Но псу с ней – не по пути. У пса своя жизнь, он знает это, и он не увяжется за доброй девушкой… Хотя, конечно, я мог поступить с нею в секцию Блицкампф, научиться защищать себя, хотя бы от одного-двух противников равной силы, но тогда слишком свежи были воспоминания о секции бокса, куда насильно водил меня отец. И там, разумеется, я тоже был изгоем и объектом травли. Да и признаться, я знал, что Аннабель рано или поздно устанет со мной нянчиться. Ведь нам с ней – не по пути. Но спасибо ей и за те крохи тепла, и за её забавный парадокс, раскрывший для меня, что женщины тоже бывают особенными… За всё время мы перекинулись с Аннабель парой коротких фраз, я старался улыбаться в ответ, говорить искренне, но был очень немногословен и не проявлял никакой инициативы. Девушка, что, впрочем, было заранее известно, довольно быстро отстала. Ведь мы были – не теми пресловутыми «двумя половинками». Я сразу знал это… А уже через месяц я видел Аннабель с каким-то парнем. Тоже, кстати, явно не «бойцовой» породы. Таким длинным прыщавым очкариком с брекетами. Я только про себя улыбнулся. Но вскоре эта тёплая девушка куда-то пропала, то ли перевелась, что ли что-
297
то ещё. И я её больше не видел.

Яд не повредит не имеющему ран. Кто счастлив – почти неуязвим. Ведь это так легко – быть великодушным и энергичным, когда ты счастлив… Так легко любить весь мир и не замечать его мерзостей, когда ты лично ограждён от них… Но велика ли цена такому счастью и такой гармонии? Если собаку в детстве били веником, она будет бояться веника, но, вероятно, не будет бояться штыка и сабли. Так и люди, взращенные в тепличных и полутепличных условиях, порою самой большой катастрофой во Вселенной считают сущие пустяки… О истинных же кошмарах не знают, и не желают знать.
У меня раньше было много страхов. Я боялся, всегда боялся. Боялся перманентно, как серый зайчонок в грозу под кустом. Боялся быть избитым, получить неожиданный удар, плевок, боялся подвергнуться сексуальным унижениям, боялся позора, трудностей и судьбы. Но страхи нельзя загонять внутрь, покрывая их жёсткой шершавой бронёй. Страхи нужно взрезать как чирей, выдавливать наружу, как зловонный гной; и иссушать сочащую рану светом и ветром… Страхам плохо на свету; их обиталище – тёмные неисследованные закоулки в подсознательном мире кошмаров и грёз, и нервы, и эгоизм, и страсти – питают их. Страхи зреют, как плесень, в тёмных сырых углах, и бесполезно пытаться сокрыть их обоями или картиной. Выжги их. Выжги вместе со всем гниющим домом, в котором завелась чёрная плесень… И стань свободен.
Так и мой мир горел безжалостно, оставляя после себя лишь ветер и сухую золу… Теперь моя душа – обнажена. Я как человек, не имеющий кожи. Стою смешной и озябший на этом пепелище и как сумасшедший смеюсь… А у них – полусчастливых обывателей, крепко вцепившихся в этот мир, вырастает грубая шершавая броня, шкура бегемота. Но нутро под этой их бронёй, если хватит сил пробить её – куда более нежное, холёное, и не привыкшее к боли, нежели у меня. И, конечно, они кажутся куда сильней и устойчивее меня – потерявшего всё осколка. Это моя сила, и моя слабость, мой меч и моя рана. Моя сгоревшая жизнь…
Жаль, в школьные годы, я ещё не знал сих философских истин… Я был всего лишь юношей. Одиноким, несчастным, но добрым и «диковатым» юношей с большим сердцем полным надежд.

Учёба давалась мне тяжело. И речь не о самой школьной программе. Предметы, как раз, не доставляли сложности. Но я практически не делал уроки, часто на занятиях витал в облаках, из-за постоянного стресса не мог сосредоточиться. Учился я в основном на «4» и «3». Двойки старался не получать, так как за них следовала порка. Какие-то перспективы в жизни казались бессмысленными, ибо все дни проходили в том состоянии, что называют модным нынче словом «депрессия». Учителя тоже относились ко мне с какой-то холодностью и отчуждением. Казалось бы, взрослые люди… Я надеялся на мудрость взрослых, но неминуемо убеждался в обратном. Нет. Взрослые не мудрые. Они такие же жестокие и физиологичные, как подростки. И порой ещё более гнилые. Они пытаются воспитывать своих детей в «сферической доброте», читая кавайные сказки, ограждая чад от жестоких истин реальной жизни, искажая ложью и эвфемизмами неудобные моменты… Но почему-то, поколение от поколения, дети становятся всё гаже и подлее, вырастая во всё худших взрослых. Возможно, именно навязчивое ограждение детей от грязи, вынуждает смотреть их на мир через розовые очки. А такие люди особенно жестоки. Они даже не знают, что в мире есть зло. И творят его, не зная, и способствуют ему, не видя… Они не ведают, что творят! А если бы ведали, то, может быть, были чуть более справедливы и милосердны. Парадокс,
298
но когда детские сказки из жутких назидательных притчей превратились в слащаво-добрые сказочки с извечным хэппиэндом, и победой над злом, зло лишь сильней укоренилось в детских сердцах… Настоящее зло; пока насмешки и ненависть людей перемывали косточки шаблонным злодеям и антагонистам, вечно неудачливым, угрюмым мизантропам в чёрном шмотье…

В марте, в канун праздника Пурпурных Знамён, когда триста лет назад началась Чёрная Декада, Эсфирь куда-то пропала. Её не было на занятиях в течении долгого времени. Оказалось, что нет её и дома. Она пропала. Бесследно. Полиция прочёсывала город, опрашивала многих её знакомых, одноклассников. И я заполнял какую-то анкету, отвечая на вопросы полицейских. Учителя были такие волнующиеся, переживающие. Будто Эсфирь была им родной дочерью… В классе шептались, перебирая версии, озвучивая самые жуткие и фантастические…
В середине апреля Эсфирь нашли. Нашли в районе шлакоотвала, в трехстах метрах от Круммштрассе. В забеловочном цеху заброшенной УРБофермы. Детей, играющих в заброшке, впервые увидевших её – долго потом лечили от кошмаров… То, что сотворили с телом Эсфири – вызвало содрогание даже у полицейских.
В школе был траур. Все выглядели притихшими, повзрослевшими. Эти люди поняли, что такое Зло… Будто почувствовали его дуновение и на своей шкуре.
Странно, но меня, как имеющего повод для ненависти к «королеве класса», не считали подозреваемым, не допрашивали отдельно в кабинетах полиции и даже не интересовались нашей враждой. Видимо, меня считали безответным «лохом», в принципе не способным на месть. И, в общем, я действительно был не причастен к тому, что с ней сделали… Единственное, что я после нанесённой обиды проклял её, и сильно-сильно ЭТОГО пожелал…

И, помню, я испытал злорадство. Ну ещё бы… Я же не мазохист, с мозгами промытыми школьными психологами. И я желаю своим врагам такой судьбы. Они её – заслуживают. И это – абсолютная НОРМА. А если вы желаете своим губителям счастья – лечитесь, или попробуйте куколд БДСМ.
Но разумеется, я ничего об этом не сказал. Некому было сказать. Лишь в душе зажглось пламя праведного огня… Словно сбылся сюжет дурацкой сказки, где зло – наказано, а Золушка получает надежду если не на счастье, то хоть на разовую справедливость…
Когда зло остаётся неотмщённым, небеса смотрят на нас со стыдом.
А может, иногда… Небеса – могут отомстить за нас. Чужими руками. Злыми руками, руками Дьявола…