Дирижабль в мир мёртвых (Глава 7)

Богдан ждал Ашота на кладбище. Возможно ли, что вокруг него лишь его сон? Возможно ли, что в этом сне присутствует ещё неизвестная ему деталь, которую сложно заметить обычному человеку, бездарному человеку? Если бы он был талантлив, как гений в честь которого его назвали Ашот… Часто важные для людей вещи не сразу бросаются в глаза, а нужно изрядно попотеть, чтобы найти их вокруг. Если бы он владел материалом… Если бы он мог сконструировать из самих облаков новые вещества для волшебных дирижаблей… Уже несколько лучше за время их дружбы зная Богдана, как своего верного товарища по пути жизни, Ашот мог думать – какой такой друг он ему, если он даже по месту жительства отказывается отсюда переехать, — никакой от него помощи в разведке по городу. Они жили в домах, расположенных недалеко друг от друга и часто шутили по поводу факта, что рядом с их домами и кладбище и церковь сразу есть. Больше Ашоту нравилось смотреть на облака и о них фантазировать – они якобы растянуты по горизонту невидимыми нитями, но… почему именно нитями? Кто-то может предположить, что жвачкой, леской, магнитом… Почему он думает, что именно нитями? Что формирует его мысли? Является ли его мысль отражением его особенности и только ли его особенности? Именно нитями, потому что Ашоту это подсказывали, словно бы сами эти облака… со стороны казалось, что облака составляют длинные вагоны поезда, плавающему на небесных рельсах. Пушистые облака, подобные вагонам длинного поезда, заворожили его взгляд в небо. И снова в его мыслях эта ирония о главном, — дом его так и остаётся недалеко от этого кладбища. Не двигают его дом с места сами небеса. Незавидное соседство. И вот одно из облаков спустилось к Ашоту и раскрыло двери перед ним. Нога Ашота коснулась твердыни внутри мягкого облака, и какое у него было удивление, что это облако было не из воды и вовсе не облако, а такой вид транспорта. Ашот с интересом стал щупать материал — опоры и стенки конструкции не из чего-то твёрдого, но материя, не смотря на свою мягкость, достаточно крепкая, пол мягкий, словно шерстяной палас из пушистого зверя; я увидел Ашота издалека и был пронизан этим чувством его радости, но он не улетел с облаками, а спрыгнул из конструкции на зелёную траву кладбища, которая здесь росла повсюду. Единственными местами на этом кладбище, где трава не растёт, были тропы к могилам. Я тоже подошёл к этой конструкции и зашёл внутрь, найдя руль управления полётом. Пожалуй, сам он здесь не справился бы. Внезапно я сделал шаг и оказался на берегу моря, полном золотистого песка… в месте мне совершенно незнакомом. Секунда и я снова рядом с двухэтажным поповским домом у местной церкви, а ждёт меня здесь Ашот. Он решил, что просто не заметил, как я вернулся к нему. Мы вместе постучались в поповский дом, где часто обитал Матвей – наш общий знакомый и товарищ. Ещё один шаг, и я снова на этом пляже, а мои ботинки ударяются о золотистые песчинки берега моря. Секунда времени и я снова вижу дверь поповского дома, которую нам открывает грузноватая женщина низкого роста и сообщает нам, что Матвей ещё на работе и сюда не возвращался, но предлагает нам пройти внутрь и его там подождать, от чего галантный Ашот благодарил её с искренней улыбкой и жмёт её ладонь, обещая к ним заглянуть позже, а пока мы с ним решили вместе изучить архитектуру нашей церквушки ещё подробнее, чем до того мы её знаем, и отправились туда. Шаг и я вспомнил этот пляж… наваждение. Я улыбнулся этому забавному чувству и продолжил путь к церкви. Она находилась прямо через дорогу от поповского дома и сторожила кладбище, которое возвышалось над остальной частью деревни, приглашая взбираться туда по обстроенным лестницам через скалы. Но что-то заставило нас с Ашотом остановиться; вокруг появилась непроглядная мгла, которая никак не давала шанса мне разглядеть все как можно четче. Думалось мне, что люди в нашем посёлке особенно уважительно относятся к покойникам, предоставив им лучшее место под солнцем. Но что это было? Церковь сильно разрушена временем, но роспись на её стенах не пострадала – яркая, как и сотни лет назад. Всё здесь напоминало о грехе. Эта мгла, окружившая нас… Божья кара, или вообще смерть?! Правда оставалась далека от нас. Там, куда ещё могла дотянуться рука человека, который ростом значительно выше большинства других людей, лежал целый мир библейских сюжетов, — чёрными христианскими орнаментами всё было исписано, закрашено, и даже словно осквернено некоей похабщиной, веющей сектантством без чистоты человеческой веры. Аккуратно и основании архитектор оставил свою подпись, которую было сложно разобрать без экспертизы или внимательного изучения. Может быть, кто-то был здесь до нас и лежал здесь, где-то во тьме, истекая кровью, путешествуя по нашему посёлку?.. Пол был наполовину разрушенным и часть досок была украдена местными, а подполье распростиралось глубоко под церковью. – «Там гробы погибших здесь в стенах этой церкви ночью от проклятья», — пояснил Ашот, проследив за моим взглядом, — «В детстве мы всё здесь излазили, но днём. Кстати, вон там, моя заначка – видишь? – мешок с монетками!» Легкий ветерок коснулся моей щеки, и я автоматически повернул голову вправо. Мы попытались добраться наверх, до колокольни, но вышли только на верхнюю площадку, с которой хорошо была видна соседняя деревня, ещё более бедная и затерянная, чем наш посёлок. Бесплотная тьма окружила нас, и также как свет, поглощала наши звуки. Была видна только верёвка с колоколом, до которой было не дотянуться, ибо верх церкви горел, а там, где дерево и не сгорело, доски отсырели, — всё иструхлявилось. Весь пол грозился сбросить ступившего на него вниз… а кромешную тьму. Вокруг было темно и мы шли осторожно, — ничего не слыша и не видя перед собой. Ашот и я как-то разминулись и поняли это не сразу.
— Если тебе станет страшно, зажги зажигалку и осмотрись, но береги её. Используй свет как можно реже, — вспомнился мне напутственный голос и крепкое пожатие моей руки Ашотом, передавшим мне маленький свёрток из своей заначки в главном зале этой церкви.
— Здесь черепа человеческие можно найти. Можно по пять тысяч продавать. У меня такие медицинские университеты покупали, и так, для демонстраций формы черепа и анатомии людей. У меня дома у предков раньше тоже стоял череп, кстати, какого-то священника…» — ударился в воспоминания Ашот – дьявол во плоти. Всё вместе взятое на меня произвело сильное впечатление.
Вот мы с ним уже идём дальше, и мы уже близко к выходу, а вокруг темно. Мы сделали несколько простых шагов и снова оба мы в то комнате со штурвалом неизвестного нам аппарата.
— Как загадили всё здесь, сволочи! – проговорил Ашот с какой-то дрожью в зубах.
— Кто загадил? – спросил я его, видя вокруг окурки и пустые бутылки.
— Те, кто пригнал на кладбище этот дирижабль.
Ашот Тигранович взглянул и усмехнулся, однако, ничего не сказал. Страх неизвестности сковывал его, но желание узнать что-то новое перебороло.
— Вот черепа ещё валяются.
— Ты их своим кралям не даришь? – спросил я Ашота, посмеиваясь.
Ашот сделал несколько простых жестов руками, показывая, что осматривается и наблюдает обстановку, но потом его движения руками стали неописуемо сложными, так как он начал грезить. Я встал у руля и запустил дирижабль, автоматический навигатор взял курс, и мы полетели. Мы с Ашотом летели на дирижабле, словно бы состоявшем из облаков, направляясь по курсу из тьмы около церкви этой ночью к открытому морю, чтобы стать с ним одним целым на миг единения.
— Откуда здесь черепа-то?.. Ты прав. Хоть женщинам дари, и не каждая возьмёт. Но вот моя любовь бы взяла, а мать сама бы выпросила. Знаешь, всякая кошка гуляет сама по себе. Сказка Киплинга такая есть «Отважные капитаны». Мы сейчас с тобой как персонажи этой сказки, только на этом дирижабле из неизвестного нам материала. Удивительная с нами история! И нахватает нам только сейчас ещё женщин! Гордых, свободных! А сколько страсти! Артисты мы с тобой… в театре в этом посёлке вместе работали… помнишь? В школе в драматический кружок с тобой ходили, а сейчас с нами сама сказка чарует и в ногу идёт. Сказка здесь какая-то с нами, а бабы Яги не было и нет…
О, господи! У меня была девушка, похожая на Бабу-Ягу! Сколько я её бросал, никак бросить не могу до сих пор. На сегодняшний день я всё ещё с ней сплю. Вроде отойду, а потом опять к ней тянет, как увижу… пять раз уже расставались… да, в самом деле! Я на ней четыре раза уже как не женился! Нет! Ты не представляешь её! Такой греческий, знаешь, нос – античный! И глаза болотные, как у кикиморы! Такую укрощать – смертельный номер!
Я понимал, что Ашоту просто страшно. Всё происходило вокруг нас так, как будто само время прибывает в неясном для нас бешенстве.
Чем быстрее двигался дирижабль по облакам, тем ветер становился сильнее. С каждой волной небесных смерчей дирижабль будто заглатывало в глубь бездны. Дирижабль принесло назад к поповскому домику, и мы сели. Внизу нас уже ожидал Матвей. Перед ним спустилось облако и в облаке открылась дверь. Из двери вышли к нему мы с Ашотом. Ашот ощущал сначала маленькие капли на своем лице и одежде, а затем капли превращались в поток бесконечной воды от дождя на улице, которая все дальше и дальше проглатывала его вместе с его желанием снова улететь отсюда на этом дирижабле из интересного для нас материала.
Я ещё раз присмотрелся к дирижаблю: выглядел он совершенно также, как выглядело бы облако, спущенное на землю, но был гораздо твёрже и легче, но материал, из которого он состоял был мягким на ощупь, словно это шёлк или пух.
— Как тебя моя матушка встретила?.. – сразу спросил у Ашота Матвей.
— Ни-чашно! Даже подождать предложила!
— Ну, это потому, что Агаты нет.
— Как она живёт?
— А кто такая Агата? – поинтересовался я, но был проигнорирован.
— Замужем.
— Ум-м!.. Ну и превосходно! – обрадовался и широко расплылся в улыбке Ашот.
— И здесь набедокурил? Обидел кого из девочек? – проговорил я Ашоту.
— Ну, что ты! Просто я плохо влияю на любую женщину! Ха-ха-ха.
Мы снова забрались внутрь дирижабля, но уже втроём. Через какое-то время дирижабль оказался в воздухе, но до уровня облаков поднимался очень медленно. По тону голоса Ашота было заметно, что его игривые настроения создают ему искушение набедокурить нам всем на этом дирижабле. Руки Матвея были крепко зажаты, и он всеми силами пытался удержать управление неизвестным нам всем механизмом необычного транспорта. Мы долетели до нашей девятиэтажки и сели прямо на крыше. Пришли в мою квартиру. Я увидел воняющий гниющей плотью свёрток и вспомнил о трупе в своей квартире. Мы отправились есть от удивления на кухне. Блинчики с мёдом. Выпили крепкого кофе. Поговорили каждый на свои любимые темы бесед. Их поглощало удивление эгоизмом друг друга и любопытство. Куда еще занесет их это приключение?! Матвей разговаривал сдержанно, поддерживая собственное мужество и достоинство он отвечал на вопросы Ашота про жизнь их общих знакомых – что в жизни того, а что случились с тем-то. Дирижабль передвигался словно цепляясь за водяные пары облаков, впитывая их своим необычным материальным составом, и скорость его полёта возрастала с каждой минутой. Потом Ашот взял управление и снова посадил его недалеко от своего жилого дома, но никто ночью их не увидел. Они вышли на улицу и отдышались, так как давление от скорости полёта у всех подскочило (внутричерепное). Потом Матвей предложил нам всем сходить в два часа ночи в эту церковь. Я ощущал, будто в моей голове скапливается кровь, но не придавал этому значения, так как болезни на ранних стадиях не лечат в России, а инстинкт от них лечиться развивается. Мы сели в дирижабль ещё немного полетать перед походом в церковь, где было неспокойно что-то. Мир будто несся вокруг нас на большой скорости его полёта по водяным парам, напоминая чем-то воздушную пустыню ночью, полную тьмы. Целый неизведанный никем мир темноты. Никто из нас не был похож на труса или маменькиного сынка. Матвей сам по себе был спокойным и деловым человеком, пожалуй, при таких разгильдяях, — какими были мы, — даже слишком ответственным. Вдали в воздухе, — перед передним обзорным окном дирижабля, — виднелся большой, размытый объект. Из-за этого посередине беседы Матвей прервался, и мы быстро начали посадку, но… объект направлялся прямо на нас… Изрядно нервничая, Ашот успел посадить дирижабль, и мы оказались около домика Матвея. Он, пользуясь моментом, быстро отправился покормить свиней и собак…
Глаза Ашота, когда мы все стояли перед церковью, содержали в себе невообразимое для меня любопытство и отражали глубокий страх узнать что-то внутри неё, что его пугает. Вообще мне было непонятно, что может быть общего между Ашотом, мной (Богданом), и Матвеем, — все мы были друг другу противоположностями, как ветра разных полюсов Земли. Что же это может такое быть? – думал Ашот, — Почему я чувствую такой ужас? Мы снова сели на дирижабль, так как испугались заходить в эту церковь через ворота. Ашот предложил сесть на дирижабле на крышу церкви и оттуда спуститься по старой лестнице. Только мы поднялись и готовились отправиться к крыше церкви с неба, как снова в нашем направлении полетел тот самый неизвестный объект. С каждой секундой объект становился все более четким, но Ашот и понятия не имел, что всех нас ждёт дальше, когда мы увидим, что это такое. Даже здесь я не понимал, что у нас общего, кроме церкви и кладбища здесь – только вместе местными достопримечательностями родного посёлка любоваться, словно мы три бандита из разных банд с большой дороги. Дирижабль понёс нас под управлением Ашотом к церкви, словно конь в Атлантиду, где мы бы с удовольствием от безнадёжности жить в нищем посёлке остались бы навсегда, но я сам подозревал, что всем нас ожидает лишь непреодолимое испытание. Что Ашота так тянуло к кладбищу? Я догадывался, — расхищать черепа на религиозные диковинки для местных, исследовать склепы, а также выручить за находки деньги с местных коллекционеров, с которыми у него были тесные знакомства. Однако что-то навевало мне во всём этом тревогу, но, что бы это ни было, Ашот даже не думал останавливаться…
В недавнем прошлом этого посёлка какой только контингент не ошивался возле единственной здесь церкви, грабя всё, что можно было из неё вынести, — местные жители и жители больших городов, а также москвичи и питерцы искали здесь священные предметы с раскопок и мощи под древние церковные ритуалы и устои, — так были вывезены крест с вкраплёнными в него драгоценными камнями, найденный в одной из гробниц, все иконы, ритуальные подсвечники; эта церковь не была единственной в своей роковой судьбе. Во многих незащищённых государством поселениях практиковалось и мародёрство. Установить теперь, кто выдёргивал золотые зубы у захороненных церковных служителей, не представлялось возможным. Всё это напоминало мне истории 1917 – 1920-хх годов. Времена становления революционной законности, когда людей привлекал атеизм и идеи самосотворения.
От скорости полёта дирижабля под управлением Ашота захватывало дыхание и всё вокруг мелькало, смешивая мысли в голове. Зачем мы летим в церковь? Мы такие же, как эти мародёры. Нас всех питала жажда наживы и новых ощущений при таинственности атмосферы там. Даже более – нам хотелось ощутить жуть и мурашки от страха. Ощущение полета было слишком реальным. До такой степени реальным, что всё это казалось мне иногда сном. Церковь близко, но Ашот не торопился садиться. Брошенная церковь. Под её сводами часто днём местные устраивают пикники, балдели компаниями, бывали изнасилования и другие преступления. Однако всё днём, так как по ночам здесь часто происходят по сей день суициды. Это случилось три года назад с приехавшими сюда практикантками факультетов журналистики из МГУ. Мне было понятно, что Бог их уже не стерпел явно, но что такое Бог я не ведаю! Раз… Два… Три… церковь под нами исчезла и дирижабль начал лететь к низу – в пропасть, образованную темнотой под нами.
«Сделал ли я эти шаги к этому эпизоду на этом дирижабле намеренно лишь в своём воображении или и впрямь теперь лечу на самое дно пропасти и мне это не кажется?», — оглушил Ашота тревожный вопрос.
...«Ну что, тебе нравиться, господин Ашот?»
«Да.»
Удара дирижабля о твердыню не последовало. Нас правда утягивало в какой-то портал внутри места, где стояла церковь. Мы летели вниз… в темноту…
Вокруг стало темно. Матвей был кровью связан с этой церковью и чувствовал местное окружение лучше нас обоих. Он зажёг зажигалку, и вместо дирижабля перед нашими глазами оказался тёмный вонючий склеп из гнилых камней, который напрашивался стать нашим новым домом на всё оставшееся нам здесь время; Штурвала дирижабля тоже здесь уже не было, а вместо него встречалась нам по пути по этому склепу гнилая вонючая ткань из-под чего-то, под которой иногда были человеческие трупы. С потолка что-то капало на нас. Я поднёс капли к свету зажигалки Матвея и увидел, что это кровь. Я заорал в искреннем страхе, и они начали меня успокаивать. Я начал биться о пол склепа, не понимая что делаю – изрекошетил себе всё лицо. Моё слабое дыхание встретило откуда-то ветер, и мы побежали навстречу этому порыву холодного воздуха, который оказался облаками водяного пара от холодного дождя. Выход из склепа и поворот дальше по нему вглубь перед нами. Мы выбежали на улицу и узнали наше кладбище.
Матвей жил от этого кладбища в трёх шагах и мог легко нас напугать здесь чем угодно. Однако он этого не сделал, а в спокойствии и уверенности сказал коротко, что у этой церкви есть собственник.
Могилы вокруг нас начали вылазить из погребения с закрытыми крышками. Я упал от шока. «Ну вот и всё» — мелькнуло в моём затуманенном сознании: «Нет! Мы можем ещё выжить! Нужно позвать на помощь! Как? У меня нет сил встать. Подожги свои вещи! У Матвея зажигалка. Приедут пожарные и найдут нас. И спасут!». Я вырвал у Матвея зажигалку, поджёг себя и загорелся. Матвей не был отпрыском поповского рода, но его прабабка относилась к поколению последних детей войны и долгое время прислуживала молодому церковному попу, который завещал ей двухкомнатную квартиру от своей семьи. Его учили поведению в подобных ситуациях здесь: он быстро взял меня загоревшегося и выкинул под дождь, но это мне не помогло, и я продолжил корчиться от пламени, словно облитый бензином.
(Повествование от лица Ашота) Из гробов начали вылазить мертвецы и направляться к нам двоим. Недалеко лежало обгорелое тело Богдана. Три толпы мертвецов на нас шли быстро, а четвёртая толпа мешала убежать к тропе выхода отсюда. Мы закрылись в сторожевом домике, что стоял неподалёку, — ныне это была свалка для макулатуры местных офисов. Матвей узнал в этом здании то, что служило ему домом, и перед глазами его пронеслась вся нелепость и бессмысленность жизни в бедности… В дверь, закрытую на замок, долбились мертвецы. Матвей стал отвлекать меня от паники рассказами об этом здании здесь. В этом здании, по его рассказам, бывало привидение молодого монаха. Собрав все силы, Матвей погасил зажигалку последним выдохом… Стало темно, а в дверь долбились мертвецы с кладбища. Мы ощутили в комнате чьё-то присутствие. Перед нами образовался проход в другие помещения, но мы не торопились двигаться с места. Прошёл час и ничего уже не изменилось. Мы решили исследовать что это. При обходе здания мы обнаружили два этажа без дверей к выходу: на первом этаже кухонька и банкетный зал с печами вместо плит, трубы которых были простроены куда-то наружу; на втором этаже один большой зал без окон, наполненный от потолка висящими и скрывающими между собой что-то занавесками по центру комнаты. Ещё немного поискав, мы нашли отсюда дверь в прихожую и дверь на улицу, но всё было закрыто на замки. Раз… Два… Три… … Руки вновь сжимали штурвал дирижабля из материй, напоминающих облака, и он снова летел навстречу чему-то волшебному неизвестно где. Здесь уже были только мы с Матвеем. Где мы летим теперь? Как вернуться домой?
Мы прилетели в темноте к крыше какого-то здания и сели там. Нам удалось найти проход на чердак многоэтажного дома. Помещение чердака явно никем давно не использовалось, но кто-то здесь был и чем-то гремел, что нас остерегало. Мы быстро нашли отсюда проход на лестницу и спустились девять этажей в подвал дома, так как нам показалось, что там кто-то есть по пути на улицу. Я не хотел туда спускаться, но Матвей настоял. Здесь сидел какой-то бомж и отказался с нами разговаривать, послав очень далеко. Наступило утро, и мы вышли на улицу испуганные, встретив приехавшую сюда поповскую семью, которая знала Матвея. Отец семьи работал попом в городе в тамошней церкви. Острожно ступая по площади около девятиэтажки от своей машины, городской монах подошёл к нам. Конечно, всё это было таинственно и зачаровывало. Не доходя нескольких шагов до нас, он упал на землю и пробормотал молитву от демонов. Матвей от природы был одарён при своём высоком росте очень неординарной внешностью и немного походил на демона. Он был действительно красив! От него веяло гордой породой человека при серебряных волосах и чёрных глазах. Такая внешность редко вообще бывает у людей. Сделав всё, как его учил старший монах, поп осторожно поднял голову. Матвей так перед ним и стоял. Какая-то чертовщина.
— Где вы были? – спросил нас поп.
— В смысле? – уточнил у него я.
— Ты Ашот?
— Да.
— Где вы были три года?
— Три года? – воскликнули мы с Матвеем хором.
С тех пор наша жизнь пошла дальше, но в посёлке до сих пор нас считают проклятыми демонами. Короче, если уж теперь мы и заводим с местными женщинами романы, то только после вопроса: «Ты веришь в проклятья?».