Эпилог. Периферия Вселенной. Часть 1 (Глава 38)

Периферия Вселенной.

Это короткая история о любви, уже прошедшей через смерть. Эта история могла бы стать эпилогом, но будет лишь прологом чего-то нового.

1. Реальность.
Зима наступила в Городе внезапно. Как ночь она опустилась на землю, прикрыв её синим стеклянным колпаком. На землю, и без того одинокую, задушенную стальными тисками серого мегаполиса. Небеса напоминали перевёрнутую бездну, и в душу закралось чувство чего-то удивительного. Как странно… С чего бы это? Бывают переломные моменты, когда осознаёшь что-то более значимое, чем всё, что ты знал до сих пор. И проходит чувство тревожности, как будто всматриваешься в бесконечную пустоту. Кажется, что именно ЭТО сейчас повисло над головой. А впрочем, этот город похож на другие. Я уже перестал последнее время ощущать разницу во времени. Точнее, оно стало для меня однородной бесцветной субстанцией. Что уж там говорить… Наверное, в этом заключается последнее счастье закоренелого одиночки.
В общем, это был самый обычный день. Шесть часов после полудня. За весь день в библиотеке только три посетителя. Ничего удивительного. Сегодняшний снегопад заставил многих повременить с посещением досугово-культурных объектов, которым, разумеется, и является моя библиотека. Точнее, не моя. Я просто работаю в ней уже второй год. Можно более детально описать это место. Ведь оно заслуживает того, не так ли?
Так вот. Располагалось само здание в тихом дворе, в окружении диких яблонь. Как красиво тут бывало весною… Или осенью, когда Город окутывала сонная меланхолия, и жизнь медленно начинала замирать. Но кому как, а душа романтика расцветает среди упадка. На почве декаданса процветает самое неподдельное возрождение. Но, я как всегда, отвлёкся. Фасадом здание выходило на узкую улочку. С одной стороны не было деревьев, и окна ясным взглядом смотрели перед собой. Неизменно, на подоконниках стояли бесчисленные горшки с геранью, кактусами, и ещё какими-то неизвестными мне цветами. Дом был трёхэтажным. Библиотека располагалась на первом этаже. Невысокое крыльцо, старая скрипучая дверь, выцветшая табличка над входом. Здесь ничего не поменялось с тех пор, как я устроился сюда на работу. Время от времени мне казалось, что ЭТО место ждало меня. Как-то странно получилось. После окончания колледжа жизнь казалась стремительным водоворотом, скорее пугающим, чем манящим. Чем-то нереальным казалось вылезти из уютного мирка привычного существования в совершенно взрослую, и такую же одинокую жизнь. Но всё произошло само собой, и я не успел опомниться, как нашёл СВОЁ место. Но об этом позже.
В общем, закончился ещё один рабочий день. Заперев на ключ скрипучую дверь, я отправился домой.
Честно говоря, мне никогда не хотелось стремглав идти к себе, а потому каждое возвращение домой длилось не менее часа. Каждый раз, выбирая разные пути всего-то средь пары кварталов, будто перемешивая три цвета, получаешь бесчисленное множество оттенков. И из таких вот
377
пустяковых моментов складывается разнообразие. Впрочем, назвать мой образ жизни разнообразным мало кому придёт в голову. Моя квартира располагалась на шестом этаже серенького дома, которых в округе полным-полно. Окраина Города совсем не похожа не его центр, с неоновым огнями, переливающимися всеми цветами небоскрёбами, и праздно-бессмысленным образом жизни, который называется у нас богемой…
К квартире три комнаты. Спальня, зал, мастерская. А так же маленькая кухня, санузел, и совсем короткий коридор, который заканчивался прямо у порога. Шторы уже второй месяц плотно завешаны. Унылое зрелище. А так здорово было летом наблюдать восходы. Так удачно, ведь окно моей спальни выходит на восток. Не знаю, почему, но я с детства любил восходы. Давно обесцвеченные воспоминания о чём-то прекрасном, но словно утерянном. Хоть я и любил смотреть на утреннюю зарю, но это зрелище вызывало у меня щемящую грусть. Чувство утраты. Как будто когда-то давно ты потерял часть себя. Но это было так давно, что уже невозможно вспомнить.
Сейчас, который месяц я не вижу восходов. Рано утром уходя на работу, приходится гасить свет в доме, давно забывшем о солнце. Рассвет приходит позже. Когда библиотеку навещают первые посетители. Но зимой и они редкость. К слову сказать, окна библиотеки выходят на запад. И единственное, что удаётся увидеть, так это закат. Сейчас конец ноября, и день неуклонно тает. В Городе зимой совсем короткие дни. Когда алое солнце в последний раз пронзает подёрнутое узором окно, остаётся два часа до окончания рабочего времени. Я давно выучил движения солнца по небу и неплохо определяю время. Даже не нужно смотреть на часы. Но, это когда ясно. А ясные дни в Городе большая редкость.
До дома идти не больше двух километров. Фонари горят так редко, что ступаешь по льду осторожно, стараясь не поскользнуться. Прохожих совсем мало. Даже днём на окраине можно не повстречать ни одного человека. Так спокойнее. Я люблю, когда мало народу. Может поэтому, я уже много лет живу один.

«Дома вздыхают, впитывая человеческие мысли, но ничего не могут поделать. Стены поглощают память, переживания, мечты, страхи подобно гигантской губке. И непонятно становится, кто для кого существует…»

А доме ждёт кошка. Она успела проголодаться с утра, и наверняка беспокоится. Она ждёт, и я обязан вернуться.
Ещё, у меня есть друг. Вернее — подруга. Тень, ведь мы и познакомились с нею в царстве теней. Там, куда можно попасть, только тоже превратившись в тень. У нас это называется интернетом. Она сама нашла меня, и написала: «Привет!» В тот миг, когда мне было очень, очень грустно… Её настоящая сущность обитает в городе. Но это другой город. Ведь в мире много разных городов.

«Города – это такие места, где люди стараются всеми силами избавиться от одиночества. Но, они обманывают себя».

Городская квартирка может стать параллельной Вселенной, с которой так трудно соединиться… А
378
освободит… Освободит только мысль. Она способна пересекать пространство и время, и строить невидимые мосты. Но в Городе слишком много мыслей. Они сталкиваются, спутываются, меняют траекторию, бьются друг об друга, пожирая себя и всё вокруг. И люди называют это спасением от одиночества.
Уже не помню, когда, я перестал спутывать свои мысли с чужими. Представьте, что вы очутились внутри прозрачного шара. Только хорошо представьте. Иначе не получится. Вот. Вас видят и слышат. Могут даже дотронуться. Но… никто не может связаться. На самом деле всё просто. Стоит только захотеть.
Я много слышал о Периферии. Не все люди живут в больших городах. Были те, кто не боялся одиночества, и напрочь забывал о нём.
Её зовут Rain Tears. А точнее, так зовут её тень. В общем-то, тени существа безымянные, либо носят имя владельца. Но у неё было иначе. Наверно потому, что в ней умещалось больше одной сущности. И она так же искала что-то давно потерянное, но никак не могла найти.
Тем временем я свернул в узкий проулок, ведущий к Жёлтому бульвару, и замедлил шаг. В кармане лежал плеер. Иногда, чтобы скоротать привычный путь, неплохо послушать музыку. Что-нибудь негромкое, тусклое, неизменно тёмное. Как сама окружающая ночь. Перебрав меню, я вяло сунул плеер назад в карман. Не знаю, отчего, но не было настроения слушать что-либо, кроме скрипа снега под ногами, и далёкого шума автострады. Пошёл снег. Сильный и непримиримый. Небо опрокинулось, и повисло на крышах старых домов, медленно сползая вниз.
Вместе с ним, на землюю сползало ощущение чего-то удивительного, поселив в душе тревогу. Стало тяжело дышать. Сердце забилось чаще, всё больше унося разум в пограничное состояние сна и реальности. Блики сменялись тенями. Мир завертелся, словно в калейдоскопе. Разноцветные осколки рассыпались искрами, складываясь в волшебной красоты снежинки и звёзды, они водили хороводы, цветы распускались и увядали, пустота сжималась и превращалась в яркую точку. Забытые сны осторожными тенями сползали с неба, и прятались за безмолвными громадами домов. Я ускорил шаг. Ступать уже было трудно. Чего доброго, можно заблудиться такой ночью на окраине большого Города. И по ошибке очутившись на периферии, тихо принять неизбежность. Правда, и Город вряд ли поможет. Когда приходит опасность, люди бегут к толпе, и стучатся в двери, в надежде на помощь. Но толпа проходит мимо с равнодушным лицом. А двери всё так же безмолвно заперты. Вот тогда приходит понимание, почему же мы одиноки. Мы боимся прикоснуться к чужому одиночеству, дабы не подцепить заразную болезнь. Отталкиваем от себя всех, возводим стены, закрываем двери. Только бы кто-нибудь не заразил нас своим одиночеством.
До Жёлтого бульвара осталась пара сотен метров. Теперь он давно перестал быть жёлтым, каким помнился в далёком детстве, когда домики были выкрашены в ярко-жёлтый цвет. Город стал серым. Снежные вихри застилали перед собой всё, фонари впереди казались призрачными бликами. С небес словно начала капать тьма. Контуры строений плавно меняли очертания, а пространство впереди становилось вязкой массой. Сквозь приглушённый разум я понимал: происходит нечто необычное, возможно роковое. Воздух вокруг загустел, и будто распался на миллиарды волокнистых нитей, которые тянулись из каждой точки окружающего пространства, и переплетались самым непостижимым образом. Эти нити несли в себе чудовищный заряд страха и ненависти, безумства и сожаления. В один момент показалось, что город ожил, ожили сами строения, впитавшие поколения человеческих мыслей. Градации становились всё чудовищнее, начиная принимать нереальные очертания. Страх исчезает среди страха. Остаётся пустота,
379
изгоняющая сомнение. Тьма обняла меня, как не обнимал никто на свете. Нежно и трепетно, необратимо и решительно. Rain… как ты? Растворившись во тьме, ты даже не узнаешь моих последних мыслей. Ты стала всем для меня. Наши тени давно кружились в самом высоком небе, и смеялись, глядя на землю…
Впереди был виден свет. Его положение не менялось; я уверенно шёл навстречу ему. Всё вокруг казалось тяжким тревожным сном, какие случались в жизни каждого. Многие из них забылись, а что-то навсегда отложилось в памяти. Уже не пугая своей нелепостью, просто давило мёртвым грузом. Шагать становилось тяжелее, но расстояние неуклонно сокращалось. Вот и первый фонарь. Бетонный столб, грязный плафон наверху. Мягкий призрачный свет. В стороне мерцали окна. Наверно, по ту сторону стекла было тепло и спокойно. Ещё двести метров. Сто. Моё окно всегда было тёмным. Его даже не было видно.
Отдышавшись после хождения по глубокому снегу, я поднялся на шестой этаж и отворил дверь своей квартиры. Нащупав выключатель, зажёг яркий весёлый свет. Маленькая прихожая тут же наполнилась жизнью, но жизнь эта казалась бесстыдной фальшью. Ирония современных ценностей, как стеклянная лампа, заменившая Солнце.
На душе было тяжело и тревожно. Сердце сжималось, и было всё так же холодно. Скинув ботинки, я шагнул в комнату. За столом у окна сидел Чёрный Человек.
Я устало облокотился о дверной косяк, тупо уставившись перед собой.
— Эй, ты кто? – От усталости встреча не была полной удивления. Мой голос прозвучал равнодушно. Я шагнул в окну, но Чёрный Человек в ужасе отпрянул.
— Что ты делаешь здесь? – Мой голос прозвучал всё так же мёртво. Всё дело в том, что я медленно схожу с ума. Да. Уже много лет. Многие вещи совсем не удивляют. О них перестаёшь рассказывать, как в детстве, просто живёшь среди чудовищ, коих не видят взрослые. А наверное… Их вообще никто не видит. Только Дождь. Она видела то же самое.
Чёрный человек глядел на меня из тёмного угла. Свет падал на одну половину его лица, другая оставалась в тени. Я рассмотрел неведомого гостя. Но… описать его ещё сложнее, чем описать каплю дождя. Он был как тысячу раз отсканированный человек. Каждая копия забирала часть оригинала, заслуженно претендуя на равенство. В итоге, осталось обескровленное отражение… Его лицо казалось похожим на бледное расплывчатое пятно. Лысый череп был почти голым, но подрагивал при неровном свете электролампы. Одет он был в чёрный джемпер и чёрные брюки. Только сейчас я заметил, что одет он, в точности, как я. Только одежда его покрыта слоем пыли, вися бесформенным мешком на призрачно-хрупкой фигуре. Паучьи пальцы бегали по столу, мелькая ослепительной белизной среди вязкой застывшей тьмы.
— Кто ты? Эй, всё в порядке? – Я не испытывал страха перед гостем. Можно вообразить, какая реакция была бы у любого человека, обнаружь он, придя домой, незнакомца, сидящего за его столом. Но это был не обычный незнакомец. Мне казалось, что я знал его. Знал когда-то давно. Но очень-очень долго. Всю жизнь. Мне нечего было бояться. Мне было тоскливо и странно. Я пытался что-то вспомнить. Но тень забытой мысли ускользала, как воздух между пальцев.
Наши взгляды встретились, и я на секунду провалился в пропасть безумия. Не думаю, что можно найти в мире ещё пару таких глаз. Бездонность космоса раскрывалась в округлённых чёрных провалах. В ней застыл гнетущий истошный страх…
— Я твоя Осторожность. – Тихо произнёс Чёрный Человек. – Наконец-то, вернулся к Форме и нашёл
380
себя. Мы долго не видели снов. А они копились, и их стало слишком много. Теперь, я полноценный человек, как и ты. Но я знаю больше тебя. Осторожность всегда знает больше, только её не все не умеют слушать… Мне есть, что рассказать тебе.
Голос его был тихим и скользким. В нём сквозили страх и неуверенность.
— Посмотри в окно, на Город… — Продолжал он, приподняв голову, и шурша по столу паучьими пальцами.
Я подошёл к окну и откинул тяжёлую штору. Ничего не видно. Пустота. Ни снега, ни окон, ни света фонарей на бульваре…
— Видишь? За окном уже не тот Город. Снаружи для тебя изменилось всё. Теперь ты на Периферии Вселенной. Слишком далеко, чтобы видеть звёзды… Твоя оболочка стала прочнее. Скоро она совсем отделится от Мира. Мне слишком тесно, но я не могу покинуть тебя. Мы не можем надолго разлучиться. Ты ведь знаешь это… Если ты ещё не вспомнил, я – только часть твоего сознания. Та часть, которую ты сам создал, и от которой мечтаешь отделиться. Но мы не можем жить по отдельности на Периферии. Иногда я буду приходить к тебе. Когда сам захочу.
Чёрный человек замолчал. В комнате резко повисла мёртвая тишина. Я не решался приблизиться к Своей Осторожности. А она таяла на глазах. Просто, как сгусток темноты, силуэт Чёрного Человека растворялся в углу комнаты. Распадаясь на миллионы частичек черноты, сливался с чёрным миром, проникая вглубь меня, пропитывая стены, воздух, даже просочившись в пугливо замигавший свет стеклянной лампы…
Я стоял посреди комнаты. Своей комнаты. На столе остался недопитый с утра кофе. Шторы колыхались, тихо тикали часы. Старинные часы с бронзовым маятником, ходившим туда-сюда. Но они не отбивали каждый час. Просто тихонько тикали. Стрелки на циферблате показывали час ночи. Я слишком плохо соображал происходившее, усталость сжала всё тело ватными объятьями, и я рухнул на кровать, провалившись в глубокий сон…

2. Сон.
Пустая просторная комната. Солнечный свет под прямым углом струится через чистое стекло огромного окна. Паркет на полу переливается холодными бликами. В воздухе летает пыль. Пыль от книг, которых больше нет в этой комнате. Моя библиотека пуста. Книги исчезли. Исчезли стеллажи. Пропал стол. Пропал старенький компьютер и десяток стульев. Вместо них, освободившаяся пустота вдохнула Солнце. Никогда ещё не было столько Солнца. Столько света, и счастья, пропитавшего сам воздух.
В комнате было пусто. Вернее, не совсем пусто. На подоконнике сидела Она. Её лицо плохо видно против света. В руках она держала наш любимый диск… Старое кино, снятое по нашей любимой книге. Старая книга, написанная с наших любимых мыслей. Но, взяв ответственность выразить наши любимые мысли, автор её так и не оправдал до конца.
Она посмотрела в мою сторону. Она ждала меня. А я стоял в шаге от неё, не зная с чего начать разговор…
— Как-то мы смотрели этот фильм… Ты его ещё помнишь?
— Смутно. Знаешь, если честно… мне тогда было очень грустно.
381
— Почему? – Спросил я, приблизившись к окну. Солнце залило лицо торжественным сиянием, и я зажмурился, опустив глаза в пол. – Ты не говорила об этом.
— Я не знаю. Я думаю, что люди просто развлекаются. Они ходят на экскурсию в чужой мир, и безмерно радуются, когда он напоминает их собственный. А скажи, что делать тем, кому ничто, совсем ничто не напоминает о их мире? Они смотрят кино, но в глазах сквозит грусть. Они улыбаются, но фальшиво. Пытаются найти себя, но тонут. Он придумали себя сами, без помощи. Поэтому правильные мысли для них всегда будут чужими. Тебе когда-нибудь было так одиноко? Ты чувствовал, что задыхаешься, никак не можешь найти свой воздух? Отчаяние охватывает тебя, и сдавливает горло. Медленно, но каждое мгновение усиливая мёртвую хватку… Ты знаешь… как бы глупо это не прозвучало. В тот раз, я ощутила отчаяние, которое давно позабыла. И поняла, что только ты стоишь на краю пропасти, и держишь меня за руки. Все ветра этого мира пытаются сбросить меня вниз. Но ты держишь. Стоит тебе отпустить, и…
Я крепко обнял её. Прижал к себе, еле сдерживая слёзы. Сердце билось слишком быстро, нужно было замедлить его, чтоб ответить на её вопрос. Но я чувствовал, что она не плачет. Её сердце тоже билось ровнее. Только прохладные руки крепко вжимались в мою спину… Я не знал, что ответить на её вопрос. Всё было слишком шатко. Она, будучи мгновение назад самым счастливым существом, могла задохнуться у меня на руках…
Она продолжала. – Задыхайся отчаянием. Глотай жадно смрадный воздух. Потирай молча озябшие руки… Знакомо, не правда ли… Это чувство, будто смердит от каждого живого существа… От каждого лживого слова. От каждой фальшивой улыбки. Обдаёт мерзостью от равнодушия. Приторной трупной вонью от цинизма и похоти. Словно мгновенный кадр извечного одиночества, видишь взгляд бездомного пса. Паршивая пасть передёрнута судорогой трусливого оскала. Но не ищи слёз в его взгляде. Давно мы стали принимать за слёзы наплывы коньюктивитного гноя… Не смотри долго в зеркало своей души. И оно бывает лживо. Улыбнись своему отражению. Подай сломанную лапу. Гладь свалявшуюся шерсть… Обними тощее тело… Ты чувствуешь? Тепло не обманет. Тебе тепло… Так ведь… Ты это так скрываешь. Но ты уже не в силах перестать дрожать от холода…
Я был не в силах перестать дрожать… Только ещё крепче прижал к себе её прохладное тело. Её душу. Её мечты, её мысли. Её необъятный мир. Её Вселенную… Она улыбнулась своему отражению, а я на мгновение почувствовал себя плоским зеркалом. На мгновение… И зеркало разбилось на тысячи осколков. Со звоном стекло сыпалось на пол, и в каждом осколке была попытка отразить Бесконечность.

3. Реальность.
Ночь. За окном опять ночь. Я открыл глаза, по потолку бежали длинные тени. Шторы колыхались, хотя окна были плотно закрыты.
– Мяу?
– Так мило. Ты здесь.
Кошка, громко и усердно мурча, запрыгнула на мою грудь, принявшись мять когтями кашемировый свитер. Тыкаясь узкой крысиной мордочкой в мои губы.
— Ну ка, иди сюда. – Я взял котю на руки. Живая, тёплая. Она была абсолютно реальна.
382
Вообще, у меня замечательная кошка. Трёхцветная, с рыжим треугольником на спине. Белая мордочка и нежно-розовый нос. Если вам одиноко – заведите себе животное. Лучше кошку. Они лучше других способны понять одиночку. Гордые независимые существа. Иногда безэмоциональные. Но приручите её, подарите кошке частичку себя – и вы обретёте хорошую подругу. Она не растворится в вас, нет. Но всегда будет рядом.
Я встал с постели, расправил шторы. Тени забегали по комнате ещё быстрее, но уже были не такими чёрными. Солнце осветило какой-то другой город, его наверняка увидели тысячи спутавшихся сознаний, и отметили ещё одно утро своей жизни. Как там… в других городах? Я вспомнил слова Чёрного Человека о Периферии, и эта мысль закралась в голову давящим грузом… Я слишком давно ощущал себя на Периферии.
Где-то рассвет. А в моём Городе только зубчатая линия горизонта на востоке начла бледнеть. Ещё ничего не видно, кроме нежной дымки над ломанной тёмной чертой. Короткая стрелка часов перевалилась через цифру «7». Голова была тяжёлой и совершенно пустой в то же время. А впрочем, это уже стало диагнозом. Я смутно помнил вчерашний день, смутно помнил позавчерашний. Даже реальность ощущалась как в фильме. Скучном фильме, когда засыпаешь прямо в кинотеатре. Образы придуманы и до нелепости скучны. Ты наблюдаешь за своей жизнью пока не осознаёшь: стоит выключить экран, и всё исчезнет. Не будет титров и аплодисментов. Не будет впечатлений и критики. Даже не будет одинокой квартиры, облезлой кошки, и воспоминаний о том, как когда-то ты побывал в кинотеатре…
Я снова задёрнул унылую черноту в оконном проёме, и зажёг свет. Пошёл на кухню, поставив чайник. Синее газовое пламя весело и беззаботно заиграло в конфорке. Вода становилась горячее, и наконец, стала вырываться из носика тёплыми мокрыми клубами. Сидя в кресле, я пил горький кофе. Чернота за окном становилась прозрачнее, шторы наполнялись бледным светом. Новый день разгорался над городом.

4. Сон.
Дорога, устланная прошлогодней листвой, петляла меж оттаявших пригорков и старых строений. Среди них был один до. Такой особенный. Хранивший в себе тайны, ведь он уже много лет стоял пустым. Дом этот держался особняком. Он не жался к другим строениям, он словно избегал близости с кем бы то ни было. Пустой дом стоял в низине, и вокруг него разлились огромные лужи. Солнышко бликами играло на воде, заглядывая в чёрные оконные проёмы. Я зашагал по мутным лужам к зияющей двери подъезда. Кирпичные стены еле слышно вздохнули; это было нашим тайным приветствием. Дом снова рад меня видеть. Прихожу я сюда давно. С самого детства. Запахи облезлых деревянных полов, разноцветных пятен плесени на стенах, и дребезжание стёкол в рассохшихся оконных рамах, теперь навсегда в моём сознании. Это Моё место. Но теперь, оно стало Нашим. Я стоял в тамбуре подъезда, глядя вперёд, на круто убегавшую вверх лестницу. И не заметил, как подошла Она.
— Привет! – Я обернулся, вздрогнув от неожиданности. Она стояла в дверном проёме, и солнце окружало её силуэт призрачно-жёлтым ореолом. Казалось, что светится она сама.
— Ой, привет. Я думал, ты ещё спишь. – Её глаза улыбались. А лицо было грустным. У неё всегда грустное лицо.
— Ну как же? Конечно не сплю! Сегодня мы хотели осмотреть верхний этаж. Помнишь же? Я взяла
383
фонарик. И спальный мешок. Ещё яблочек, сухарей, и чай в термосе. Нам не хватит и целого дня, чтоб исследовать Дом.
Она шагнула в темноту, сразу сделалась тёмной, почти незаметной. Поверх струящихся чёрных волос, совершенно нелепым образом была нахлобучена пацанская кепка. Джинсы и куртка были забрызганы грязью, а в глазах улыбалось грустное солнце.
Я взял её тяжеленную походную сумку, с фонариком, спальным мешком, кислыми яблочками, ржаными сухарями, термосом, и ещё невесть чем.
Мне было как-то непривычно разговаривать… Это не правильно. Но чаще рядом с ней я просто молчал, и улыбался с самым глупым видом. Но её это ни капельки не раздражало. Мы научились понимать друг друга. Она – моё молчание. А я – её грусть и бесчувственность, застывшую на лице. Но мы знали, что огонёк, живущий в каждом из нас – смеётся и танцует, искрясь миллиардами ярких лучей…
— А ты ведь бывал раньше на верхнем этаже? – Спросила она.
— Да… Но я до сих пор не исследовал свой Дом… Было как-то не до этого. А потом, и вовсе перестал навещать его. Последний раз это случилось осенью. Тогда ещё, я не мог представить, что мы будем вместе. В этом доме… Ну, пошли!
— Давай возьмёмся за руки! – Предложила она. – Как-никак, знаменательное событие! И мы должны быть вместе…
Я взял её ладонь. Холодную и твёрдую. Но она вскоре сделалась мягкой и лишь слегка прохладной.
Лестница уходила круто вверх. Ступени были покрыты толстым слоем пыли. Двери, ведущие в безымянные квартиры, скрипели и охали. Дом наполнялся неясными шорохами, скрипами, мерным гулом и колыханием ветра… Мы шли молча, крепко держась за руки, и прижимались друг к другу на узкой лестнице. Перила кое-где шатались и норовили предательски рухнуть вниз. Деревянные ступени сильно прогнили, но железная конструкция под ними была более чем надёжна.
В доме семь этажей. И чердак. Признаться, я ни разу в жизни не был на чердаке. Дело даже не в страхе высоты. Вовсе нет. Мне это казалось лишним. Я не надеялся увидеть там что-то новое. Как не надеялся увидеть новое в небе над головой, или в дебрях собственный мыслей… Вот так, я и загнал себя в рутину. В квадратные скобки городской жизни. Люди в Городе… они ходят по улицам, уставившись себе под ноги. А небо над головой выводит картины то тонкой кистью, то размашистыми движениями увлёкшегося творца. Ветер срывает старые афиши с серого железобетона глухих заборов. Солнце летом иссушает асфальт и погружает мир в безмолвное жёлтое марево… Приходит зима, и с материнской заботой укутывает мир тёплым пушистым одеялом. Тучи нависают над новоиспечённым творением, не смея дрогнуть. А потом, вмиг рассыпаются, и белоснежное покрывало во всей своей роскоши начинает сверкать мириадами отражённых солнц… Но люди смотрят себе под ноги. И клянут всё на свете. Клянут небо за дождь. И за летний зной. И за затяжные снегопады… А когда нечего клясть – клянут друг друга.
Год назад я чуть было не разучился поднимать взгляд выше. И тогда не осознавал, какого счастья могу лишиться… Пожалуй, все люди когда-нибудь разучиваются быть счастливым. Некоторые ещё при рождении. Кто-то становится несчастным, впервые почувствовав боль. А большинство… Большинство находит счастье в беспамятстве. Они просто забывают, что были счастливы. Изо всех
384
сил замещают эту пустоту иллюзией счастья. А потом иллюзия начинает гнить.
Двадцать шесть лет назад она пришла в этот мир. Как и все, счастливой. Но наделённой удивительным свойством. Умением смеяться сквозь слёзы.
В подъезде было светло. По крайней мере фонарик доставать не пришлось. Солнце заглядывало в окна, местами разбитые, и заливало лестничные площадки мягким светом. Кажется, здесь ничего не изменилось. Здесь никогда ничего не меняется. Однажды люди ушли. И с тех пор даже время задремало под слоем пыли.
Мы поднялись на седьмой этаж. Лестница была такой крутой, какая бывает только в очень старых домах. Немного отдышавшись, мы двинулись по коридору в самые недра огромного строения. Здесь была странная планировка. Словно седьмой этаж предназначался не для жилых квартир, а для совершенно других целей. Правда, для чего кроме квартир мог предназначаться седьмой этаж дома на окраине Города, я не знал. От лестничной площадки поворот налево, за которым открывался широченный коридор. Далеко-далеко впереди белой точкой виднелось окно. Всё остальное было залито густой чернотой и затхлым запахом Времени… Я достал из сумки фонарик и направил его луч перед собой. Темнота расступилась, давая нам пройти. Сзади она снова сжимала уютные объятия, нежно касаясь спины…
— Слушай, может мы найдём место, где расположимся на ночь, а потом продолжим осмотр? Как ты считаешь? – Она посмотрела мне в глаза. Я опустил фонарик в пол.
— Давай. Я сразу что-то не подумал. Когда стемнеет, место будет найти труднее. Ты не взяла спички?
— Взя-ла! По-моему, разжечь костёр в доме, очень даже романтично. Знаешь… Я ведь ни разу в жизни не сидела у костра.
Мы свернули за угол, и, прошагав ещё метров тридцать, обнаружили небольшую комнатку. В ней ещё сохранился стол, покрытый толстенным слоем пыли. На столе стояла лампа. Точь-в-точь, как в далёком детстве… Я вспомнил тревожные ночи, и мерный свет этой лампы. Она мерцала на столе, а из тёмных углов ползли неведомые чудовища. Их тени танцевали на потолке, и мне было страшно и любопытно. Рядом со столом стоял металлический шкаф, заполненный выцветшими папками с бумагой. На верхней полке сидел плюшевый медведь. Его шерсть окаменела от времени и превратилась в жёсткий пропыленный войлок. Глаз не было, а одна лапа в полуоторванном виде болталась на железном гвоздике, торчащем из разодранной ткани. Комната имела весьма унылый вид. Если не считать пёстрых обоев, изображавших сюжет из старой детской сказки… Обои покрылись плесенью. Трубы батареи обросли, как мхом, толстенным слоем ржавчины. Он разросся настолько, что пополз вверх по обоям, повторяя контуры неглубоко замурованной в кирпич трубы. В комнате одно окно. Оно оказалось тщательно заделано картоном, а сверху забито парой нетолстых досок. Из узкой щели полоска света падала на пол. Остальное пространство погружалось во тьму.
— Никуда не годится. – Подумал я. – Этак можно с ума сойти от скуки. – Я поморщился, вспомнив годы жизни в одинокой комнате, в которой всегда были опущены шторы. И невольно содрогнулся. Взяв с пола деревянный брус, я как тараном несколько раз ударил по импровизированной ставне. Доски давно истлели, и спустя десять секунд, яркий свет ворвался в комнату.

385

5. Реальность.
Сон. Разноцветные нити, витающие в воздухе, увлекали за собой в царство Морфея. Абстрактные образы сменяли друг друга, рассыпаясь и смешиваясь в неумолимом вращении калейдоскопа. Новый день разгорался над Городом. Чтобы сбросить сон, я встал с кресла и одёрнул шторы. Яркий свет брызнул в глаза. Я зажмурился… а когда открыл глаза вновь, увидел невообразимую картину. Солнца не было. Вместо него над ломанным горизонтом восходил чёрный диск, ужасающей чернотой уставившийся на меня. Словно то место, где полагалось быть Солнцу, вырезали, оставив взамен первозданную пустоту. Вырезали… Но лучи остались. Лучи беззаботно разливались по Городу, с прежней игривостью заглядывая в окна. Снег искрился, ночная мгла стремительно уползала в самые тёмные углы. Я стоял у окна заворожённый увиденной картиной. Только через несколько минут вспомнил слова ночного гостя о Периферии. Я попытался разобраться. Найти во всём связь, или очнуться от тяжёлого сна, которым спал несколько последних лет.
Давно. Ещё в раннем детстве, я придумал свой собственный мир. Точнее, этот мир придумал меня. Потом, взрослые люди объяснили мне, что реальность – только одна. И что всё выдуманное – бесполезные фантазии. Мне оставалось только поверить им на слово. С тех пор в моём мире солнце медленно затухало. Его лучи ещё рвались на свободу. А тело во сне каждой клеткой вдыхало жизнь… Я иногда знавал то ощущение: призрачная щемящая грусть. Как дыхание майского вечера. Как пар, поднимающийся от земли в тёплый дождь. Как запах сушёных трав промозглой зимой… Оно было тем солнцем, которое забилось куда-то в глубину, и иногда, когда никто не видит, осторожно показывало робкие лучи.
Со временем, в этом мире гасли звёзды одна за другой. Синева осыпалась с неба. Потом, он стал закручиваться вокруг себя, наращивая непроницаемую оболочку. Память отрезала от сознания лишнее, и я стал забывать о своём мире. Пока он не запустел окончательно.
Так и шла обычная жизнь необычного (увы) человека. Сон, тяжёлый и однообразный сон. Только ночами, погрузившись в грёзы, короткими кадрами мне открывалась реальность. Она проникала в узкие щели, и я жадно всматривался в просветы по ту сторону стены. Но словно живая плоть, стена затягивалась с каждым днём, закрывая заветные щели.
Я ущипнул себя за запястье. Сон снова навалился снежным сугробом. Так. Попробуем разобраться. Я нахожусь в своём Городе, а вместо Солнца на небе висит Чёрная Дыра. Я вгляделся в пейзаж за окном. Снег прекратился, небо было совершенно чистым. На улицах мёртвая тишина. На сугробах нет следов, и даже стаи воронья не взлетали с кривых тополей. Это был Город, в котором не осталось жизни. Безмолвное величие с торжественной усмешкой смотрело мне в лицо.
Я бросился к ноутбуку, и еле дождался, пока он включится. На экране высветился знакомый пейзаж, и я воткнул модем. Сигнал! Сигнал был хороший, как никогда. Дрожащими руками я вскрыл почту и стал читать письмо от Rain Tears, датированное позавчерашним днём…