Глава 30. Сломанные игрушки. "Навоз и кровь". (Глава 32)

Глава 30. Сломанные игрушки. «Навоз и кровь».

В одном городе был запрещён флаг лазурного цвета.
Поднявшего его били до смерти, и оставляли лежать на площади справедливости.
Но всегда находился тот, кто поднимал лежащий флаг… ©. Автор неизвестен.

Многие дни своего детства я провёл в Занарских Лабдах. Это такая деревня, в тридцати километрах от высотной застройки Траумштадта. Её считают отдельной деревней, хотя по сути, это отдалённый пригород. Занарские Лабды – мрачное место. В селе в то время проживало около четырёхсот жителей, в основном бывшие зеки и бывшие колхозники. Ещё около тысячи домов было заброшенно, и их быстро сравнивали с землёй, разрушая и забирая всё, от трухлявых брёвен до железобетонных плит. Занарские Лабды раскинулись в окружении болот и курей Нарского
310
озера, которое отделяло село от города. Летом там всегда было душно и влажно, а зимой – температура уходила в чудовищный минус. В Занарских Лабдах жила моя бабушка по отцовской линии – тётя Эмма. И отец часто и подолгу гостил у неё, а на лето и вовсе оставлял меня там на их попечение. С бабушкой жил её второй муж (не родной по крови отцу) – дед Николас. У них было большое и крепкое хозяйство, десяток УРБов, а также полсотни куриц, кролики и большой огород.
В Занарских Лабдах я впервые повстречал несчастных людей. Изгоев, которых пожрало и переварило «порядочное» человечье общество.
Первый – мой двоюродный брат. Владис Рорх. Он был на десять лет старше меня, первый сын родной сестры моего отца. Уже теперь я мало что могу о нём вспомнить. Его образ предстаёт смутно, но предстаёт как что-то светлое и печальное. Будто он зовёт, просит о помощи. Вечно юный нескладный парень с простым открытым лицом. Но он как будто знает, что я не услышу его, а если услышу, ничем не смогу помочь…
Владис Рорх был проклятым дитём. Его тоже с детства не понимал никто, он родился в семье торгашки и бывшего зека, такой вот, светлый и искренний, с тонкой ранимой душой. Он был рубаха-парень, добрый и честный; но слабый, не способный постоять за себя… Он, бывало, гостил у нас. Он многое мне рассказывал, дарил интересные книжки про приключения, подарил мне самодельный кортик из напильника. Он был добр ко мне, несравненно добрее родителей и прочей родни, но я был ещё глупым мальцом, и осознал его доброту лишь годами позже…
Но даже в детстве я удивлялся и не понимал, за что Владиса так ненавидит родная мать – тётя Нора. Она часто била его, била жестоко, прямо на глазах меня и моей мамы, а отец его – жуткий и неприятный тип, с «партаками» по всему телу, однажды избил Владиса до полусмерти. Тот уполз под стол, как раненный пёс, а его младший брат – Валентин, смеялся и тыкал палкой в застывшего от ужаса под столом Владиса. А я, как трусливая мразь, лишь смотрел на это, и даже не сделал попытки помочь, вступиться за старшего брата… Даже не подошёл к нему и не протянул руку.

Годами позже, когда наше семейство Грау переехало, и практически перестало общаться с Рорхами, я услышал от матери, что Владис умер. Говорят, он задолжал каким-то людям крупных денег. Влад был пьяницей и игроком в карты, это была его страсть и его отрада. Его убили, спалили в частном доме на окраине Занарских Лабд. Уже позже я узнал, что мать Владиса, тётя Нора, проводила тёмный ритуал по отсечению своего первенца от Рода. Влад был чистильщиком Рода, проклятым дитём. На его долю и так пало быть «козлом отпущения» родовых грехов и ошибок. Но от него отреклись. Издевались над ним, взращивая «асоциальное чудовище», а когда чудовище стало «головной болью» семейства – отреклись от него, отрезав от семьи и Рода и позором покрыв о нём память. И он погиб. А я, маленький и глупый, так и не сблизился с ним тогда, не стал ему другом и поддержкой. А потом… Это я понял уже позже. Я поднял флаг, оброненный им. И гордо понёс его, под плевками и стрелами. Уже взрослый я часто обращался к нему. Говорил, прости, Влад. Прости, что был глупым и маленьким, и не поддержал тебя, хотя ты был моим единственным Родным, в этом сгнившем ублюдочном роду. Прости, мой добрый старший Брат…
Да, люди – они такие. Одних тянут к победе, поддерживают их, накачивают своей любовью и уважением. Из них выходят герои и счастливцы. Им вкладывают в сердца веру и силы. Выстилают перед ними ковровую дорожку, по которой так легко прийти к счастью… Такими получились другие дети тёти Норы. Средняя дочь Мирра стала хорошим портным и вышла замуж за директора кондитерской фабрики. Младший сын Валентин – уехал в Фойербрук, и занял хорошее
311
место в НИИ информационных технологий. Их мать и отец поддерживают, любят, и каждый день справляются о них. А Владис Рорх лежит обгоревший и смешанный с мусором в безымянной могиле где-то за новыми кварталами Лорьянштрассе. Забытый, окелеветанный. Его жизненная дорога была выстлана терновником и егозой, и уводила в бездну… О нём говорят, как о вырезанной опухоли, и никто, кроме меня, не бывает на его могиле…

Второго несчастного я повстречал чуть позже. Он, поговаривали, приехал в Занарские Лабды из центра Траумштадта. И с первых дней столкнулся с непониманием. Странное дело! Молодой мужчина, совершенно одинокий, переезжает из центра в забытое богом село, купив за большие деньги гнулушный заброшенный дом. Он, как я понял уже потом, всего лишь хотел покоя и уединения, но так неудачно выбрал место… Ведь в селе, пускай даже оно находится среди дикой безлюдной природы, всегда всем будет до тебя дело. Уединиться там даже труднее, чем в центре большого города. К тому же, среди такого контингента, где едва не половина – бывшие зеки, живущие по своим звериным «понятиям».
Этого человека звали Назар. Когда я впервые встретил его, мне было двенадцать лет. Тогда меня передёрнуло… Я увидел его. Увидел насквозь. В его ауру была вплеснута чернота, над головой его гас чёрный нимб. Но чернота не исходила из него, она присосалась извне, и пила из него соки. Его душа, тощая и бледная, рыдала в бессильи. Она многого не понимала… Она как животное, которому было больно. Зашуганная и некрасивая, извивалась в уродливых муках. Тогда я впервые увидел его… Он был слабым, очень слабым, и очень несчастным. Он полон был страхов и грязных желаний, но они не исходили из него, нет… Они присосались к нему, как личинки мясного овода. И пили. Пили из него жизненные соки, отравляя его душу чернотой и грязью. Мне было страшно, когда впервые увидел его… Я не знал, могу ли я ему помочь.
Извечная тема, как социальные счастливые (типа хорошие), травят толпой антагонистов – угрюмых одиночек. Но никому нет дела, что это общество и сделало их такими – озлобленными, мрачными и угрюмыми. Избивай собаку – она будет убегать и скалиться. Будет скалиться – бей её сильнее, говоря, что она сама представляет опасность для наших жён и детишек. Тебя поддержат – тогда убивай её. Убивай, и становись героем. Борцом со злом. Такие вы, люди… Созданные по образу и подобию Триликого Демона – Гнева, Вожделения и Гордыни. Когда вы видите чужую больную мозоль – детские травмы, обиды, страхи – вы с удовольствием её протыкаете, и елозите в живой плоти. Вот она — ваша чёрная эмпатия садиста, ваша абсолютная жестокость… И я, честно, не понимаю, за что же любить ваше общество. За что же желать ему процветания и счастья. Вы – здоровая процветающая болезнь на теле Земли, вы причина и корень всего зла… Если бы не вы, Назар был бы другим, я уверен в этом. Если бы не вы…

Назар был сирота. У него не было никого. Не было родителей, детей, жены… Хотя ему было почти тридцать. С ним жила лишь большая собака – чёрный красавец-кобель Фойербрукской овчарки, своенравный добряк Трезор. Назар поначалу пытался всем в селе угодить. Он делал детям из дерева фигурки-игрушки, которые очень красиво получались! Дарил, за просто так; за просто так помогал старикам и инвалидам, колол дрова, чистил зимой снег. Правда делал он это… не сказать, что от чистого сердца. Он очень хотел понравиться людям, заслужить их благосклонность. В этом и была его роковая ошибка… Однажды, когда у соседа сбежала и потерялась курица – Назар целый день бегал по всему селу и окраинным зарослям, пока не поймал её, и лично не передал хозяину. Но… не думайте, что он имел за это благодарность и уважение. Нет. Из Назара сделали чудовище-
312
антагониста. Его обвиняли во всех бедах. По всему селу пошёл слух о его половых извращениях, одиночестве и онанизме. На него сваливали все грехи и мерзость, село объединилось против него, нашло в нём общего врага, против которого надо сплотиться. И он замкнулся. Полностью перестал общаться с людьми, почти не выходил из дома; его лицо стало похожим на восковую маску, а чернота в его ауре клубилась страшными тучами… Его травили, угрожали, пьяная молодёжь обсыкала его забор и дверные ручки. Как-то к нему даже стали подсылать мальчика, семилетнего Дамира, чтобы, как я сразу догадался, спровоцировать Назара, обвинить его в педофилии, и линчевать. У жителей давно до этого чесались руки. И однажды, Назар не выдержал отчаяния. Он убил свою собаку, красавца кобеля Трезора, выплеснул на него всю свою злобу и обиду, отыгрался на том, кто не мог дать сдачи, кто был ему ближе всех… Он пробил Трезору голову молотком, а затем зарезал. А потом, под утро, повесился в сенях своего дома. Его окоченевший безобразный труп ещё долгие годы пугал всех жителей села, как напоминание о чём-то страшном и уродливом. Что, впрочем, было их поганых рук делом, но никто этого не разумел… Похоронили Назара в безымянной могиле, а его дом, спустя год, уже до основания разграбленный и разорённый, кто-то поджёг. И он сгорел дотла, унося в чёрным дымом в небо остатки чужой боли и чужих ошибок…

У этого дома – старинного бревенчатого сруба в центре Занарских Лабд, тоже была дурная история… Назар купил его у семейства Хартманов – гнилых насквозь людей, выходцев из Линдешалля. Всё по классике – пожилая пара, муж – бывший сиделец, жена – работник УРБофермы, зоотехник и осеменатор. Они, мало того, что кинули Назара на деньги, так ещё и настроили против него жителей соседнего села, куда они переехали, продав дом. До них же, в этом доме, произошла ещё одна страшная история. Там жил старик Евгений – бывший воспитатель детсада. Он жил один, потеряв жену ещё в свои сорок лет… И так как он был воспитателем, и очень любил детей, односельчане у него иногда оставляли своих чад, а Евгений забесплатно нянчился с ними. Но в конце восьмидесятых, доброго старика не стало… Его зверски убили. Одна девочка, которой было восемь лет, и родители оставили её со стариком на ночь, потом пожаловалась родителям на Евгения, что бывший воспитатель трогал её, засовывал руки под юбку. Родители девочки – дерзкие и наглые люди, со связями в криминальных кругах, ворвались в дом старика, приведя ещё троих друзей-помощников. Евгения пытали всю ночь. Умер он от болевого шока, не выдержав многочасового изнасилования железной трубой…
А после, малолетняя дрянь призналась, что она полностью оболгала Евгения. «Решила прикольнуться» — как она выразилась…
И теперь этот проклятый дом сгорел. И кто знает… Может, вмести с ним навеки сгорели страдания этих безвинных людей, связавших с ним жизнь.

Я никогда не понимал и никогда не пойму вас, люди. С несчастными надо быть добрее, а вы добиваете их; вы сваливаете свои грехи и свои страдания на тех, кто и без того несчастней всех. Делаете козлов отпущения, кто расплачивается за ваши грехи. Люди! Что же вы творите, очнитесь! Я не понимаю вашей абсолютной жестокости… Счастливых вы тяните к победе и поддерживаете, болеете за них, несчастных вы топчите и топите, не даёте им даже шанса подняться… Первые у вас герои, вторые – презираемые жертвы и враги. Ах, если бы вы, палачи, могли оказаться тысячекратно в роли вашей жертвы…
В Занарских Лабдах я увидел ещё одну грань неземных страданий. Впрочем, мне тогда было всего
313
восемь лет, и случилось это задолго до многих событий. Тогда, помню, был ноябрь. И первые лютые морозы уже сковали озёра и земли, а дом бабуши Эммы казался таким уютным и тёплым. Тогда к нам приехал дядя Беккер. И вместе с соседом, дядей Лайаном, в один ничем не примечательный день решено было выхолостить старого УРБа-осеменителя. Его, как я потом понял позже, готовили к забою. А мясо не выхолощенных УРБов вонючее и жёсткое, посему их всегда перед смертью, минимум как за два месяца, лишают половых желёз. В тот день нас с мамой заперли в доме, впрочем, окно выходило во двор, и я всё видел. Они – открыли сарайку. И длинным дрыном вывели во двор исполинских размеров УРБа, могучего и уродливого одновременно…
Дядя Лайан оглушил «животное» ударом дрына по голове, и быстро надел на его голову железную бочку. Далее, уже пришедшего в себя УРБа повалили на снег, и папа связал его руки и ноги егозой, впивающейся в плоть. Дядя Лайан достал из кармана маленький острый нож, подошёл к УРБу. Взял в руку его огромные отвисшие семенники, и сделал надрез. Животное дико закричало, безумно перебирая лапами и пытаясь сбросить бочку. На малейшее его неповиновение, папа и Беккер били дрыном по бочке, по спине, по толстым розовым рукам… Дядя извлёк из мошонки один семенник и перерезал удерживающие его канатики и сосуды. Страшный крик УРБа, казалось, сведёт с ума. Тогда дядя взял другой семенник, плотно зажатый в его руке, и сделал надрез. Второй семенник был куда больше первого, и имел странную нехорошую форму. Кожа мошонки, расползаясь, обнажила уродливый бледно-розовый орган, поражённый опухолью. УРБ ревел не переставая. В его голосе пульсировала неземная боль. Дядя сжал в руках огромную, в уродливых наростах тестикулу, и принялся вытягивать, выкручивать. УРБ заверещал чудовищным визгом, и, сбросив бочку, уполз, поджимая ляжки и припадая к земле, в тёмную сарайку. Там, его, вцепившегося в доски загона, оглушили тяжёлой палкой снова, и выкрутили уродливый, поражённый опухолью семенник…
Впрочем, «животное» не пережило этого кошмара. Уже на следующий день старичка УРБа нашли бездыханным. Огромная, почти полутонная туша окоченела в грязном уголке сарайки. На месте опустошённой мошонки раздулась гигантская синюшная гематома, и чёрная кровь вымарала весь пол. УРБ-бывший осеменитель был бездыханным. И его быстро разобрали на мясо, кровянку и холодец.
Я слышал, ещё тогда, что сопротивляются ножу только сельские УРБы, те, которых разводят со старых времён и кормят «натуралкой». Сейчас уже давно вывели новые, более тучные и абсолютно кроткие породы, которые вы можете резать прямо живьём. А они будут лишь плакать и лизать ваши руки. Далеко же шагнула генетика! Скоро этих «животных» в деревнях и частных хозяйствах заменят новые породы, в которых осталось только тучное жирное мясо и робость, только покорность и ужас… И люди, эти «венцы творения», будут пожирать их сытное мясо, впитывая своими утробами невыразимый ужас и абсолютную покорность.

Нет, не вешайте грехи на несчастных… Вы сами им – и судья и палач. Я никак не мог понять, как люди способны на такую жестокость, возведённую в абсолют. Как у них не растут чудовищные клыки и когти, рога и копыта, как у бесов… Как они – рассуждая о какой-то там любви и порядочности, могут вершить зло, реальное и живое, пострашней каких-то там ваших выдуманных «историй ужасов». Раз они могут творить такое с живым ЧЕЛОВЕКОМ, но человеком, исторически лишённым любых прав и заступничества… Чем же они лучше маньяков и серийных убийц, от одного имени которых порядочные люди впадают в шок?? Маньяк убивает наделённых правами, он идёт на огромный риск, риск перед суровым законом, пред судом Линча, пред кучей препонов
314
и обстоятельств. Маньяк, серийный убийца и насильник, пускай, безусловно, мерзавец, но он храбрый мерзавец, а храбрость уже достойна уважения… А эти «порядочные» выродки… нет, у них не подскакивает пульс, не разгоняется норадреналин по жилам, они не вступают в битву на выживание, просчитывая миллионы ходов, и с хитростью загнанного волка уходя от правосудия. Нет… Они пытают и убивают обыденно, для них это всего лишь быт. И смыв кровь бесправных «недолюдей» со своих рук, они идут и нежно целуют своих детей, читают им добрые сказки перед сном, рассказывают им о любви и порядочности… В их мире всё идеально и всё на своих местах. И для тех, кому выпала доля неземных страданий – в их мире – вечный такой удел. И никто никогда не вздумает о жалости, о правах несчастных и безголосых. Не вздумает до тех пор, пока их «идеальный» сатанинский мир не будет разрушен болью и кровью их, и их близких. Пока какой-нибудь герой – маньяк –мизантроп не поднимет руку на них – добродетельных венцов пищевой цепочки, и не скинет их вниз на пару звеньев… Тогда вдруг окажется, что их нервы такие же чувствительные, и малейший порез их холёной плоти, малейшее унижение и осознание обречённости — уже вызывает необратимые трансформации их психики и мировоззрения. Забавно, но им – этим «порядочным» венцам творения, для того, чтобы научиться состраданию и мудрости – надо самим пройти через боль. В их племени – лишь сломанные игрушки обращают взоры в небо и к другим таким же сломанным сердцам… Гнилая порода. И я – желаю всем вам, люди – стать сломанными игрушками в чьих-то более сильных и жестоких руках. Я желаю всем вам прочувствовать чудовищные оттенки и градации боли и одиночества. Ведь вы, понимаете только боль. Вы примитивны, не смотря на налёт вашей лживой цивилизации, ваши рефлексы остались на уровне шимпанзе. И бесполезно взывать к вашей мудрости и морали, к состраданью и справедливости, глядя на вас глазами зашуганной жертвы…
Взывай о доброте и истине, смотря в ваши глаза взором забавляющегося хищника и убийцы! И вы услышите… Только его вы и услышите, и запомните навсегда. Он – запишет на ваших нервах заповеди своей Торы, он — слепит из ваших размягчившихся вмиг сердец угодные формы; он – отпечатается в вашей памяти не любовью, так ужасом…
Кто-то сказал: везде и повсюду незримыми нитями опутывает тебя Закон. Разруби одну – преступник, разруби десять – смертник, разруби все – Бог! Увы, я был слишком жалок, чтобы разрубить все эти нити, что прочнее стали… Я лишь безнадёжно запутался в них, пытаясь разорвать путы, но они лишь сильнее вонзались и резали по живому, как тюремная егоза под электрическим напряжением. И я, как наивный балбес, пытался донести что-либо до людей, смотря на них глазами зависимой жертвы. Но тогда ещё я не знал, что лишь кормлю их, их безбрежное эго и бездонный котёл мирской несправедливости…
Тогда, вопрошая к маме о непонятной моему детскому сердцу жестокости, и натыкаясь на стену снисходительных насмешек, я впервые захотел убить. Нет, не маму, а злого дядю Лайана и отца Александра. Взять топор и раскроить черепа этим выродкам, способным на абсолютную жестокость, абсолютное зло. В моих дурацких и лживых детских сказках, где добро всегда побеждало зло, они бы были в образе клыкастых когтистых чудовищ-людоедов. Тогда я искренне не понимал, что это – и есть порядочность, и есть реальный мир; то, что Они – считают добром и благоденствием… А когтистое чудовище-людоед, здесь только я. Но я был робким и трусливым чудовищем. И тогда я не посмел взять топор и раскроить голову «положительного героя»…

Выхолощенный УРБ окоченел на полу сарайки, перепачканный навозом и кровью. То ли не выдержал болевого шока, то ли через не перетянутый сосуд вылилось слишком много крови — под утро чертыхающийся Лайан и папа
315
Александр вдвоём пытались выволочь огромную тушу из сарая. От тела исходил мерзкий запах. Я не могу сказать, на что он походил. Он не был сильным, но я запомнил его навсегда. Кажется, так пахла боль. Отец попросил меня помочь выволочь тело. Я отказался. В работу включилась бабушка Эмма. Мама тоже предпочла отсидеться дома. Нет, в ней не было состраданья. Обычная брезгливость. Её не хотелось пачкать руки. Тело разделали, и сложили в дубовые бочки на заморозку. В ноябре стабильный мороз, и предзимье всегда было временем забоя мясных пород человека. Помню, отец жаловался, какой дурной вкус был у того УРБа…

В нынешнее время мало кто задумывается, откуда вообще началась вся эта история с УРБами, почему каннибализм стал нормой, а прав у этих существ меньше, чем мыши или воробья. А история очень печальная, и очень поучительная…
Около пяти тысяч лет назад мир был другим, в нём уживалось великое множество культур и народов, и все они занимали свою территорию и редко пересекались с соседями. Ведь мир был огромен и слабо заселён. Он был полон тайн и контрастов. Но постепенно происходило смешение народов, культур, их взаимопроникновение и растворение. Сильные и хитрые уничтожали нежизнеспособных; уничтожали физически, уничтожали культуры, мораль, язык других народов, не выдерживающих конкуренцию… Мир становился всё более однородным, в нём оставалось всего несколько самых живучих и многочисленных рас. Белая раса, представляющая основу жителей Эспенлянда, на тот момент занимала небольшую область на юге Дождевого Предела, к северу от плато Аманслу и Шафрановых гор. Там же появились первые города будущего Эспенлянда – Рамина и Шафран, Асмар и Лерна, Мефон и Шурк… На заре своей то были деревянные крепости-форты. Но Белая Раса в те времена оказалась весьма живучей и воинственной, и неуклонно расширяла территорию своего обитания… Эти золотоволосые и рыжие варвары одни из первых создали государственность и централизованную власть, придумали мировую религию, целостную культуру и систему морали. Огнём и мечом их легионы прокатывались по обширным землям к северу и востоку, где обитали многочисленные племена совсем других людей… Какими они были – одному Богу теперь известно. Нам известны лишь крохи, обрывочные знания…
Те, кого сейчас называют Унтерменшами Розово-Белыми, некогда были немногочисленным народом, населявшим равнины между Липовой Пармой и Средней Ёргой. Они называли себя Велы. Говорят, Велы были народом, чуждым любому насилию. Они были не очень умны, совершенно не воинственны, проповедовали ненасилие и толерантность, не имели письменности… Они жили, как дети, пользуясь дарами природы; они были открытыми, добродушными; ласковыми, как ручные хрюшки; при этом жили семьями, не объединяясь в большие племена и не строя городов… Они были белокожими, невысокими, пухлыми, с крупными чертами лица и голубыми глазами. Они внешне сильно походили на людей, как писали о них современники… Когда люди Белой Расы обнаружили племена Велов, те встретили их радостно, но пугливо. Они с трепетом смотрели на высоких и худощавых иноземцев в железных одеждах…
Сперва солдаты Шафрановых легионов отнеслись к Велам мирно, но они не собирались уходить с плодородных обширных земель. И Велов выгоняли отовсюду, где имперцы собирались возводить города и крепости, вырубки и пашни. Но и мирное притеснение длилось недолго… Сперва захватчиков соблазнили Велские женщины, их жестоко насиловали, потом убивали. Но мужчины угнетённого народа никак не сражались за своих женщин, они лишь плакали, как дети, и ошалелыми глазами смотрели на мучителей… Над ними смеялись. А потом начали жестоко
316
издеваться. С Велами делали всё, что хотели. Их безответность забавляла захватчиков, и их быстро совсем перестали считать за людей, приравняв к животным, к скоту. Велов сделали рабами, они оказались очень полезны для бытовой работы, так как по интеллекту мало уступали «юберменшам», были покорными и сносили любые унижения. Неизвестно доподлинно, кто и когда впервые решил есть мясо Велов, но известно точно, что этим люди занимались не одну тысячу лет. Велов стали держать, как скот, в отдельных загонах. Они были очень удобны: никогда не разбегались, им не требовались пастухи, питались они помоями и объедками, любили зерно и овощи… Вообще, Велы очень любили вкусно поесть, и привязывались к кормящим и ласкающим… Попутно люди использовали рабов в любых бытовых работах, от строительства до земледелия, от секс-игрушек до горничных…
Цивилизация развивалась, усложнялись науки, человечество накапливало всё больший багаж знаний. За Велами закрепилась роль скотины, очень удобной и с жирным питательным мясом, которое хорошо усваивается и является чрезвычайно полезным. Их стали разводить, сначала в частных хозяйствах, потом на огромных фермах. Внешность «унтерменшей» за века селекции сильно изменилась. Из миловидных низкорослых пухляшей они превратились в грузных и огромных уродов. А после свержения Расмуса, Чёрной Декады и установлением «Нового Порядка», когда в Эспенлянд проникла Тьма, и чёрная наука развивалась семимильными шагами, УРБов стали вовсю использовать для научных и околомедцинских опытов, трансплантологии, вивисекции, для генной инженерии, выкачки энергии страдания… Их стали держать в крайне замкнутом пространстве, в проекте даже хотели вывести породу «квадратных УРБов», которых будут выращивать в ящиках, где «животное» не сможет даже встать на ноги или перевернуться; ему будут через трубку подводить питание, через другую трубку откачивать отходы… Вся насильно в огромных количествах введённая пища будет преобразовываться в жир и рыхлую, чрезвычайно нежную плоть… Такую вкусную, и желанную для «высших людей», от стариков до детишек…

В разные времена, в основном, в эпоху рассвета религии, а также определенного влияния Звёздных Детей, романтиков-королей и искателей — предпринимались попытки освободить УРБов. Лучшие из людей понимали, что развитие человечества невозможно без развития нравственности и чистоты духа. Что нельзя построить подлинное счастье на чужой боли. И когда эти лучшие люди прорывались во власть и искусство, становились первыми, и их слушали – человечество было уже готово отказаться от своих грехов… Но увы, как и всегда – рано или поздно всех хороших, а потому бесхитростных, ограниченных своей моралью людей, выживали другие – хитрые, лишённые эмпатии и сострадания. Милосердие не выгодно! А что не выгодно, то безнравствено…
После Переворота и свержения Монархии, когда чистейшая Тьма взяла власть и над королевством Эспена – всё определилось раз и навсегда. Они – установили единую и «правильную» мораль, единую для всех систему ценностей, которая транслировалась повсюду, в искусстве, детских сказках, в речах лидеров… И по этой «новой морали», УРБы были лишь бесправным мясом. Как, впрочем, и все «инакомыслящие»… Но последние, как правило, были хоть как-то защищены родственными и социальными связями…

Однажды, когда мне было примерно пятнадцать лет, в форточку маминой комнаты залетела птичка. Маленькая совсем, воробушек. Он бился о стекло, никак не находя выход, я аккуратно поймал его, и хотел было выпустить, как зашла мать.
317
— Что это у тебя? – Спросила Майя.
— Вот… Воробушек залетел в окно. Хочешь зажарить? Ты же любишь мясо?
Маму передёрнуло. На лице промелькнула гримаса отвращения и гнева.
— Выпусти сейчас же! Он живой, тебе не жалко что ли, чокнутый?
— Не жалко?! – Я разозлился. – А тебе не жалко? Не жалко УРБов, которых ты ешь каждый день? Они намного умнее этой птицы, и они не только умерли, но и жили всю жизнь в страданиях! И ты говоришь мне о жалости??
Я так разозлился, что разорвал воробушка руками, и кинул крохотное окровавленное тельце к ногам матери.
Женщина побелела.
— Какой ты жестокий… Моральный урод. – Прошептала она. – Я никогда больше не буду уважать тебя.
Майю долго тошнило в туалетной комнате. И она искренне плакала…
А вечером пришёл отец. Мать всё ему рассказала. И он жестоко избил меня.
А на ужин в духовке запекали молочного младенца с картошкой и томатным соусом, и сладковатый возбуждающий аромат распространялся по дому, и вскоре всё ещё бледная от недавнего переживания Майя и еле унявший свой гнев Александр вкушали нежную плоть…

Если что-либо делают все — это не грех и не преступление. Преступление, это делать то, что не делает никто или делают единицы. Убивать на войне – не преступление, но геройство. Общество даёт тебе карт-бланш. Общество даёт тебе карт-бланш убивать и поедать «скот», ведь это традиция, правило, часть культуры… Это делают все, а значит – это можно. И великое зло делается с чувством уверенности и правоты.
Люди всегда жили и живут благодаря УРБам и скоту, паразитируют на них, отбирая у них, и ничего не давая взамен… даже благодарности и уважения. Люди презирают скот. Оскорбляют друг друга, сравнивая со скотом… Люди счастливы, лишь благодаря несчастным. Сами, не на крови, они не могут ни выжить, ни быть счастливыми… Их женщины, столь чувственные и сердобольные, испытывают жалость только к маленьким и симпатичным. Когда рвётся наружу их материнский инстинкт, и всплески окситоцина смягчают сердце… К большим и уродливым существам, не похожим на детей, женщины безжалостны, как никто… И их жестокость, их предпочтения определяют вектор мужской воли и развития мира…
Зачем, зачем на этой планете существует такое страдание? Как цинично оно вплетено в разношёрстный и равнодушный мир… Кто питается страданием? Зачем оно придумано… Кто столь жестокий и циничный создал и курирует жизнь на Земле…
Большая часть зла людского – от непонимания. Не ведают «венцы творения», что даже кошки умеют говорить. А теперь попробуй представить, что каждый – кошка… И каждый способен грустить и радоваться, и каждый хочет заботы, любви, и растить родных котят… И не вам, «венценосные», судить, кто этого достоин, а кто достоин лишь боли и ада…
318
«Продай душу за молокушу!» — Со всех билбордов города улыбалась нежная женщина с маленькой девочкой на руках. «С любовью для детских животиков!» — гласила реклама в мясном отделе. Нарисованные пухлые лица УРБов улыбались с рекламных вывесок, намекая, мол, отведай нашего мясца!
Молокуши — это такие колбасы и сосиски, сделанные исключительно из молочных младенцев-урбёнышей, с добавлением молока их мам-урбоматок. Реклама гласила, что молокуши чрезвычайно полезны для детских и взрослых животиков, влияют благотворно на разум и «божественным вкусом из детства» связывают любящие сердца. «Нежные, как мама…» — улыбалась пухлая миловидная девочка с билборда, откусывая большую сосиску нездорово-розоватого цвета…

Кто-то сказал однажды: «Бойся равнодушных. Они не убивают и не предают, но только с их молчаливого согласия существуют на земле предательство и убийство».
Наш век стал веком равнодушия и лицемерия. Веком лжи и двойных стандартов. Никогда прежде, даже во времена рыцарей и кровавых битв – кривда и подмена понятий не обретали столь безвозмездной власти.
Вегетарианство в наше время подвергается гонению. Везде и всюду авторитетные «светила» медицины и диетологии просвещают о его вреде и социальной опасности. За вегетарианское кормление детей, их по закону отбирают у родителей, которых ждёт тюремный срок либо карательная психиатрия… Апологетов «иной морали» и иных представлений о здоровье и красоте высмеивают, весьма тонко выставляя идиотами и экстремистами.
«Кто защищает животных и УРБов – те на самом деле ненавидят людей и опасны!» — Впрочем, с этим тезисом они кое-что угадали… Любой инсайдер изнанки, и просто разумный человек, непременно стал бы ненавидеть большую часть социума… Кто видит правду – непримирим ко лжи… Но чудовищные корпорации мясной отрасли, крепко завязанные с медициной, фармакологией и новейшими исследованиями в этих областях – как Унголианта раздувались баснословной прибылью, а люди – всё больше становились похожими на скот, который они с наслаждением поедают…