"Если долго смотреть в бездну, то бездна начинает смотреть в тебя!» (Глава 3)

«Эх, до чего же было жалко бросать кошек! Мог бы — всех за собой уволок!» — Андрей готовил план побега, между тем, занимаясь ставшими привычными делами. Дуняша его сторонилась, но взгляды её выдавали с головой. Наверное, бабке было так же легко читать людей, как Андрей читал во взглядах Дуни себе приговор. Топор наточила Дуняша. Сдала она его. Расколола её бабка, поняла, что не просто он её тискал на сеновале.– «Значит, переиграли положеньице!» — думал он, — «значит, жертва уготована нынче иная, а других головастых, по кому топор наточили, кроме самого да Дуньки, в помине нет! И Андрей, взявши вёдра, словно на колодец идёт, бросил их, отойдя, и молясь про себя, взывая к Господу Богу, сожалея лишь о брошенных кошках, побёг со всех ног, дороги не видя, первый раз со двора, куда и как не важно, лишь бы подальше! Не побежал, а именно побёг, спотыкаясь, падая, словно в марево какое проваливаясь, через кисель телом проходя, таким упругим стало пространство. Но заметил, что с молитвой легче становиться. Всей душой к Господу воззвал! Взмолился! Жизни прося, избавления от дьявольского наваждения! И вдруг взмыл над обыденностью и полетел над дорогой! Даже удивиться не успел. Себя осознаёт. Лёгким стал! Воспарил! Господь сподобил! И погода резко испортилась. Дождь пошёл. Ветер взыгрался так, что провода стал рвать, столбы валить. Летит Андрей над деревьями и думает, куда же он попал, что бабка при лучине и керосиновой лампе живёт, а в мире, оказывается, уже электрификация произошла, а что стоит удивляться ли этому? В мире Андрея давно электричеством все пользуются, а керосинка такой раритет, что осталось ей место только в музее! Летит и всё отчётливее представляет себя за столом, как рассказ писать собрался, героя придумал, как герой этот в жизнь ворвался, и в шкаф его из-за него занесло, как провалился — всё вспомнил, а ведь когда робил на старуху, кажется, что самого себя забыл, кто он, откуда, зачем здесь оказался?.. Как только Андрей стал осознавать, что находиться вовсе не там, где должен, и занимается совсем не тем, чем ему предписано, отошёл душой от молитвы, как сразу же стал снижаться; и сверху заметил, что ветви деревьев тянуться к нему, норовят оцарапать, зацепить, остановить. Деревья и столбы валятся, как будто дорогу ему перекрыть норовят; провода рвутся, как бичи по ногам норовят хлестнуть, искры во все стороны летят. Дождь колбасит так, что землю разбивает в хлябь, и вокруг уже такая грязюка, что по низу уже точно не проехать, не пройти, и по этой грязюке в сапожищах бежит власть чинящий, в мундире и фуражке с околышем. И страшным посвистом в свисток свищет, не как полицейский чин, а словно легендарный Соловей – разбойник. И деревья прогибаются от посвиста. И трава ложится, как подкошенная. Вспомнилось, как дальше было в былинах у русского народа: «Ни зверь, ни человек устоять не может!» А тут и провода электрические лопаются со звуком, словно струны гитарные. Понял Андрей, что предаваться унынию и размышлениям не место сейчас, и ни время! Что от тех мыслей, словно оковы на руках да кандалы на ногах чугунные появляются, к земле тянут.– «Не иначе, колдует бабка! Прочухала, что убёг — Андрюха!» — Стал он ещё пуще, ещё усерднее молится Господу Светлому, Спасителю человеческому, и вырвался из власти мерзопакостной ведьмы! Взмыл повыше, а потом и вовсе высоко полетел над Землёй, душа освободилась! Так и читал про себя молитву, пока летел, под собой видел поля и реки, леса, озёра… а море-то, море где его любимое? Как подумал, так и море увидел! Про Бога не забывает, с непривычки боязно вровень с облаками лететь, так ведь, упасть и над землёй возможно не мягче, чем приводниться!.. Летел так, пока вниз планировать не начал, чувствует, что приземляет его, но не резко к земле несёт, а плавненько, но всё равно сама посадка твёрдой показалась. Резко дёрнулся и шишку набил. Смотрит, не поймёт куда приземлился. В куче белья сидит. От его костюмов одеколоном слегка нос коробит. Чихнул, да и проснулся окончательно. Однако, сон помнит. Как сейчас, словно, всё было! Наяву будто, а вовсе не во сне! А как возрадовался, возликовал, что всё лишь приснилось! Вспомнил Андрей, что в шкаф забрался: «Эвон, оно что! Да никак я уснул? Или без сознания пролежал? Сколько же времени я в шкафу-то сижу?» — думает. Дверцу тронул, та, скрипнув, приоткрылась. — «Делать нечего. Вылезать надо, раз ожил!» — думает. Сначала в щель глазом глянул, потом голову высунул. Прислушался. Потом вполовину высунулся из шкафа. Так тихонечко и вылез весь. К двери подошёл. Приоткрыл. Вроде, ничего не слышно. Стал на всякий случай опять молитву про себя твердить. Так, метр за метром, словно заново родившись, он освоил постепенно всё пространство своей дачи. Вышел в палисадник. Долго ходил туда-сюда, глядел в небо. Светало, звёзд уже не было. Небо голубело. На фоне его величаво колыхались под лёгким ветерком зелёные лёгкие планеты. И ему самому стало легче дышать! Наваждение отпустило. Служба в ближайшей церкви начиналась в половине девятого. К этому времени он уже был там. Выстоял службу, помолился. Раздумывал, можно ли благословения просить страшный мистический рассказ написать, не будет ли это богохульством? Но подойти к батюшке с этим вопросом так и не решился. Зато картинку в уме словил. На воображаемом экране внутренним зрением увидел мощную переправу через реку, которой конца – края нет, и переходящую её по понтонам колонну тяжёлой техники артиллерийской — танков и бронетранспортёров. Аналогию провёл с божественным чудом, когда шёл Христос по воде, яко посуху. Ну, где колонна бронетехники пройдёт, там и писатель, помолившись, осилит окаянные хляби лжи, отвергнутого падшего войска бывшего первого ангела. Он расценил возникшее видение, признаться, как хороший знак, и разрешение от Господа. Ведь, сделал он нас по своему подобию. Творцами. И мира, и миров. Не войн и апокалипсиса! А Мира! А если и воинами, то света!..
К батюшке Андрей Михайлович подошёл по другому вопросу! Он заказал обряд освещения дома! А потом говорил с прихожанами, расспрашивая тех о своей даче у моря! Не все знали, не все шли на разговор, но кое-что выяснить смог. Вроде, как с самого начала любовь прежних хозяев дома не задалась. За гордячкой хозяйкой хозяин побегал ни один годок, прыгал из-за неё с высотки, покалечился, вдруг она выходит за него замуж, за калеку, а до этого на здорового смотреть не хотела, приворожил ли он её каким средством? Или она его? Может, ей с инвалидом удобнее показалось социальный статус блюсти, встроенный в семейный кодекс, где главою сразу автоматически она стала, так сказать, надзора меньше, а воли для гулек больше. Бывает же так, что живут люди рядом, а семьи-то и нет, вместе да врозь! И наложил он, горемычный, на себя руки, в итоге! И поди теперь разберись, кто там кого приворожил… а хозяйке, видать, деньги нужнее были, чем квартира, где счастья не получилось! Что же? Раньше было надо про всё узнавать, а теперь выправлять положение самому придётся!
Расспрашивал он и о человеке с характерной внешностью, ворвавшемся в палисадник, сошедшем словно со страниц начатого рукописного рассказа. Но про него никто ничего сказать не мог. Кроме того, что он не местный житель, что «здесь таких людей с описанной внешностью, слава Богу, встречать не приходилось!» Даже по словесному описанию, портрет выглядел до жути отталкивающим! Не сочетаемые с рыжей шевелюрой, словно гривой молодого льва, глубокие носогубные складки лица выдавали озлобленную натуру. Густые сведённые к переносице тёмные брови и нос, по орлиному загнутый книзу; и глубоко посаженные глаза под насупленными бровями, смотрящие острыми буравчиками. От фигуры, не смотря на сухопарость и внешнюю утончённость строения, веяло энергетикой силы, власти и жестокости. И хрупкой или изящной её никак нельзя было бы назвать. Руки жилистые, под рукавами рубахи угадывались играющие мускулы, так же, как и на лице ходили желваки под резко очерченными скулами, ниже тонких, вытянутых двумя червяками губ, уголками опущенных к заострённому подбородку.
Умиротворённый и раздосадованный одновременно столь странным сплетением всех обстоятельств, — (парадоксальное сочетание, понимаю), -писатель вернулся на свою дачу! Расследование обстоятельств продажи надо было проводить раньше. Писатель, как многие идеалисты, вроде не верящий ни в Бога, ни в дьявола, в случае непредвиденных несчастий, вполне, мог прибегнуть к молитве «Отче наш». И вот Андрей Михайлович обошёл с горящей свечой все углы дачи, читая молитву, и потом ещё святой водой всё окропил, щедро разбрызгав повсюду, особенно шкаф, внутренность его вместе со всем гардеробом одежды, подмочив так, что на той стали видны следы впитавшейся влаги. Конечно, потолкал сначала нерешительно, потом более уверенно спинку шкафа, с усилием отодвинул тот от стены, проверил стенку. Простукал даже её на предмет обнаружения пустот. Никаких тайных ходов не обнаружил. На столе нашёл начатый рассказ с описанием страшного человека, ворвавшегося, казалось, со страниц в его реальность! Потом вспомнил о чужих бумагах в старинном сундуке, и пошёл их искать, откинув, к тому приложив такие же немалые усилия, массивную окаймлённую по углам железными набивками, крышку. Папку нашёл без проблем, хотя для этого и потребовалось перерыть все вещи в сундуке, и жадно, вооружившись очками, принялся за чтиво, даже и не убрав в разворошённое нутро назад поднятые из сундука предметы, многие из которых он даже не помнил, что убирал туда. (Так и по жизни бывает, что приобретённые вещи, да и знания, оказываются нам и не очень-то нужными).
Рукопись оказалась романом некоего самодеятельного автора. Разбирать стремительным почерком писаные листы оказалось не совсем просто. Вначале надо было привыкнуть и к стилю, и к форме письма. Андрей Михайлович вновь чувствовал себя исследователем, оседлав любимую лошадку, так же он рылся в различных переводах одного автора, сравнивая тексты. Изыскивал курьёзные случаи и счастливые моменты в их биографиях, в желании найти тот роковой из них, когда мотивация к сочинению перевесила естественные удовольствия от жизни, пересилила лень, слабость и болезненность, перевесила желание выпить, расслабиться, переборола потребность в дружеском общении и в радостях любовных утех. Но тут было нечто иное. Перед ним открывалась ненавязчиво такая пропасть, такое болото из страстей, взаимных заблуждений, мытарства, такое надругательство над естественными желаниями быть любимыми и счастливыми, такое похотливое паскудство прелюбодеяний, которое убивает душу, чувства, заменяя пустотой, бессмысленностью, потерей жизненных ориентиров, что не сказать, не описать! И описанное словами, не должно было существовать. Собственно, он понял, куда попал – в самую гущу событий жизнеописания ставшего инвалидом во имя несчастной любви человека, который получил за свой проступок – попытку отказаться от божественного дара жизни — полную меру наказания домашним адом. Отводил же Господь, не давая долгое время воссоединиться ему с бесовкой! Но видно, приворожен был таклярвой, что без неё смерть, и с нею – смертная мука. После попытки самоубийства, далось дураку «счастье», и понял он тогда, когда ему было действительно хорошо, и понял, что стало «хуже, чем было», и надо бы возвратиться к тому перекрёстку, где всё пошло не так, как хотелось, но где найти обезноженному опору? И молодая, приходя к мужу – калеке подробно рассказывала, как хорошо она оттянулась в бане с двумя молодчиками, и не желает ли он поприсутствовать на бесплатном представлении в честь юбилейной даты супружества.Он описывал, как ему, заклеив скотчем рот, и усадив на инвалидное кресло, «показали кино», в главной роли со своей молодой, где ей доставляли удовольствие «двое из ларца одинаковых с лица», они пили и ели, поили и его, болезненно отодрав скотч, когда он плакал, и не понимали почему он не хочет принять участие в сладкой пирушке. Сомнений не было – автор рукописи был тот самый несчастный, проживающий с медноволосой ведьмой, продавшей ему дом. Вероятно, она понятия не имела об этих бумагах, запрятанных в сундуке, оставив их вместе с другим мусором в доме. Иначе не пожелала бы предавать огласке годы жизни со своим обезноженным поклонником, ставшим супругом. Он зависел от неё. Он видел всё, что она творила в бане, сдавая её под видом летнего домика накачанным бритоголовым юнцам с повышенным спермотоксикозом. Видел и описал, как обрабатывали они её, точа свои кинжалы, словно она была точильный станок. Описывал, как она скакала на них верхом, словно на ретивых скакунах, и рычала, в погоне за оргазмом. И, собственно, авторский стиль, что ли, держал внимание? Такие ли уж шокирующие были откровения? Что, собственно, такого может описать автор, что уже многократно не показала киноиндустрия с экранов и видео. Парнушек, что ли, он никогда не видел? Или не знал, про мормонов, или про свингеров, обменивающихся жёнами, и про другие извращения, про групповухи, про заднеприводных? Всё он и раньше допускал, что такое есть, и хуже бывает, но это было не искусство, это была жизнь, она вываливалась за рамки литературного творчества. Это было настолько страшно, что не могло являться предметом повести и романа, длиною в человеческую жизнь. Андрей плакал, он, словно побыл сейчас в его теле – тюрьме. Он вспомнил инвалидную коляску, просто выставленную на помойку, нет человека – с ним не считались и при жизни, его словно и не было никогда. Когда-то он мог бороться, выбирать, но делая ежедневный выбор из слепых «хочу», он пришёл к тому, что уже не мог ничего хотеть, даже отмотать всё назад. Что же он должен был сделать, чтобы вернуться к перекрёстку, где был путь, была воля, сила, энергия! Кого подпитал, отдавая свою молодость и тело на поругание, и вновь совершил ту же ошибку, или помогли совершить? Подтолкнули, привели на край пропасти, осталось только заглянуть за край… Андрей рыдал. Он не мог понять, читает ли гениальное произведение, или отдаёт на поругание и свою душу и тело. Любители парнушек, демонов, идолов помните ли вы кому приносите жертвы и воскуриваете фимиамы? Знаете ли, что когда-то за пройденной чертой, вы уже не сможете выключить своё бесконечное видео, оно поглотит вас, оно вас выключит, высосет, и пустой оболочкой вы ещё будете пить и есть, так и не поняв, что раньше у вас всё было по-другому. Солнце светило, и каждый день приносил радость открытия нового. Каждое дело, сделанное вами, приносило удовлетворение от труда, и вы придавали новое качество своей жизни и это -служило и на благо другого. Только при условии, что Вы придавали смысл в первую очередь своей жизни! Не становясь бесплатным подарочком для другого! А смысл своей жизни человек придаёт сам! И надо постараться, чтобы смысл не смылся и не смылился, а для этого ты сам должен его не терять! Готовый подарочек в виде рукописи – трагический и опасный! Тошнотворно – смердящим развратом страстей, бьющих фонтаном спермы и пота, кровавых слёз и оторванной плоти! Где-то отдельно от тела ходили ноги, и фантомные боли в отсутствующих конечностях разрывали криком тишину звёздных ночей до самого бархатного сезона, практически до октября, когда осень остужала буйство растений и токов жидкостей по жилам, венам, артериям, меняя весь состав биохимии человека. И тогда ведьма мучила его по-другому. Приходя в спальню и бесконечно перетирая свои амурные истории. И смеялась над его бессилием. И жила за мужем, как за ширмой, имея вид благопристойный и чванливый, пока совсем его не сломала, и он ушёл из жизни самым варварским способом, выпив бутылку уксуса. Может, уксус показался слаще той жизни, которой он так бездумно распорядился. Ведь, не без его же согласия она накинула на него хомут, поставила прелестную ножку и вскочила на шею. Вовсе ни к чему напрямую понимать выражение «изъездила муженька». Признанием, что жертвенный супруг похитил бутылку уксуса и собрался её выпить, кончалась рукопись. Андрей сильно утомился, разбирая чужой почерк. Да и сама история не была смешной и лёгкой. Он читал рукопись чуть не целую ночь, а на утро собирался уже встретить батюшку, чтобы тот исполнил обряд освещения дома. Завёл будильник. Отрубился на оставшиеся три часа от ночи, и спал крепко, пока тот не прозвонил. Встал с огромным трудом. Но батюшка сильно задержался, а когда, наконец, дошёл, точнее доехал на чёрном мерседесе, подаренном навороченным молодцем, замаливающем грехи, что называется, откупиться таким образом удумавшим, то едва переступив порог дома, повернул назад и молитвенник читать отказался, без объяснения, и даже названная вдвое больше сумма за службу не изменила его решения. Андрей догнал его, садящегося за руль: «Батюшка! Я не спрашиваю, почему Вы отказали мне, ответьте на вопрос, я нашёл рукопись в доме, её видимо, прежний хозяин писал, что мне с ней делать?» — «Читал её?» — «Грешен. Не сдержал любопытства, прочёл!» — «Сожги! Береги душу!» — «Батюшка, у меня заказ на рассказ мистический, не благословишь ли сподобиться на гражданскую службу?» — «В Господа веруешь?» — «Теперь верую!» — «А до этого?» — «Так некогда задумываться-то было?» — вопросом на вопрос ответил Андрей, — «Я же по профессии – эссеист!» — «Кто ты?» — «Писатель, эссе пишу. Исследования творчества авторов провожу». – «Отказаться не можешь, стало быть?» — «Не могу!» — «Про Бога помни, когда писать будешь! Есть мистика, а есть Божий промысел! В Санкт – Петербурге на Казанский собор в годы войны бомба сброшена была, тогда ещё город Ленинградом назывался. В перекрытиях застряла, не взорвалась, а люди не знали; восемнадцать лет после этого молиться в храм ходили, а над головой немецкий фугас весом сто пятьдесят килограмм. Пробил свод, застрял в перекрытиях одного из куполов. В шестьдесят первом году при реконструкции храма его лишь обнаружили». – «Батюшка, а что делать, если ты героя придумал, а он возьми да появись в живую?» — «Было так?» — «Было!» — тяжело вздохнув, ответил писатель. – «Искушение или предупреждение, чтобы не писал! Или писал по-умному! Выбор твой, сын мой, но не забывай, что если долго смотреть в бездну…» — «То бездна начинает смотреть в тебя!» — договорил наш герой. – «Ну, вот видишь, ты всё понял! И это твой перекрёсток, ты можешь писать или отказаться! Но сделай так, чтобы искать эту точку не пришлось снова в поисках правильного решения». – «Батюшка, а есть третий выход?» — «Выход есть всегда, но чаще он там, где и вход, если, конечно, ты не в метро или в танке; есть и более кардинальное решение. Смотрел фильм Тарковского «Жертвоприношение»?» — «Смотрел». – «Понял ли что?» — «Нет». – «То-то и оно, что мы смотрим. Но не видим. Слышим. Но не слушаем. Читаем. Но не понимаем о чём. Пишем. И не помним зачем? Для чего? Ради чего? Думай, сын мой! Думай, что и зачем ты делаешь? Прибавляешь ли свет или множишь тьму, ведёшь ли души в светлое воинство Христово или подкармливаешь духов злобы и корысти?»
Батюшка посчитал законченной бесплатную консультацию по сохранению души и укреплению духа нового прихожанина, между тем итак потерял во времени и деньгах сюда добираясь, распознав дом странной семейки, о которой наслушался в исповедальне предостаточно…Нездоровый фон дома сразу подсказал ему, что тут обряд проводить – на свою голову бесово племя навлекать. Одними молитвами не обойдёшься! Только очищение огнём помочь сможет, но как сказать прихожанину об этом? Увы, у нас в неблагополучных зонах многие живут! А принести дом жертвой для сожжения – себя освободить, душу свою отпустить на свободу от накопительства, от заточения в вещах мало кто может, это только в фильме Тарковского такое возможно! Правда, Лев Толстой тоже под старость душу отпустил в дорожное странствие. Только долго ли оно продлилось?» — А Андрею так хотелось воззвать: «Благочинный! Не сжечь же ты мне дачу предлагаешь! Ты же сам вон на мерсе миллионном ездишь!..» — и словно отвечая на не заданный вопрос священник, открыв дверцу авто, сказал: «Многим приходиться выбирать не из хорошего и плохого, сын мой, а из плохого и очень плохого! Постарайся сделать так, чтобы выбор твой был шире таких возможностей! А живи так, чтобы никогда не сомневаться, что ты сделал правильный выбор! А для этого, сын мой, надо всё делать по совести! Спроси себя, что говорит тебе совесть? Ведь, мы знаем с младенческого возраста, что такое хорошо, и что плохо! Храни тебя Бог!» — попрощался святой Отец, перекрестил писателя, и отъехал, оставив за собой облачко пыли, которое снова вскоре улеглось на дорогу.
К ногам Андрея на животе подполз чёрный кобелёк, и просительно заглянул тому в глаза!
— Ну что, дружище, ты, наверное, голодный? Давай, уж, накормлю тебя что ли?.. Как говорится, Кесарю – кесарево!.. а человеку – человеческое! И «чёрного кобеля не отмоешь добела!» Пошли, дружище! Разбавь моё одиночество, может, заглянув в твои бездонные глаза, я найду в них истину и окончание для своего сюжета! Я накормлю хотя бы тебя! Ведь в мире столько голодных кошек и собак! И даже людей! Не у всех есть дачи на море. Пусть даже и с бывшими хозяевами, с историей, так сказать.Не у всех есть и чёрные мерседесы, жрущие деньги и бензин! Давай перекусим, Дружочек, или мне звать тебя Джимом? «Дай, Джим на счастье лапу мне!» Или Джином? Может, ты исполняешь желания?» — Пёс тявкнул, вскочил на лапы и завилял хвостом. – «Значит, Джин? Пошли Джин, в гости грызть кости! Покушаем, чем Бог пошлёт, и постараемся не забывать, что «если долго смотреть в бездну, то бездна начинает смотреть в тебя!»