Чиновничье болото. (Трагедия в 13 актах). Часть II.

V.

Первый рабочий день близился к концу. Он нестерпимо устал. Сначала ему пришлось прочесть 44 закон, а затем сдать зачет Александру Анатольевичу. А позже он занялся перекладыванием документов Эраста Артемидовича, после чего словил ненавистный взгляд Юлианны Георгиевны. За час до окончания рабочего дня ему пришёл срочный запрос на предоставление отчётности для какого-то важного краевого органа, о существовании которого он даже и не подозревал. Кое-как составив отчётность и отправив её по электронному адресу, он выключил компьютер и засобирался «домой».
У порога его уже ждали две серые фигуры, запряжённые в тележку. Это были действительно женщины, хмурые, дебелые. Он слышал, как они переговариваются в темноте:
– А твой как?
– А что мой? Попытался вчера возникнуть – пришлось прописать…
На удивление, обратная дорога оказалась короче. Видимо, на нем сказывалось влияние Ильи Ивановича, отравлявшее не только настроение, но и воздух.
В комнате его поджидали ужин и инструкция по подключению к вайфаю. Он с жадностью набросился на еду, а проглотив всё до последнего куска, запрыгнул в кровать. И полночи просидел в интернете, пока глаза не слиплись и он не заснул.
Утром всё повторилось: он еле-еле продрал глаза, оделся и обулся, за дверью его ждала тележка, запряжённая двумя женщинами, говорившими о своих невеселых бытовых делах. На этот раз ехалось намного спокойнее: рядом не было вечно недовольного Ильи Ивановича. Он слегка погрузился в приятную дремоту, но ему тут же объявили, что пора выходить.
У дверей его встретила Юлианна Георгиевна. И сделала ему замечание, что уже восемь часов и он мог опоздать на работу. «Надо приходить пораньше, чтобы начинать работу с восьми утра, а не вальяжно приезжать к этому времени», – проговорила заместитель заместителя, сморщив нос. Он невольно понюхал у себя под мышкой, чтобы убедиться, что если и воняет, то явно не от него. Но похоже, что для Юлианны Георгиевны такая манера общения была в порядке вещей: она разговаривала со всеми так, как будто вокруг одно вонючее отребье.
Александра Анатольевича на работе не было (он уехал на какое-то важное совещание), что внушало ему оптимизм. Алексей Владиславович тоже отсутствовал на рабочем месте. «По технической части», – всё с тем же презрением ответила на его вопрос заместитель заместителя и швырнула на стол какую-то бумагу. Из бумаги следовало, что отчёт, который надо было сдать ещё вчера, составлен неправильно и его надо переделать. И как можно быстрее! Что требовало хрен выговоришь какое-то там министерство – непонятно. И он решил обратиться за помощью к Эрасту Артемидовичу.
Но Эраст Артемидович был совсем не так прост, как может показаться на первый взгляд неискушённому обывателю. Точнее, его манера общения могла повергнуть в ужас любого, кто впервые соприкасался с ним в реальной жизни. Нет, Эраст Артемидович не блистал академическими знаниями и не сыпал через раз научными терминами (в которых, между прочим, и сам не разбирался и даже не утруждал себя создать видимость какой-то компетенции). Как Эллочка-людоедка из произведения Ильфа и Петрова, Эраст Артемидович обходился всего тридцатью фразами. Если опустить матерные выражения, словарный запас Эраста Артемидовича становился ещё меньше и составлял всего тринадцать фраз. Ильф и Петров вложили в образ Эллочки-людоедки пародию на общество потребления и тягу к роскошной жизни за чужой счёт, а Эраст Артемидович был той самой реальностью Эллочкиного образа жизни. И что самое страшное, в отличие от Эллочки-людоедки, Рябокур имел какую-никакую, но власть. И отравлял своей токсичностью жизнь целого посёлка.
Само собой, наш московский герой принадлежал к тому поколению, которое не читало «12 стульев» и не смотрело одноимённый фильм, так как считало это зрелище довольно скучным. И по этой причине он не смог иронично отнестись к манере общения Эраста Артемидовича, увидев такую откровенную аналогию с комическим литературным персонажем.
Вот с помощью каких слов, фраз и междометий великого и могучего русского языка Эраст Артемидович поверг его в ступор.
– Эраст Артемидович…
– Ну?!
– Вы мне не поможете?
– Ну?
– Министерство просит исправить отчёт…
– И чё?
– Вы не подскажете, где узнать точное количество половых тряпок, которые вы закупили в позапрошлом квартале?
– Ну?
– Так что мне делать?
– Ну?
– Я не понимаю, чего от меня хочет ваше министерство!
– И чё?
– Хорошо, но где можно посмотреть количество половых тряпок?
– Ну?
– Вы вообще понимаете, что тут написано?
– И чё?
– А я не понимаю!
– И чё?
– Хорошо, кто может мне помочь разобраться в данном вопросе?
– Обратись на прямую линию с Путиным!
– Понятно…
– Ну?
– А более конструктивной критики у вас нет?
– Ну…
Он чуть не заплакал. С таким же успехом можно было поговорить и с бараном в стойле.
Так и не дождавшись ответа от Эраста-людоеда, он решил самостоятельно исправить отчётность. Поменяв местами пару фраз в нескольких предложениях, он стал загружать файл на сайт министерства.
– Надо было поменять формат «Ворд» на формат «Эксель», – презрительно проскрипел голос Юлианы Георгиевны.
Он решил не спорить. Молча экспортировал данные из одной программы в другую и немного приободрился, когда с электронной почты министерства пришёл одобрительный ответ.
Затем на его столе выросла новая папка документов. Юлиана Георгиевна прокаркала сиплым голосом, что теперь он должен составить техническое задание для аукциона. В R собирались закупить новую партию наркотиков, чтобы в подпольном цехе создать силентиум.
Составить техническое задание оказалось намного легче и в какой-то мере даже приятнее. Он и раньше составлял подобные документы. Участвовал в аукционах и выигрывал торги. Именно ему принадлежала идея создать подставную фирму для одной крупной фармакомпании и выходить с ним на торги. Сначала эта фирма была паровозиком. Когда на аукционах появлялся ненужный конкурент, наш герой снижал цену до нужных пределов, а потом уже от подставной фирмы ронял цену ещё ниже, и аукцион прекращался.
А когда госзаказчик открывал заявку подставной фирмы, там было пусто и приходилось заключать контракт с фармакомпанией нашего героя.
Второй раз оказалось ещё легче. Один из менеджеров сумел найти подход к нескольким главврачам крупных московских больниц. И описание объекта закупки предполагало именно тот товар, который продавала только его фирма. На аукцион выходили обе его фирмы. И после смехотворного снижения цены на 10-20 копеек заключался нужный контракт. В одном аукционе выигрывала одна фирма, в другом — вторая. Демпинг был смехотворный. Так продолжалось около года, пока кто-то из конкурентов не нажаловался в Федеральную антимонопольную службу. Ох и скандал же был! Пришлось для вида уволить всех молоденьких девочек, которые играли на торгах и отсылали документы. Его понизили в должности, пока он не влез в другую сомнительную деятельность и руководство не поставило ему дилемму: или уходи сам, или посадим. Пришлось уходить.
Эх, какие приятные воспоминания!
Но воспоминания воспоминаниями, а сдавать техническое задание всё равно надо. Александр Анатольевич так и не появился на своём рабочем месте. Ильи Ивановича тоже не наблюдалось. От Эраста Артемидовича он услышал очередное «ну» помноженное на «и чё», а Юлиана Георгиевна скривила свою физиономию, как будто перед ней предстало недоразумение из унитаза.
– Можете сдать задание мне, – неожиданно сказал всё время молчавший Алексей Владиславович.
Он обрадовался: наконец-то и с ним начали разговаривать как с человеком.
Алексей Владиславович обрадовался не меньше: в R не так часто встретишь свободные уши, которым можно рассказать про работу и дом, дом и работу. Он делал вид, что слушает весь тот поток сознания, но не решался остановить Алексея Владиславовича. Это был чуть ли не единственный человек, который отнёсся к нему дружелюбно.
Алексей Владиславович охотно согласился показать ему, что такое силентиум и как его производят.
К его огромному удивлению, Алексей Владиславович предложил прогуляться на улице, а не блуждать подвальными лабиринтами.
– А чего бояться-то? – спросил Алексей Владиславович и тут же ответил на свой вопрос. – Гигантские жабы ходят по городу ночами, да и я не выхожу без оружия. Народ в целом здесь смирный, преступности практически нет. Так что мне не страшно. Пускай другие боятся.
VI.

Спустя какое-то время он уже шёл за Алексеем Владиславовичем, предвкушая массу приключений на свою накачанную пятую точку. Дорога в фармацевтический цех шла наверх, а не лабиринтами. Ещё немного и они поднялись на поверхность. Он слегка вздрогнул: они вышли возле того самого жуткого кинотеатра, который он увидел в свой первый день прогулки по R.
– Спокойно, – подбодрил его Алексей Владиславович и завел его в здание.
Внутри было темно, но темнота его не испугала. Он уже привык к странному образу жизни здешних обитателей. Но тут ему в ноги уперлось нечто мягкое, липкое и одновременно тяжелое. Алексей Владиславович посветил своим фонарём, и перед их взором предстала оторванная человеческая нога, залитая кровью. На оторванной ноге всё ещё болтались обрывки серой одежды, а на ступне можно было различить остатки разодранной обуви.
– Вот чёрт! – выругался Алексей Владиславович. – Опять кто-то задержался допоздна и не успел закрыть двери!
Он перетащил ногу в непроглядную тьму, а потом накрыл её невесть откуда взявшимся брезентом.
– Завтра приберу, – не дожидаясь вопросов, сказал Алексей Владиславович.
Обернувшись на своего спутника, застывшего на месте с квадратными глазами, он нехотя прибавил:
– К сожалению, у нас такое бывает. Иногда кто-то задерживается допоздна и становится ужином для гигантских жаб. Но сейчас день и вам нечего бояться, – с этими словами он направился в темноту. Пройдя несколько метров и обнаружив, что его спутник остался в темноте, выругался. По цензурным соображениям я не могу привести весь монолог, но «жабы», «бездельники» и «тряпка» в нём было самое мягкое. Выругавшись, Алексей Владиславович снова несколько смягчился:
– Идем, салага. Говорю же: они выходят только ночью – сейчас бояться нечего.
Минут пять они шли молча. Наш герой не в силах был выдавить ни слова. Не каждый день, однако, натыкаешься на оторванные человеческие ноги. К горлу подступал противный слизкий ком тошноты. Когда ком наконец отступил, наш герой решился заговорить:
– В мой самый первый день Илья Иванович говорил, что жабы ничего не оставляют от человека, пожирают всё полностью. Поэтому и не могли долго определить, почему пропадают люди… – он сам удивился своей памяти.
– А они и не оставили бы, – лениво и равнодушно отозвался Алексей Владиславович. – Этот бедняга руками и ногами вцепился вон в те горы хлама, – он машинально повернулся в ту сторону, куда Алексей Владиславович посветил фонарём. – Нога несчастного запуталась в куче мусора, а твари были настолько озлоблены и голодны, что не заметили, как протащили свою жертву, оторвав ей ногу.
– А какие они?
– Кто?
– Гигантские жабы.
– Аааа… Жабы как жабы, только ростом с быка. Или медведя – я точно не помню. Ну ещё издают такие звуки, как будто шипит поломанный кран.
– И часто они на людей нападают?
– Они нападают на всё, что движется, – резко оборвал Алексей Владиславович и замолчал. Чувствовалось, что ему не очень нравилось поддерживать разговор на данную тему.
Он решил больше ничего не спрашивать про жаб, и путники молча дошли до подпольного в буквальном смысле слова цеха.
Входом в цех оказалась огромная железобетонная дверь с кодом. Алексей Владиславович набрал нужную комбинацию цифр, и на нашего героя хлынуло амбре то ли больницы, то ли анатомического театра (когда-то, еще в студенчестве, была у него красотка из меда, которая раз устроила ему экскурсию в это замечательное заведение; он тогда упал в обморок и посему не любил вспоминать о том эпизоде, а с красоткой, ставшей свидетельницей его потрясающего мужества, быстро, по-сволочному расстался). К горлу снова подступил противный слизкий ком тошноты, но он сдержался и на этот раз.
Цех был громадный – казалось, что всё население R только и делало, что занималось производством наркотика. В самом цехе было довольно светло – привыкшие к темноте глаза не сразу начали различать серые фигуры рабочих. Он приветственно помахал рукой и улыбнулся дежурной улыбкой, но внимания на него обратили не больше, чем обратили бы на таракана. Женщины и мужчины, старики и дети – все они сновались туда-сюда по помещению цеха или запускали старое-престарое, скрипучее, воняющее какой-то смазкой оборудование. И все они ходили по ковру из яркой и разноцветной пыли, которая кружилась по цеху, словно новогодний снежок.
«Боже, сколько лет этим машинам?» – невольно подумал он и провел пальцем по оборудованию. Палец в секунды покрылся чёрной копотью. Алексей Владиславович словно прочел его мысли:
– Последняя модернизация была году так в 1979, перед самым вводом советских войск в Афганистан.
– И эта рухлядь никого не убила?
– Эта рухлядь проработает ещё двести лет. Правда, несчастные случаи всё же имели место.
Но несчастные случаи его больше не интересовали – его внимание привлекли светло-голубые капсулы.
– Тот самый знаменитый силентиум?
– Да, – с гордостью ответил Алексей Владиславович. – Здесь мы производим его для внутреннего потребления и на продажу в научно-исследовательские институты. На основе силентиума учёные разрабатывают лекарства от СПИДа. Часть препаратов уже опробовали, но результат оказался неутешительным: лекарство вызывает депрессию, и все испытуемые покончили с собой.
– Для внутреннего потребления?
– Для рабочих.
– Они все под кайфом?
– Да.
– Наркоманы на опасном производстве?!
– Это не классический наркотик. Силентиум никак не влияет на координацию движений, в отличие от других наркотиков и алкоголя (который по своей природе тот же наркотик). Сохраняется нормальная координация движений, трудоспособность, базовые когнитивные способности…
– Зачем он тогда нужен? – перебил он своего собеседника.
– Ну как бы это сказать… Он делает человека спокойным и покладистым. Убирает недовольство своим существованием. Производство у нас небезвредное, смены длятся по 10, иногда и по 12 часов, а позволить себе зарплаты как Москве мы не можем…
– Позвольте полюбопытствовать: а НЕ как в Москве – это сколько?
– Какая вам разница?! – резко оборвал его расспросы Алексей Владиславович. – Вам платят достаточно, чтобы вы не задавали ненужных вопросов.
Он резко развернулся и сшиб с ног хлипкого подростка в грязных старомодных джинсах под застиранным серо-жёлтым от старости лабораторным халатиком. Мальчишка упал на пол и вместо того, чтобы встать, тупо уставился на своего начальника. Наш герой на автомате подал руку упавшему, но тот не взял её и продолжал смотреть перед собой бесцветными, какими-то рыбьими глазами. Наш герой озадаченно помахал рукой у него перед носом:
– Эй, пацан, все норм? Ау!
Мальчик немного опомнился, поднялся сам и, ничего не ответив, побрёл прочь с таким же тупым и отстраненным выражением лица.
– Не старайтесь, – насмешливо сказал Алексей Владиславович, – силентиум, кроме всего прочего, подавляет речевой центр в мозге.
– Но те тётки, которые возят мою тележку, разговаривают… Или они не под кайфом?
– Разговаривают, говорите? – глаза Алексея Владиславовича как-то странно загорелись, а челюсти сжались. – Опять тайком сожрали вексамен!
– Что сожрали?
Но собеседник уже не удостоил его ответом. Впрочем, ему было уже не до ответа: его мысли захватило только одно: ДОСТАТЬ НАРКОТИК ВО ЧТО БЫ ТО НИ СТАЛО! Зачем? А зачем 11-летний мальчишка первый раз пробует сигарету, а 13-летний – пиво? Зачем образованная девушка из хорошей семьи выходит замуж за бывшего зека, который будет ее избивать? Почему спиваются профессора и художники? Зачем люди смотрят порно? Зачем почтенный отец семейства едет на трассу, чтобы вытворить за несчастные 500 рублей с 16-летней девчонкой из семьи алкоголиков то, чего бы он никогда не сделал с женой, которую зовёт котиком и зайчиком? Мне сложно сказать, почему некоторые люди испытывают тягу окунаться в грязь. Любопытство? Эффект запретного плода? Или просто свойство человеческой натуры, мерзкое, но неистребимое? Наш герой и сам не понимал, зачем ему пробовать вещество, которое превращает людей в отупевший скот, не замечающий ужаса своего положения. Но здешняя обстановка (на его взгляд) вполне располагала к потаканию самым низменным пристрастиям.
Раз уж представилась такая возможность, надо ближе познакомиться с повадками аборигенов. Он стал наблюдать за рабочими цеха, всматриваясь в серые лица.
Лица рабочих, не выражавшие никаких эмоций, походили на маску из пыли. Волосы у большинства из них были всклочены, и в них въелась застарелая грязь. У некоторых рабочих не хватало пальцев, даже у детей. И никто из них и бровью не повёл, когда он зачерпнул в карман горсть синих таблеток. В другом углу цеха ему на глаза попался какой-то другой препарат – ядовито-розовые пилюльки. Может, это был тот самый загадочный вексамен, от которого перевозчицы обрели дар речи? Улучив минуту, он под теми же равнодушными взглядами рабочих сунул в карман горсть и этих таблеток.
Алексей Владиславович шёл впереди и ничего не заметил: он с воодушевлением рассказывал о чудесных свойствах силентиума и о том, что в будущем, возможно, этот препарат будут в обязательном порядке давать работникам тяжёлой, а потом и лёгкой промышленности, поварам, офисным клеркам, солдатам… Наш герой уже не слушал его и с нетерпением ждал окончания рабочего дня, чтобы остаться наедине с неведомым веществом. И вскоре его желание осуществилось.

VII.

Мне придётся немного отклониться от продолжения рассказа и описать комнату, в которой жил наш главный герой, потому что это может существенно повлиять на дальнейшее описание развития событий.
Жил он в подвале, в квартире-студии. Размер этого жилища был довольно мал и мог вызвать недоумение среднестатистического обитателя даже не московской Рублёвки, а просто хорошей сталинки в центре любого города-миллионника. Обычно в большой и просторной чиновничье-бизнесменской квартире такие комнатки использовали для хранения надоевших игрушек и прочего хлама. А сама мысль, что в таком помещении могут жить люди, вызывала презрительный смех или приступ клаустрофобии.
Пол квартиры покрывал старый, изъеденный и загаженный мышами линолеум, а с потолка, словно выпущенные кишки, свисало несколько лампочек на проводах, озарявших светом эту старую халупу. Спал он на старом, но довольно добротном диване. Еду для него приносили на старенький стол с гнилыми ножками. Свои потребности он справлял в санузле, где унитаз соседствовал с огромной ванной-джакузи. Она выглядела в крохотном санузле примерно так, как выглядел бы белый медведь в клетке для кролика. А унитаз был как тот самый кролик, чью клетку занял медведь: вжался так глубоко в угол, что полный человек ни за что бы до него не добрался, и ему пришлось бы справлять нужду прямо в джакузи. В свой первый день наш герой хотел понежиться в бурлящей воде, но не смог: провод от джакузи нещадно погрызли мыши, как и линолеум. С тех пор он смирился и использовал ее как обычную ванну.
Оказавшись в такой «квартире», любой нормальный человек испытает как минимум приступ клаустрофобии, что поначалу и случилось с нашим героем. Но спустя несколько дней он привык к своему жилищу и стал находить особый шарм провинциальности в такой маленькой неуютной квартирке. Каждый день ему приносили завтрак и ужин в одно и то же время. А пока он ел и копошился в интернете, серая фигура делала уборку в помещении.
Дождавшись, когда уборщик смахнул последние крошки от ужина и убрал за ним грязную посуду, он плотно закрыл двери, вынул из кармана синюю капсулку, закинул в рот, запил водой. Противный комочек прокатился по пищеводу. Он прилёг на диван и стал ждать. Прошла минута, другая, пять, десять – никакой Люси в небесах, да ещё и с алмазами не ощущалось. Ну все правильно: наркотик ведь дают даже детям, а значит, порции в капсулах маленькие. Подосадовав на себя за то, что не додумался узнать у Лысого Хрена (так он называл про себя Алексея Владиславовича и уже безо всякой почтительности) взрослую суточную дозировку, он налил воды в джакузи, проглотил ещё одну капсулку, запил на этот раз остатками бюджетного абхазского вина (которое он стащил у Ильи Ивановича, ибо местный супермаркет не баловал богатым ассортиментом алкоголя, и теперь было понятно, почему). Залез в ванну, стал ждать. По телу прокатилась приятная слабость от горячей воды – и всё, больше ничего. Пролежав в ванне с полчаса, он вылез и, разозлившись, – была не была! – закинул в рот сразу всю оставшуюся у него горсть.
Минут через пять наконец началось. Его тело сковала лёгкая слабость, самочувствие стало ещё более подавленным, чем в тот день, когда он впервые увидел R. Ему захотелось закричать, но он не смог: челюсти сжало как будто на замок, а язык словно прилип к нёбу. Из глубин подсознания неожиданно зазвучала старая детская песенка-страшилка:

Склизкий, голодный, огромный и злой,
Жабий король бредёт за тобой,
Сколько ни прячь своих мягких телес,
Жабий король всё равно тебя съест!

В его памяти неожиданно воскресла старая картинка: как он, будучи ребёнком, вместе со своими дружками от нечего делать издевался над животными. Мальчишки швыряли петардами в собак, сбрасывали в шахту лифта кошек, закидывали камнями птиц. Вопли и агония бедных зверушек не вызывали ни жалости, ни отвращения – скорее, было любопытно смотреть, как они страдают от боли и мечутся, отчаянно пытаясь спастись. Но больше всего им нравилось надувать лягушек через соломинку. Естественно, несчастные амфибии умирали в адских муках после таких откровенно нацистских пыток. В один совсем не прекрасный день после смерти очередного несчастного животного перед компашкой словно из воздуха соткалась старая-престарая бабуля, и тогда он впервые услышал ту самую страшилку про жабьего короля, который пожирает всех любителей издеваться над животными. Маленькие живодёры посмеялись над старой женщиной. Но в тот же вечер одного из юных садистов загрызла стая бродячих собак и даже немного отобедала останками. Остальные тогда не на шутку струхнули. Узнав об этом, наш мужественный герой описался и стал проситься к маме с папой в кровать. Казалось, что страшилка сбывается, что жабий король будет по очереди забирать мелких мерзавцев. Но он, видимо, перестал общаться с такой сомнительной компанией, и ему было всё равно, выживут ли малолетние изуверы или сдохнут. Наш герой постепенно успокоился, вылечил энурез (до пиромании со всеми вытекающими последствиями дело так и не дошло), и пугающий эпизод изгладился из его памяти, а воспоминания о его собственном детском садизме вытеснило супер-эго (как все миллениалы, наш герой безуспешно попытался прочитать Фрейда – этого озабоченного маразматика, над чьими фантазиями настоящие психиатры смеются уже больше 50 лет, но, опять же как и большинство миллениалов, он не пытался разобраться в науке так глубоко и основательно, но труды старикашки Зигги всё же забросил и забыл). Как бы то ни было, животных с той поры он хоть особо не любил, но больше не мучил. Даже в юности увлекся веганством, но не из жалости к меньшим братьям, а из-за вытесненного страха. И повеганил с год довольно строго и честно, прибавив матери седых волос (когда стали выпадать его собственные, гуманизма резко поубавилось и он стал жрать рыбу, сыр и яйца, а еще лет через пять ему наскучило доставать хозяев в гостях и официанток в кафе и он вернулся к свининке и колбаске). Но сегодня вечером силентиум пробудил в нём детские страхи, казалось бы совсем забытые.
В голове снова зазвенело: «Жабий король бредёт за тобой…» Голова стала словно деревянная, уши слегка заложило, как в самолете. Ноги сами кое-как донесли его до зеркала в ванне: лицо его превратилось в застывшую маску, которая не выражала абсолютно никаких эмоций. Но эмоции были. Ему было страшно. Очень страшно. И обидно. В памяти, как кадры киносъёмки, поставленные на ускоренный режим, стали проноситься все неприятные ситуации, имевшие место с момента его приезда в R. «Вы знаете 44-й закон?.. Не знааааете… Обратись на прямую линию с Путиным… Вы ходили шататься по R без разрешения?!.. «Жабы»! «Вам платят достаточно, чтобы вы не задавали ненужных вопросов…» Серые улицы R, как будто в каком-то американском триллере… Автобус качало, шофёр прижимал его к полу. Нога, окровавленная нога… В углу хохотала цыганка в оранжевых кедах, а в воздухе повисла физиономия Юлианны Георгиевны и скорчила такую гримасу, словно он обделался.

Сколько ни прячь своих мягких телес,
Жабий король всё равно тебя съест!

Боже правый! Этому кошмару не было ни конца, ни края! Дверь шаталась от ударов, а он, маленький, беззащитный, бросился в санузел, заперся, забился за джакузи – удивительно, как он смог забраться в этот закуток, едва вместивший бы 10-летнего ребенка. Ему хотелось плакать. Даже казалось, что он плачет. Но глаза были сухими. «Испытуемые покончили с собой…» И тут из недр его подсознания раздалась другая, спасительная, фраза: «Опять тайком сожрали вексамен!»
ВЕКСАМЕН! Вот что нужно! Он залез в карман, достал оттуда горсть розовых таблеток, заглотил, включил кран и запил водой из горсти: «Подохну – значит, подохну – всё лучше, чем это». Прошла пара минут, показавшихся ему вечностью. Сознание стало потихоньку очищаться. Галлюцинации исчезли – осталась лишь подавленность. В дверь больше никто не ломился. Он даже решился выглянуть: никого.
Он обнаружил ещё одну особенность наркотика: всё тело ныло от слабости – и в тоже время ему хотелось деятельности. Он бродил из угла в угол по своей маленькой комнатушке. Сделал два круга с пола на стену, со стены на потолок и обратно. Активность так и била бурным ключом из всех мест нашего героя. Он не мог говорить, но его рассудок оставался вполне незамутнённым. И неожиданно он осознал весь ужас того, что творили чиновники с местными жителями.
Эти люди, которые имели несчастье родиться в R, не знали никакой другой жизни, кроме изнурительной работы в этом зловонном чиновничьем болоте. Они не ходили в клубы, не посещали кинотеатры и не выезжали за пределы своего злосчастного посёлка. Если бы он изучал ненавистную ему историю, он сравнил бы их положение с положением рабов в Древнем Риме или крепостных крестьян во времена правления Екатерины II. Меньшинство творит самые жуткие вещи по отношению к большинству, возможно, даже скармливает гигантским жабам за малейшую провинность. «Опять тайком сожрали вексамен!..»
А эти люди всё терпят, потому что постоянно принимают синеватую дрянь.
«Если наш эксперимент окажется удачным, силентиум внедрят на производствах повсеместно…» По-все-мест-но!
И тут его резко отпустило. В этот момент наш герой осознал, что только что стоял на стене. Потому что спустя считанные секунды с треском свалился на пол. Но его это не беспокоило. Его трясло от запоздалого гнева, как осиновый лист, кулаки его непроизвольно сжимались и разжимались.
«Я покажу вам и 44-й закон, и «жабу», и чёрта лысого! Думаете, вы меня сломали, чёртовы бюрократические марионетки? Превратили в такого же зомби, как ваши наркоманы рабочие? Вы у меня ещё попляшете! И ты, старая высокомерная с*****, – мысленно обратился он к Юлианне Георгиевне, – ещё ботинки мне лизать будешь и сама о***** предложишь!»
Действительно, много ли надо для революции? Этих чинуш полторы калеки, а рабочих уж пара тысяч-то будет. Подмешать измельченный вексамен в еду в столовой (или где они там принимают пищу), потом рассказать про Европу, как нормальные люди живут, – и дело в шляпе. Гнев сменился лихорадочным воодушевлением. Его ещё не совсем оправившееся от встряски сознание рисовало заманчивые картины. Вот он, как истинный вождь новоиспечённой революции, во главе восставших. В их руках вилы и брусчатка… Хотя стоп – какая брусчатка в R? Лучше расколотые бетонные блоки и доски от старостроя, коего в R было предостаточно. Можно откалывать от того жуткого советского кинотеатра. Вот чиновники связаны и ждут своей участи под охраной: Илья Иванович падает перед ним ниц, а Юлианна Георгиевна предлагает ему заняться оральным сексом. Вот он во главе группы отчаянных охотников руководит облавой на гигантских жаб. Вот гигантские жабы в клетках. Зоопарки со всего мира готовы выложить огромную сумму, чтобы заполучить себе доисторических чудовищ. Вот R озарило солнце и наводнили корреспонденты и туристы со всего мира. Вот он даёт интервью. Вот он избран главой R. Вот он проводит приватизацию, распродавая по бросовой цене старое-престарое оборудование. Вот сносят устаревший кинотеатр, а на его месте строят современный торгово-развлекательный центр. Вот он создает собственную политическую партию и баллотируется от неё в Думу. И, конечно же, проходит. Его провожают благодарные жители посёлка, излечившиеся от пагубного пристрастия к силентиуму и оставшиеся без работы после ликвидации предприятия по производству наркотиков.
Лихорадочное возбуждение сменилось каким-то детским успокоением. Убаюканный сияющими и переливающимися мечтами, наш герой резко вздрогнул – в двери кто-то постучал и на этот раз постучал по-настоящему.

VIII.

Он обратил внимание, что стук стал более ярким по своему звучанию, как будто стучали не кулаком в дверь, а молотом по наковальне, – видимо, наркотик меняет ещё и слуховое восприятие (о чём Лысый Хрен специально не упомянул). Он резко посмотрел на часы: было шесть утра, а значит сейчас к нему стучался уборщик и принёс завтрак. Не успел он пошевелиться, как худая серая фигура сама распахнула двери и принялась накрывать на стол.
Он встал позади пожилого уборщика и смотрел на него как заворожённый: серая фигура делала свои обычные дела, словно в замедленном кино. От этого зрелища его сначала накрыло презрение, тут же сменившееся жалостью. «Тварь я дрожащая или право имею?» – раздался глухой голос из глубин его подсознания. Он не мог вспомнить, где он слышал эту фразу (может, в школе, может, в телевизоре, а может, и на работе), но она ему очень понравилась, так как была посылом к решительному действию. В кармане нащупалась горсть таблеток, а подсознание всё не унималось: «Вошь ли я, как все, или человек?» И как в замедленной съёмке, он заломил несчастного («Смогу ли я переступить или не смогу!») и закинул ему в глотку внушительную дозу вексамена.
Десять, а может и пятнадцать минут несчастного трясло так, как будто ему дали не таблетки, а шарахнули электротоком. Невысокий худенький уборщик перекатывался из стороны в сторону, а его карие глаза повисли на капиллярах. Когда несчастного перестало трясти, он посмотрел на нашего героя и в его взгляде читалось отчаяние и одновременно смирение. Бедняга попросту свыкся со своим жалким существованием. Он смотрел на него несколько секунд и наконец решил заговорить с уборщиком.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил он серую фигуру и вздрогнул от ужаса: его голос звучал намного медленнее, чем он успевал произносить слова (как ему показалось), и на несколько тонов ниже, примерно так же, как звучал голос маньяка Конструктора из фильма «Пила» (этот голос его жертвы слышали на диктофоне перед самой своей смертью).
– Н-нормально, – икнула серая фигура и таким же низким замедленным голосом представилась. – Меня зовут СИ1234.
– Что значит СИ1234? – спросил он у серой фигуры. Его обуяло любопытство, и он не счёл нужным представиться своему собеседнику.
– Сергей Иванов, а 1234 – мой персональный номер. Нас тут считают словно скотину. Только вместо бирочек в ушах нам вешают вот это, – и Сергей поднял руку, показав чёрный браслет. Когда на браслет попали прямые лучи света, на нём тут же высветился номер 1234 и так же быстро исчез.
И как в старом фильме, перед нашим героем предстала сцена в местечковом супермаркете: чёрные браслеты на запястьях, с помощью которых серые фигуры совершали покупки. Сергей словно заглянул в его подсознание и продолжил:
– Это наш паспорт, где записано всё (где родился, как учился, сколько весишь, на ком женился), наша зарплатная карта и наш способ связи. Потому что вон такие штуки, – Сергей показал на небрежно валяющийся на полу айфон), – для нас запрещены…
Он поднял айфон с пола и спрятал его в заднем кармане джинсовых брюк.
– Тебе нравится здешняя жизнь?
Сергей тут же как-то закрылся. Буркнул:
–Живём, и ладно…
– Живёте – и ладно? Отлично живёте, а? Под землёй, с зарплатой в минималку, без телефонов, да еще и жабы вас периодически живьём жрут…
– Жабы далеко не самое страшное, что есть в нашем посёлке, – сказал Сергей и вдруг заплакал.
Ему стало неловко и одновременно неприятно. Но он сразу понял, что было гораздо хуже пресловутых жаб – гнилое чиновничье болото, которое создавало питательную среду для жизни доисторических монстров. Его вдруг осенило: «Им вовсе не нужно, чтобы тварей изловили или уничтожили. Они используют жаб для запугивания, чтобы делать из аборигенов послушных наркоманов и бессовестно наживаться на их труде». Он вздрогнул от последней фразы. Она появилась как бы из ниоткуда, потому что в прежние времена эксплуатация чужого труда его никогда не беспокоила.
– Послушайте, Сергей, – обратился он к уборщику, удивившись своей собственной вежливости. – Я считаю, что вам надо изменить вашу жизнь к лучшему, начать с чистого листа…
– Тш! – шикнул Сергей, дернув его за руку, и продолжил шёпотом. – Здесь нельзя про такое говорить. Кругом видеокамеры с подслушкой. Да и через вот это, – он поднял руку, снова показав пресловутый чёрный браслет, – при желании тоже можно отследить, о чём мы с вами разговаривали.
– И ты молчал?! – полукрича, полуплача отвесил наш главный герой. Перед его глазами неожиданно предстала картина, как Илья Иванович сидит перед большим экраном, наблюдая за его жизнью. Как этот вуайерист смотрел на него, когда он ел, умывался, раздевался и одевался или занимался всякими непотребствами во время разглядывания картинок с не совсем одетыми девушками. Ему стало противно от того, что начальник швабр и цинковых вёдер рассматривал уже его, словно он и есть порномодель из интернета.
– Я думал, вы знаете, – всхлипнул Сергей и, закрыв испещеренное морщинами лицо грязными от запёкшейся крови руками, заплакал.
Сергей был настолько искренен в своих истериках, что ему стало неловко. Он почти по-дружески приобнял его за плечи и прошептал:
– Послушайте, Сергей, пора просыпаться и поднимать бунт. Думаю, что другие жители вас поддержат…
Сергей заныл ещё больше. В потоке сознания он разобрал только «ничего у вас не выйдет», «будет только хуже» и «это не жизнь». Последнюю фразу уборщик повторил несколько раз. Ему даже показалось, что не без явного удовольствия.
Нашего героя взяла досада. Он никогда никого не пытался спасать, и поэтому спасение рисовалось ему как в каких-то голливудских фильмах, а то, что не все жертвы, оказывается, хотят спасаться, оказалось для него шоком и нехило так взбесило. Захотелось треснуть этого тупого трусливого придурка по башке. Смутно вспомнились пары по психологии и что-то про стокгольмский синдром. Вот уж не думал, что эта бесполезнейшая наука ему тут пригодится. Он выдохнул, успокоился и стал разубеждать запуганного пролетария, больше походившего на некрасовских мужичков (впрочем, Некрасова он уж точно не читал).
– Послушай, ну сколько их, этих крыс чинуш? Полтора землекопа. А сколько вас? – говорил он по-прежнему шёпотом.
– Две тысяч триста семьдесят четыре, если считать всех… – так же шёпотом ответил Сергей.
– Ну вот. Один раз поднять людей на революцию – и мы их скрутим в два счёта. Скормим жабам.
– Есть ещё казакиии… – проскулил Сергей. – С нагайкаамиии …
– А мы их – камнями, цепями, досками! Ты просто пойми: рабочих больше! Власть этих воров держится только на вашем страхе!
Пролетарий замолчал и призадумался. «Лёд тронулся!» – вспомнилась нашему герою фраза из какого-то старого фильма. Смотрели же предки всякую вату.
– Ты просто не видел жизни за пределами посёлка. Если бы увидел, ты бы тут ни секунды оставаться не смог. Ты бы понял, что лучше смерть, чем такая жизнь. Там, в большом мире, солнце, тачки, классная выпивка, кокаин, девчонки, что просто – он премерзко причмокнул губами. – Там кафе и рестораны, там какое хочешь кино и передачи, там такие огромные торговые центры, что заблудишься. А совсем недалеко от вашей дыры – море. Огромное и синее. Ты хочешь жену свою свозить на море? У тебя же есть жена?
– Ладно, – немного успокоившись и поразмыслив, прошептал Сергей. – Пошли в наш человейник.
Рабочие жили в таких же подземных квартирах, как и наш герой. Разве что он жил один в такой маленькой комнатушке, а рабочие ютились там целыми семьями.
Подземный многоквартирник напоминал сообщество муравьёв или термитов, в общем социум каких-то общественных насекомых. Двери в свои квартиры рабочие по неведомой причине не закрывали, и он мог наблюдать сцены их повседневной жизни. Они занимались вполне обычными делами: кто-то убирал, кто-то готовил, кто-то пялился в старый чёрно-белый телевизор, работавший на ручном переключателе и без звука. Двое рабочих толкали друг друга – как выяснилось, они дрались. Дети с пустыми глазами перекатывали старые игрушки, а жёны с такими же пустыми лицами подавали завтрак своим семьям на стол. И все они молчали, не издав ни единого звука. Быт этих людей был серым, скучным и безысходным. В его голове зазвучал знакомый, но слегка искажённый голос Алексея Владиславовича: «Силентиум будет внедряться повсеместно!» и «Так будет всегда»!!! «А это мы ещё посмотрим», – осадил он свой внутренний голос.
– Пора! – скомандовал наш герой и бросился запихивать в рот первым попавшимся людям горсти вексамена.

IX.

Как и Сергей, принявшие вексамен рабочие тряслись словно ненормальные: кто-то около 15 минут, а кто-то около получаса. Как и Сергей, после отрезвления рабочие принялись причитать и плакаться. Но оказалось, что далеко не все принимали силентиум. Немалая часть рабочих тайно отказалась от пагубного пристрастия (среди них были те самые женщины, которые возили его в тележке на работу и потом, как он выяснил, бесследно пропали), но эти люди предпочитали молчать. Для него не стало открытием, что всех непокорных или отказавшихся принимать наркотики, скармливали гигантским жабам. И что собственно именно для этих целей чиновники ничего не делали для поимки доисторических монстров.
После отрезвления многие рабочие принялись благодарить своего новоявленного спасителя, некоторые, главным образом мужчины, падали перед ним на колени и целовали ему руки. Те рабочие, которые по каким-то причинам не принимали силентиум, приходили посмотреть на того, кто взбаламутил болото – их болото, где они были рабами вот уже тридцать с лишним лет. А он, пользуясь благоприятным моментом, предложил поднять восстание и скинуть ненавистных чиновников. К его удивлению, рабочие восприняли с восторгом призывы к революции и начали вооружаться. Кто-то поднимал камни, кто-то доставал арматуры, но нашлись серые фигуры, довольно скептически воспринявшие попытки совершить переворот.
– Ничего у вас не получится, – глядя ему в глаза, сказал старый-престарый дед, судя по его виду переживший как минимум две мировые войны и три революции. – Цепные псы кровавого режима разгонят ваш путч палками, а потом вы закончите ужином для жаб.
Затем дед повернулся к рабочим, которые резко превратились в агрессивную толпу и произнёс:
– Жизнь-жизнь, – ворчал старик, – я о ней побольше вашего знаю. Копайяма – это стабильность. Я помню времена, когда люди исчезали десятками за неделю. Когда работы не было. Он дал работу и взял этих тварей под контроль. А если уж он этих лягух к ногтю прижал, то вас-то точно раздавит, как мух. Работа есть, крыша над головой есть – что ещё надо простому человеку? Живи, не высовывайся да радуйся. А силентиум этот кто не хочет, тот не принимает. У каждого своя голова на плечах. Кто на наркоте, тех она устраивает. Надо же людям забыться как-то. Уж лучше так, чем бухать, – разглагольствовал древний старец.
– Мы протестуем не за него! – взревела толпа. – Мы протестуем против зажравшихся чиновников! За наших детей и против золотых унитазов!
– Долой чиновничий произвол! – крикнул тощий парень с блестящими глазами: теперь они у него горели, как у кота.
Танка, как у Ельцина, к сожалению, по близости не оказалось, и за неимением его наш герой вскарабкался на какой-то ящик.
– Слушайте все! – обратился к толпе, пьянея от её свободолюбия. – Разве вы не видите, что вас намеренно делают наркоманами, а потом Копайяма наживается на вашем труде? Разве не осталось в R человека, чьего родственника или соседа не отдали на съедение рогатым жабам? Ради чего это всё? Ради кружевных трусов Юлианны Георгиевны или сигар Эраста Артемидовича? Вас много! Не молчите! Боритесь за свои права! Снесём задницу Ильи Ивановича с золотого унитаза!
Толпа разразилась бурными аплодисментами, выражая свою готовность разнести вклочья и Юлианну Георгиевну, и Копайяму, и Илью Ивановича вместе с его задницей и пресловутым золотым унитазом, на котором эта задница проводила немалую часть своего личного времени.
Но неожиданно ситуация резко начала выходить из-под контроля. Никто больше не собирался слушать его призывы к революции – рабочих не интересовали чиновники и обещания дивного нового мира после восстания: они нуждались в отдыхе и развлечениях, которых были лишены вот уже больше 30 лет (а некоторые не видели их и вовсе). Вместо бункера Ильи Ивановича со товарищами, рабочие собирались атаковать магазин и кинотеатр. Безо всякой почтительности и хоть какой-нибудь благодарности одичавшие серые фигуры схватили своего новоиспечённого вождя и потащили в сторону магазина. На какое-то время ему показалось, что его ноги не идут, а волочатся по земле. Многочисленные руки держали его с обеих сторон, не давая упасть или остановиться.
Добравшись до супермаркета, серая толпа без усилий снесла двери (их почему-то не окутали колючей проволокой) и забралась внутрь магазина. Двое мужчин кинулись к прилавку с алкоголем, но их ударило током. Они упали замертво, зажимая в каждой руке по две бутылки водки.
Эта нелепая смерть ненадолго отрезвила беснующуюся толпу и воцарилась мёртвая тишина. Он решил воспользоваться моментом и сказал:
– Вот видите, что бывает, когда…
– ТИХО! – рявкнул голос из толпы и от серой массы отпочковалась такая же серая фигура женщины средних лет. Она замахнулась арматурой на едва видимый магнитный штрих-код и разбила его вдребезги.
– Бери! – скомандовал ему прямо в ухо уже мужской голос. – Бери, пока ещё по башке не отхватил!
Что-то тяжёлое ударило его по спине, и он невольно двинулся к прилавку с алкоголем. Он с ужасом переступил два мёртвых тела и несколько минут не мог подойти и взять водку. Удары в спину стали сильнее и настойчивее.
Он протянул руку – его рука зависла. Он то одёргивал её, то заносил вновь, и со стороны казалось, что он собирался взять змею вместо водки. Наконец он решился и схватил первую подвернувшуюся бутылку.
Он зажмурил глаза, но ничего не происходило, а толпа разразилась радостным ликованием. Серые фигуры принялись сбивать магнитные штрих-коды и брать нужные им товары. Несколько рабочих непонятно откуда достали фирменные пакеты супермаркета, который они сейчас разграбляли, и тут же набили их продуктами. У нескольких из них пакеты порвались, так как были рассчитаны на меньшую массу. Но серые фигуры принялись засовывать товары за пазуху и завязывать порванные кульки. На мгновение ему стало противно от всей этой мышиной возни: он прекрасно знал, что рабочие не шиковали, но и умирать от голода им всё же не давали. А сейчас, вместо того чтобы свергнуть чиновников и получить долгожданную свободу, эти люди тратят свои силы, чтобы засунуть в карман 300 сортов колбасы. Некоторые из рабочих, видя что не унесут столько продуктов, начали жадно есть и пить прямо на месте.
После того как серые фигуры наелись и затарились провизией, ликующая толпа решила двинуться к кинотеатру. Пользуясь моментом, он собирался улизнуть, но цепкие руки зажали его словно клещи и потащили, пожалуй, к самому жуткому месту во всём R.
Он упал, но толпа не стала его поднимать, протащив словно мешок картошки. По дороге его лицо посчитало все камешки, а кое-где ещё и осколки битого стекла. Удивительно, но после такого путешествия все его зубы и глаза остались целыми.
И вот грязная дорога подошла к концу – серые фигуры забрались в кинотеатр. Он тяжело вздохнул, но тут его снова перевернули и потащили по тёмным коридорам кинотеатра. Он не знал, сколько времени провёл в такой далеко не развесёлой компании, но ему порядком надоело, что его тянут в неизвестность. Он уже собирался немного поспать – толпа всё равно вынесет куда нужно. Но состоянию полусна помешал радостный вопль: «ПРИШЛИ!». Он открыл глаза и увидел старый-престарый кинозал, в котором не убирали около тридцати лет. Видимо его просто закрыли, когда посёлок осадили жабы-людоеды. Но сидения, экран и старая техника остались целыми. Около двадцати минут серые фигуры настраивали старый проектор и рассаживались по местам. Его тоже усадили, но в кабине киномеханика, чтобы не мозолил глаза и не мешал получать удовольствие от увеселительного мероприятия.
И вот в зале погас свет, и начался показ фильма. Серые фигуры смотрели какой-то старый низкопробный ужастик про клоунов-людоедов. Закадровый перевод читали гнусавым голосом, а на экране периодически возникали тёмные полосы или пятна. Но толпа выражала дикий восторг, и особенно в тех местах, где клоуны пожирали живьём очередного бедолагу.
«Какая-то странная форма садомазохизма», – сказал его внутренний голос. Он тихонько хихикнул и тут же получил удар под ребро – киномеханик скорчил кулак и цыкнул, давая понять: надо сидеть тихо. Ему стало так больно, что он медленно сполз на пол и, усевшись на корточки, начал постепенно засыпать.
Во сне он очутился на цветущей поляне, где светило солнышко, пели птички и летали бабочки. Прогулка была лёгкой и приятной. Пройдя поляну, он упёрся в лес, такой же тёплый и манящий. Без страха, но с любопытством он ступил на лесную тропинку, заслышав пение кукушки. Он слушал кукушку и продолжал бродить по лесу. Неожиданно голос кукушки стал снижаться и замедляться, как зажёванная плёнка в старом магнитофоне, а из-за дерева выскочил Илья Иванович и решительно двинулся в его сторону, от чего ему стало как-то не по себе. Илья Иванович неестественным образом широко открыл свой рот и издал звук, похожий на шипение поломанного крана. Он повернулся, чтобы побежать в обратную сторону, но столкнулся лицом к лицу с Алексеем Владиславовичем, который издавал такие же противные шипящие звуки. Он хотел побежать в сторону, но оттуда к нему спешила шипящая Юлианна Георгиевна.
«Да, это действительно какой-то кошмар», – сказал он и выругался. Со всех сторон раздавались увесистые стуки, громкие крики и предсмертные стоны.

Сколько ни прячь своих мягких телес,
Жабий король всё равно тебя съест!

Он проснулся и обнаружил, что вопли ему не приснились: агонизирующий ор стоял на весь кинотеатр. Шипящие звуки, как и стук чего-то очень огромного, тоже не были плодом его воображения. Он посмотрел на киномеханика, который сидел с ним рядом на корточках и от страха сгрыз до крови костяшки своих пальцев. Он задал один единственный вопрос: «Жабы?» – и киномеханик заплакал, обняв его, словно трусливый маленький мальчик свою маму.
БУМ!!! Что-то огромное ударило в дверь, каморка зашаталась, а киномеханик вцепился в него ещё сильнее. БУМ!!! БУМ!!! БУМ!!! И киномеханик опорожнил мочевой пузырь прямо на нашего героя.
«Вот с***!!» – закричал он, схватил серую фигуру за шиворот и ударил головой об трясущийся пол. Киномеханик затих, а изо рта потекла багряная струя.
Ему стало плохо: не каждый день тебе предстоит убить человека. Но нестихающие удары и противное шипение заставили его взять себя в руки. Он уткнулся лицом в пол и замер, как в ту ночь, в автобусе, когда он ехал в это проклятое место. Неожиданно он осознал, что ему не так уж и страшно, а звуки становятся всё тише и тише. «Мысли материализуемы», – заговорил в его подсознании коуч, коих он посетил в Москве немало. Но сейчас его волновала другая мысль: как долго будет продолжаться трапеза гигантских жаб и как ему выбираться? Образы продолжали возникать в его подсознании один за другим, пока пазл не сложился в целостную картину: глубокой ночью толпа несостоявшихся революционеров ужасно шумела, а потом и вовсе включила свет в старом кинотеатре. Это и привлекло внимание прожорливых монстров. Но как они сюда забрались, если Лысый Хрен показывал ему, что ворота закрываются. Значит, жабы оказались здесь не просто так. В подсознании заговорил ещё один голос: «Давным-давно Господь Бог разгневался на людей и поместил под землю лабиринт. А в лабиринте заключил неведомых чудовищ»… «Несостыковочка», – сказал он вслух самому себе. Индюк Иванович говорил, что лабиринт находится в совершенно другом направлении. Но ведь Самолин мог и наврать! А что если под землёй и правда расположен огромный лабиринт, построенный несколько тысячелетий назад? Что если жабы и правда живут в лабиринте, а у лабиринта несколько ходов и выходов? Несмотря на старую технику, R неплохо автоматизирован. Во всяком случае, чиновники пользуются всеми достижениями научно-технического прогресса, а действиями монстров можно управлять с помощью техники. Теперь понятно, что жабы оказались здесь не просто так…
Ему пришлось завершить внутренний монолог: дверь распахнулась и в каморку киномеханика вошли люди в казачьих папахах, которых он встретил по приезде в R. В руках они держали огромные удавки и какие-то дубинки с железными наконечниками.
Один из казаков нагнулся над киномехаником, чтобы проверить его пульс. А другой подошёл к нему, резко ткнул в его бок дубинкой, которая пропустила через него огромный заряд электротока. «Вот дьявол!» – вскрикнул он от боли и провалился в темноту.