Новые проблемы. И приключения. (Глава 3)

Утром, ещё до рассвета, Конан проснулся. Улюкен, судя по-всему так и не сомкнувший глаз, и даже не изменивший положения тела, приветствовал его:
– Доброе утро, Конан!
– Доброе утро, Улюкен! Ну что, поможешь мне прикончить последние сухари?
– С удовольствием!
Завтрак прошёл в молчании. Конан, если честно, не знал даже, о чём ещё говорить, и испытывал определённую неловкость – вот сейчас он уйдёт, предоставив фактически малыша его Судьбе. А та может оказаться очень даже короткой! И немилостивой.
Нет, так дело не пойдёт. Он для себя решил.
Пока варвар собирал и перекладывал вещи из плаща обратно в суму, малыш молчал. Однако когда дело дошло до одеяла, сказал:
– Думаю, оно ещё не высохло. Нужно было развесить его возле костра, а не на кусте шиповника.
– Вот уж нет. – Конан покачал головой, – Одно одеяло я так уже спалил. Никаких искр и открытого огня возле шерсти!
– А-а, понятно. Но всё равно – чтоб не испортить всё остальное, придётся нести отдельно, в руке.
– Да ничего страшного. Думаю, к вечеру так и так высохнет. – Конан осознавал, что они с малышом говорят о незначительной и неважной ерунде. Похоже, черепашонок тоже испытывает неловкость и неудобство от предстоящего расставания, и не хочет этого проявлять. Поэтому Конан сам подошёл к воде.
Встал на колени, взялся за передние ласты. Глянул в глаза. Сказал:
– Ты уж прости, что не могу предоставить тебе более надёжного укрытия. Сам понимаешь: даже если бы я тебя отнёс к какому-нибудь местному эмиру или падишаху, это не гарантирует того, что когда ему надоест говорящая игрушка в его садовом бассейне, или фонтане, он тебя просто не выгонит, или не выпустит в какую-нибудь реку.
– Ну что ты, Конан! Ты и так сделал больше, чем когда-нибудь делал любой другой человек для представителя нашего племени! Так что не печалься, и не волнуйся: я здесь прекрасно обоснуюсь. Лет этак на пятьсот!
– Ну, храни тебя Митра Пресветлый!
– Спасибо, Конан! И тебя пусть он хранит! – черепашонок кивнул. Добавил, – Хотя я больше надеюсь на твои могучие мускулы и трезвую голову!
– Спасибо! – Конан покачал этой самой лохматой головой, – Я буду держать глаза открытыми, а мускулы – наготове. Для себя же, любимого, буду стараться! Ну, прощай!
– Прощай, Конан-киммериец! Удачи тебе в том, что задумал!
– Спасибо и за это пожелание. И тебе – долгих и спокойных лет!

К берегу океана Конан выбрался к исходу третьего дня.
Мясо газели к этому времени закончилось, и он на ходу умудрялся дополнять оставшиеся ломтики вяленного мяса свежими ягодами, которые рвал прямо с кустов на ходу. Хоть не слишком питательно, зато – какая-никакая, а свежая пища!
Недолго думая, он бросил в прибрежные волны одеяло, которое как раз подсохло к этому дню, да и сам с удовольствием там вымылся.
Мысль оказалась правильной: не прошло и часа, как на поверхности забурлили струи воды, и пятнадцать отвратительно выглядевших крабов-стражей выплыло к тому месту, где киммериец стоял. Конан громко и разборчиво сказал:
– Кто у вас главный? Кто может вести переговоры?
Как ни странно, вперёд действительно выдвинулся явно старый и матёрый крабище – его панцирь в диаметре чуть не на фут превосходил размером панцири остальных воинов. Голос членистоногого мало чем отличался от голоса его предыдущих собратьев:
– Какие переговоры, человек? Где сын отступницы? Зачем ты пришёл?
– Пришёл я потому, что хочу выторговать жизнь этого самого сына у вашего Наместника. Правителя Ксулибии. Но для этого он нужен мне сам. Лично.
– А если б мы, скажем, отказались позвать его?
– Тем хуже для вас. И для него. Потому что тогда он не получит того, что я мог бы ему дать. Ну, и ещё на пятнадцать слуг-Стражей у него станет меньше! – Конан для придания солидности своим словам погладил рукоять меча.
Краб некоторое время молчал, словно обдумывая посул. И угрозу. Или он её действительно обдумывал – потому что сказал:
– Я оценил твоё предложение, и твою угрозу, человек. Я… Пошлю воинов, передать твою просьбу Наместнику.
– Хорошо. Я подожду. – Конан, показывая, что его не пугает всё выстроившееся перед ним в десятке шагов воинство, спокойно сел на песок пляжа, даже скрестив ноги. Краб, очевидно, дал приказ своим подчинённым, поскольку пятеро самых небольших, очевидно, молодых, и поэтому шустрых, крабов резво исчезли в пучинах.
Главарь, впрочем, ни о чём Конана расспрашивать не стал, вместо этого тоже плюхнувшись на брюхо возле того места, откуда вылез, и явно приказал сделать то же самое оставшимся подчинённым – они все, как один, опустились вниз, так, чтоб набегающие волны омывали панцири и опущенные клешни. Конан, впрочем, не обольщался, и внимательно слушал, и смотрел по сторонам. Но никто его коварно обойти с тыла не пробовал – возможно, приказ и об этом краб отдать не забыл!
Ещё через час, когда уже заходящее солнце снова било почти Конану в глаза, вода забурлила снова – совсем как в прошлый раз. Торжественная церемония «выноса» повторилась. Раковина Наместника вблизи производила куда более солидное впечатление: прямо – настоящая королевская карета!
Наместник выглядел, впрочем, ничуть не лучше, чем показалось Конану в прошлый раз: ну ни дать – ни взять, мешок со слизью! Правда, глаза, устремлённые на варвара, буквально лучились умом и неподдельным интересом. Варвар поднялся на ноги. Учтиво поклонился:
– Приветствую тебя, уважаемый Наместник!
– Привет и тебе, Конан из Киммерии.
– Ты знаешь меня? – Конан и правда удивился.
– Нет, лично мы не встречались. Но мне не нужно видеть человека, чтоб просто по его делам догадаться, кто он. Не говоря уж о том, что мои нюхачи тебя легко опознали!
– Понятно. – Конан кивнул, – Я очень этому рад. Тому, что мне не нужно представляться. И рассказывать, что я своё слово обычно держу. Так вот. Дело у меня к тебе такое. Скажи, на каких условиях ты согласился бы навсегда оставить в покое твоего незаконнорожденного внука?
– Надо же. Слухи не лгут. Ты и правда – очень храбрый… И… э-э… – Конан понял, что профессиональный интриган и политик удержал на языке слово «наглый», – прямой человек. Воин, боец. Сразу ставишь вопрос ребром. В таком случае и я не вижу причин ходить вокруг да около. Мы и правда – можем совершить сделку. Я дам слово, что ни я, ни мои слуги-телохранители, ни прочие мои подданные больше не будут делать попыток найти и расправиться с черепашонком – сыном отступницы Нэйлы… А ты дашь слово, что добудешь для меня из храма Червебога древко копья Лорденна, и передашь мне.
– Откуда ты знаешь, что я держу путь в храм Червебога?
– Конан. Я ни о чём тебя не расспрашиваю. Имей и ты такт. Не нужно пытаться отследить мои источники информации. Она ведь – достоверна?
– Да.
– Следовательно, для тебя вряд ли будет особой проблемой помимо искомых тобой сокровищ в виде золота и драгоценных камней, забрать из-под алтаря храма и символ нашей древней власти – древко копья великого Лорденна.
Конан удержал руку от того, чтоб она полезла чесать затылок – это выглядело бы несолидно. Ну а насчёт источников информации Наместника… Всё верно: они не солгали. Именно за затерянными сокровищами проклятых земель он и шёл! Хотя…
Вроде, никого в свои планы не посвящал!
А только расспрашивал. Некоторых нужных людей. Притом – осторожно. Вроде.
Может, кто-то их этих седобородых стариков, и ушлых торговцев – предатель?!
Но как, как он поддерживает связь – с морским обитателем?! Впрочем, это не его проблема. Его проблема – добиться безопасности Улюкена.
– Большое оно, это древко?
– Нет. Фута три в длину.
– А почему только – древко?
– Я бы мог придумать тысячу отговорок, или нелепостей. Но скажу снова честно: потому, что наконечник копья – уже у меня!
– То есть – если ты будешь обладать обеими этими… Реликвиями – у тебя появится возможность претендовать на титул Царя? Императора?
– Да, Конан. Но тебя наши внутренние… э-э… разборки интересовать не должны. Ты ведь на самом деле хочешь просто… Получить моё слово! А в каком статусе я буду – Наместника, или Императора – на суть этого слова этот статус влияния не окажет!
Конан подумал, что и правда – после того, что ему описал Улюкен, он, собственно, отнюдь не удивлён ценой, назначенной Наместником. Да оно и верно – не касаются его интриги, разборки, и подлости морских обитателей! Хочется им разнообразить свою Царственную жизнь – пускай их! Сам-то он уж точно никогда морскими пучинами править не собирался. А дед этот вполне деловой. Действительно – реалист до мозга костей (Или что там у него осталось!). Так что, вероятно, ничем не хуже сидящего сейчас на троне всея Пучин Императора! И если сможет действительно – сесть, Конана это ни с какой стороны не затрагивает!
– Договорились. Если только это древко всё ещё там – я принесу его тебе!
– Оно – там, Конан. Это я могу тебе гарантировать.
– Хорошо. Я даю тебе слово Конана-киммерийца, что на упомянутых выше условиях я принесу тебе это… Древко!
– А я даю тебе слово Дорвонна, Наместника Ксулибии, что сделаю всё, чтоб никто из моих подданных, и воинов, и вообще – обитателей Пучин Океана, не пытался больше найти и убить сына Жрицы-отступницы Нэйлы и моего сына Эртекса. И не мешал бы тебе дойти до Храма Червебога и добыть древко копья.
– Договорились. – Конан кивнул, – Но скажи, Наместник Дорвонн…
– Да, Конан?
– Почему ты раньше не попытался заполучить это древко, если даже знаешь, где оно хранится?
– Знать и получить, Конан – это разные вещи, как ты, несомненно, понимаешь. А причин много. Главная же – то, что расположен этот храм в очень сухой и отдалённой от Океана местности. Сквозь такую сушь ни один, даже самый выносливый, мой раб или воин, пройти не может. Живым. Так что я надеюсь, – Наместник позволил себе короткий смешок, – что на самом деле ты в некотором смысле послан мне самой Судьбой.
Ну как же – мне предлагает услуги – причём – сам! – самый знаменитый и могучий наёмник всей Ойкумены!
Конан рассмеялся – просто и открыто. С такой стороны он на проблему ещё не глядел… А деду Дорвонну – и правда: не откажешь в прагматичности мышления и циничности подхода! Да и в юморе. Что куда опасней: следовательно, он и хитёр, и коварен, и если и будет соблюдать Договор, то наверняка только в тех пунктах, что они обговорили. Не гнушаясь поиском лазеек или недосказанности… Да и в том, что крабы прекрасно могут путешествовать по лесам, Конан имел возможность убедиться.
– Должен тебе сказать, уважаемый Дорвонн… Что твой внук – во всех отношениях похож на тебя. И умом, и практичностью. Жаль, что ты не можешь…
– Признать его своим законным внуком? Да, мне, если честно, тоже жаль. Но! Конан – ты же сам понимаешь! Условности этикета, и правила придворной жизни составляем не мы! И обычаи и традиции Предков нужно свято соблюдать. А то грош цена будет всем нашим устоям Общества, и Законам! Сын отступницы никогда не смог бы претендовать на официальный титул.
– Понимаю. – Конан и правда – понимал, что в чужой монастырь, да со своим уставом… Но пока что он своего добился: договор достигнут. И слово получено. – В таком случае, не смею больше отнимать твоё драгоценное время, уважаемый Наместник, и спешу распрощаться, и приступить. К моей миссии.
– Прощай и ты, Конан. Должен предупредить: в храме до сих пор могут сохраниться ловушки. Действующие. Будь осторожен.
– Спасибо. – Конан подумал, что уж про что-что, а про ловушки он не сомневался, – До встречи!
– До встречи, Конан-киммериец.
Посчитав, что поворачиваться спиной к особе царственных кровей не вполне вежливо, Конан некоторое время отступал спиной вперёд. Наместник решил проблему «вежливости» за него: раздался очередной странный звук-команда, створки раковины быстро захлопнулись, и могучие носильщики-рабы ринулись назад, в пучину Океана. Конан со вздохом невольного облегчения развернулся снова лицом к джунглям, и двинулся вперёд.
К очередному опасному приключению.

Через два часа ему всё равно пришлось остановиться на очередную ночёвку.
Глядя в пламя очередного маленького костерка, он не мог внутренне не посмеяться над ситуацией.
Ну как же!
Он, гордый и независимый наёмник, суровый воин и мужественный боец, вдруг превратился в сентиментального слюнтяя. И влез в дело, которое его, собственно, ни с какого бока не касалось! Зачем бы ему понадобилось заступаться за эту несчастную черепаху?! Ведь если б не её рана, он и сам подумал бы как раз об этом: убить гигантскую рептилию, и прокоптить на костре, тут же, на пляже, её мясо. Для того, чтоб пополнить свои запасы.
Ан – нет! Судьбе было угодно, чтоб раненной бедняжке угрожала смертельная опасность, а его зачерствевшая, но всё-таки – совесть, заставила его защищать беременную отступницу!
Но если по поводу того, что заставило-таки его вступиться за Нэйлу Конан сомнений не испытывал, то по поводу заключённой сделки определённые раздумья у него имелись. А ну – как дед малыша надумает всё-таки послать кого-нибудь за внуком?! Пусть и не убьёт, а только захватит в плен: вот и отличный аргумент, чтоб заручиться поддержкой Конана в будущих тёмных делишках! Потому что для спасения жизни маленького Улюкена привыкший и привязавшийся к нему варвар готов будет на всё…
Ну, или на очень многое!
Однако кое-какие аргументы в опровержение таких вариантов у киммерийца всё же имелись. В частности – главным был тот, что Правитель такого ранга и статуса обязан держать данное слово. Иначе у собственных подданных могут возникнуть сомнения в его чести и порядочности. Впрочем, насчёт порядочности – лучше не будем. Другое дело, что если Наместник нарушит раз данное обещание, никто даже из родных и близких не захочет поддержать его в более важных делах.
Доверие – вот залог стабильности власти конкретного правителя! Особенно – тирана. Да и не тирана.
А, кроме того, Конан не сомневался и в том, что четыре дня пути по суше может, и не убьют любого, даже самого стойкого и упрямого, краба, но сильно измотают. А вот ловушки!.. Ловушки сможет обойти или преодолеть только он. Человек.
Не опасался Конан и нападения на себя, любимого, со стороны этих самых слуг-подчинённых деда Дорвонна. Смысла в нём нет – ну, во-всяком случае, до тех пор, пока Конан работает на него! И для него. А древко копья ещё не добыто.
Так что на расстеленный на мху и опавших листьях плащ варвар откинулся если не полностью удовлетворённый ситуацией, то хотя бы более-менее умиротворённый. Всё идёт так, как он и планировал: он движется к храму Червебога, конкурентов-людей, из числа других авантюристов, у него нет. Ну а если какие-нибудь шпионы Наместника, например, в виде чаек, ну, или, там, улиток, и будут следить за ним – ничего страшного. По-крайней мере до тех пор, пока он действительно не заполучит в руки это самое древко…
Ну а там – видно будет!

Поднявшееся солнце застало Конана за работой: он наконец решил сделать нормальный лук, а не довольствоваться тощеньким древком карликовой берёзы. На обрубание и выстругивание ветви довольно долго искомого тиса у Конана ушло непозволительно много времени – целых два часа! Зато бил его новый лук не в пример сильнее и вернее, чем предыдущий. Так что найти себе пропитание в виде очередной косули, для варвара проблемы не составило. А после поглощения очередной – изрядной! – порции шашлыка, Конан оставшееся мясо и просолил, и провялил.
Несколько удивил его только размер убитого животного: размером оно не превышало обычной собаки, хотя выглядело вполне взрослым. Обмельчали, что ли, тут, на проклятых землях, все зверюшки? Да и ладно: главное – на вкус они очень даже ничего!
После ужина киммериец снова достал карты.
Вот оно, озеро, где он оставил Улюкена. Вот хребет Южное Олотоо. Вот нагорье Пиллипа. Плато Юрсак является его самым защищённым и возвышенным районом. Может, не стоит рисковать и выделываться своими навыками способного пройти по любым скалам горца, а просто обойти вот этот и этот скалистые и обрывистые отроги? Судя по описаниям, там полно каменных осыпей, ненароком и обвал можно вызвать. А меньше всего Конан сейчас хотел бы шуметь, и нарушать девственность здешней природы – мало ли!.. А вдруг всё же здесь обитает кто-то поумней косуль, баранов, и лис?
И пусть такой крюк удлинит его путь на пару десятков миль, зато – он сохранит силы, и избегнет царящих на вершинах голых хребтов лютых ветров. Ветра, они ведь – не люди и не звери! С ними бороться на равных нет никакой возможности! И пусть он не боится холода и ветра, зато их всегда боится всё живое. И мыслящее. Старик Крамер говорил, что отроги эти настолько дики и пустынны, что там не то что олени или бараны – а и мыши не селятся! Потому что всё буквально сдувает в глубокие пропасти!..
А пища сейчас для Конана имеет решающее значение. Поскольку он потратил на непредвиденные цели свой немаленький запас сухарей и вяленного мяса, ему надо держаться там, где он наверняка сможет хоть кого-нибудь подстрелить себе на обед. Ну а если попадаться будут только вот такие карликовые особи, это значит, что охотиться придётся чуть не каждый день! А это нежелательно: он прибыл сюда не охотиться, а обогатиться!
Да, конечно, древние легенды повествуют о том, что любой, сунувшийся сюда, автоматически подпадает под действие Проклятия… Но когда это Конана останавливали слухи о Демонах, если он привык сам сворачивать этим демонам шеи?! Ну, или пронзать их подлые душонки и сердца доброй сталью!
Косулю Конан действительно доел к концу следующего дня. Но к счастью, утром ему удалось почти не отвлекаясь от основного маршрута, убить небольшого поросёнка. Явно молодого: с него ещё не сошла детская полосатая раскраска.
Поросёнка еле-еле хватило на обед и ужин.
Конан укладывался на очередную ночёвку недовольный: и вновь намоченное в океане одеяло ещё как следует не просохло, и кушать на завтра почти нечего… Свинство.
Однако утром ему снова повезло. Прямо по пути ему попался горный баран изрядных размеров. И пусть за ним пришлось карабкаться на каменистый утёс, варвар не был в претензии: только наивный балбес мог бы рассчитывать на то, что смертельно раненное животное вот прямо само спрыгнет к его ногам!
Свежевание и разделка заняли половину утра. Зато теперь у Конана имелся и изрядный запас мяса, и жир, и свежевыделанная шкура: не придётся больше ждать, когда толстое одеяло наконец просохнет. Да и не может оно, если честно, «быстро» просохнуть: тут, на плато, гораздо холодней, чем было на уровне океана. И если в низинах ещё стояло лето, то тут уже вовсю царствовала осень: краски на лиственных деревьях преобладали жёлтые и багряные. Ну, зато ёлки и сосны как стояли себе зелёными, так и стояли…
К обеду за киммерийцем увязалась стая волков: похоже, разделка барана не прошла незамеченной. Варвар мысленно усмехался: стая казалась небольшой: всего с десяток серых хищников. К тому же вряд ли они сталкивались с человеком, поэтому по наивности, вероятно, посчитали его лёгкой добычей. Так что Конан двигался куда ему было надо, только иногда оглядываясь через плечо: его, конечно, преследовали, но нападать на непонятное двуногое существо до ночи никто не осмелился.

Костру Конан дал потухнуть ближе к полуночи.
Сам он лежал на новой шкуре, накрывшись плащом до подбородка, верный меч и кинжал держал под руками. Издали, да и вблизи, мощный храп и неподвижная расслабленность позы не позволили бы усомниться в том, что наивный странник мирно спит, даже наблюдательному человеку. Впрочем, волки – они не люди. Для них нужно быть куда более убедительным!
Напали на него одновременно со всех сторон.
Однако видевший в тусклом багровом полумраке угасающих углей ничуть не хуже пумы, киммериец различал происходящее вокруг него даже получше, чем сами волки!
Рычали звери, и рычал, уже не сдерживаясь, сам Конан. Его рука с мечом, казавшимся сверкающей молнией, разила с непривычно большого для нападавших расстояния, а кинжал не отставал, доказывая, что его обладатель отлично владеет и приёмами ближнего боя!
Но мешанина из мельтешащих волосатых тел, диких воплей, визга, рычания, и мускулистого натёртого салом красноватого в отблесках костра торса распалась на составляющие части очень быстро. У ног киммерийца остались лежать, жалобно подвывая, или уже замолкнув навсегда, шесть серых окровавленных туш. Остальные поспешили унести ноги, и пораненные, но ещё живые, тела прочь – скалясь в бессильной злобе на перехитрившего их коварного врага.
Конан утёр пот со лба: лежать под плащом оказалось жарковато. Особенно после того, как натёрся, для пущей сохранности кожи, бараньим жиром. Зато такая тактика принесла свои плоды: ни один из хищников так и не смог вцепиться ни в одну часть его тела, лишив ту подвижности! Ладно, нужно не предаваться радости по поводу победы над глупым зверьём, а заняться делом: стереть вонючий жир, да оттащить подальше от костра трупы.
При отличном освещении, которое давали подброшенные на угли приготовленные сухие ветви, Конан этим и занялся. Ну а о том, что оставшиеся до утра несколько часов он мирно прохрапел в полной уверенности, что больше его сон никто не побеспокоит, можно и не упоминать – вот чего-чего, а крепости нервов киммерийцу было не занимать!
Но перед тем, как окончательно расслабиться и заснуть, он, невольно сердито сопя, подумал, что в отличии от людей серые хищники вели себя по-крайней мере честно. И хоть и напали тоже во время сна, по-крайней мере не стреляли в него коварно, с большого расстояния, чтоб оглушить.
Неприятные воспоминания, но именно так всё и произошло тогда, на третью ночь после его прощания с ветераном сухопутных и морских похождений, теперь купившего за вырученные и скопленные деньги дом, и всегда бывшем себе на уме, хитрецом Крамером.
Можно сердиться, можно недоумевать, можно ругаться, но уж больно похоже всё случившееся!
Тут и там – стая. Тут и там – хотели его убить. Но если волки – чтоб честно съесть, то бандиты…
Конан не почуял той ночью подвоха, потому что как раз допил бурдюк вина, который старый ветеран дал ему, прощаясь:
– Отметишь, когда добудешь! Это – из виноградников Каппадокии! Выдержанное!
Конан однако вовсе не собирался таскать на себе лишнюю тяжесть до Святилища Червебога, поэтому часть благородного выдержанного напитка выпил в первый же вечер. Оставив отличного вина и на второй.
Поэтому то, что во время какого-то приятного сна с участием танцовщиц из Замбулы, вдруг, словно от удара, жутко загудела голова, и он провалился в чёрный колодец, он вначале приписал действию вина. Или похмелья. И только когда стиснув зубы заставил себя очнуться, понял, что проблема не в этом. А в толстенных верёвках, которыми он, словно каплун, предназначенный для копчения на вертеле, спеленут с ног до головы. А вокруг его костра, в который кто-то озаботился подбросить сушняка, сидят, скалясь, и громко ржа, пять мордоворотов, с рожами и руками, лоснящимися от жира и вина.
Откуда взялся жир, понять было нетрудно – обладатели противных физиономий и крепких тел поджаривали тут же, на вертеле над его костром, остатки его очередной косули, и свиной туши – уже лишившейся доброй половины своих съедобных частей. Вино же они попивали из своего бурдюка. И пахло оно куда кислее и противней, чем Конановское. Крепкий запах пота и подгоревшего мяса как раз наносило ветерком в сторону киммерийца.
Выглядели бандиты… Как самые обычные бандиты: крепкие походные сапоги, штаны из грубо выделанной оленьей кожи – Конан и сам таскал такие. Обнажённые до пояса по причине тёплого лета, торсы – на груди сидящего лицом к нему мерзавца с огромной бородой как раз поблёскивало ожерелье из зубов – не нужно было особенно приглядываться, чтоб понять, что они – человеческие. Бандит справа от мужика с ожерельем был крив на один глаз, и его закрывала простая чёрная повязка. Тот, что слева, ничем особым не отличался, разве что весьма неприятным смехом, да тем, что всё время искоса посматривал на лежащего Конана. Остальные двое сидели спиной, и против света их оказалось трудно рассмотреть как следует. Но и с пяти шагов эти спины казались весьма широкими и мускулистыми. Помыться всем пятерым явно не мешало бы – подтёки грязи, смытой потом раскрасневшихся мордоворотов оставляли тонкие дорожки на их лоснящихся телах.
Но варвар не стал делиться с мерзавцами своими мыслями по этому поводу. Вместо этого он, стараясь не шуметь, и не делать резких движений, попробовал достать кинжал из сапога.
Ага – два раза он там остался!
Во втором сапоге тоже оружия не оказалось, и Конан понял, что кем бы не были сволочи, что оглушили и связали его, они – профессионалы. И потрудились – и узлы завязать на совесть, и обыскать его. Тщательно. Значит, надежда только на пилку в поясе.
Мордовороты между тем весело и беззаботно переговаривались, и из их разговоров, ведшихся на шемитском, киммериец понял, что, оказывается, за домом старого Крамера следили. Правда, не сами бандиты, а какой-то осведомитель – кажется, один из якобы нищих. И то, что Конан, заявившийся туда как снег на голову, спутал все планы бандитов напасть ночью на дом, и завладеть картой, пусть даже ценой жизни всех, кто там обитал, сомнения не вызывало. Один из сидящих спиной скотов вдруг кивнул лохматой головой с повязкой, удерживавшей буйную шевелюру от совсем уж страшного и неряшливого вида, в сторону одного из напарников, выглядевшим позачуханней и пожиже остальных, и явно бывшему на побегушках:
– Вардо! Посмотри, не очухалась там эта скотина! А то клещи и штыри как раз раскалились!
Конан, наблюдавший за происходящим у костра через прикрытые ресницами глаза, порадовался, что ещё ничего не сделал. Закрыл глаза плотно. Услышал, как к нему приближаются шаги, и постарался как можно больше расслабиться: даже рот приоткрыл, не упустив и такую деталь, как струйка слюны из его уголка. Перед его лицом кто-то опустился на колени, и довольно грубо оттянул ему веко, освещая факелом, прихваченным из костра. Конан не забыл зрачок подкатить под верхнее веко.
– Нет, Хутчар, куда там – очухаться. Чурлен отрубил его, как лесоруб – ёлку! Да и чего мы с ним возимся?! На кой ляд этот мамонт нам теперь, когда карта у нас?!
– Он нам нужен. – в голосе, который отвечал Вардо, Конан сразу уловил начальственные ноты человека, чувствовавшего своё превосходство над остальным отребьем, – Мало ли какие там, в Храме, ловушки! А поскольку карту старый дурак отдал этому, – небрежный кивок в сторону киммерийца, – качку, пытать теперь чёртова Крамера смысла нет. Поэтому мы и допросим сразу – его друга. Жаль только, сделать это удастся, похоже, только к утру. Скажите спасибо Чурлену: это он выстрелил так сильно.
Раздался голос, тонкий и противный, человек явно пытался оправдаться:
– А если б я натянул тетиву послабее, запросто мог бы и промазать! Или удар оказался бы слишком слабым! А эта волосатая и здоровенная скотина – всё-таки лучший боец Ойкумены! Мог бы очухаться, и навалять нам!
– Ладно, Чурлен, что сделано, то сделано. Главное – ты его вырубил. Просто придётся немного дольше подождать… Эй, Вардо! – последняя фраза относилась к гаду, присевшему перед Конаном, и сейчас пытающемуся снять с того ожерелье из зубов медведя, – Иди уж сюда, а то допьём без тебя!
Угроза явно возымела действие, потому что ожерелье просто сдёрнули через голову, вырвав Конану клок волос, и сразу послышались отходящие шаги. Сдержавший крик боли Конан вновь остался наедине с самим собой, в пяти шагах за спиной того самого типа, голос которого принял за главаря.
Выждав, пока гад, что содрал с него ожерелье, усядется, и бандиты снова примутся за мясо и беседу, киммериец, не открывая глаз, напряг мышцы затекших рук, связанных за спиной. Пошевелил кистями и пальцами. Когда чувствительность немного вернулась, запустил один из пальцев правой руки в потайной кармашек – вернее, даже не кармашек, а хитро сделанную складку на поясе штанов из оленьей шкуры – там, где проходил шов, и утолщение не могло вызвать подозрений даже у того, кто прощупывал бы его самым дотошным образом. Есть!
Пилку длиной с его палец, и толщиной с десятую долю дюйма он вытаскивал ещё чуть занемевшими пальцами аккуратно: не уронить бы! Лёгкая, неудобная, но чертовски шершавая, она была сделана из кусочка необработанной кожи акулы катрана – легендарного во всех отношениях чудища морских глубин, которое жители далёкого чёрного континента и сейчас используют, поймав, до последнего кусочка хряща! Поскольку костей у монстра нет.
На перепиливание каната, стягивавшего руки за спиной, неторопливое и методичное, ушло десять минут. С ногами оказалось посложней: пришлось и подогнуть их, и всё равно тянуться к ним, стараясь, чтоб это осталось незамеченным мерзавцами у костра. Однако Конан справился.
Теперь нужно полежать немного, чтоб затекшие конечности вновь обрели полную подвижность, а суставы – гибкость. Ну вот и порядок. А, главное – вовремя!
– Эй, Чурлен! Пойди теперь ты – посмотри. А то вдруг он так и откинет копыта, не придя в сознание! Да и шишку его осмотри. – Конан чуть было не скривился: шишка на затылке действительно побаливала, и явно имела внушительный размер, – Твоя же работа! Мало ли: вдруг придётся мокрую тряпочку положить, или ещё чего! Нам про ловушки знать надо!
Чурлен отозвался весьма ворчливым тоном:
– Может, прикажешь ещё дать ему понюхать каких благовоний, или лечебных солей?
– Ну-ка, не остри мне тут! Он – не баба, а самый прожжённый наёмник Ойкумены! Так что делай, что приказано! – металл в голосе Хутчара показывал, что он начинает терять терпение, и явно зол – от того, что раскалённые орудия пыток простаивают без дела.
Конан не нашёл нужным открывать глаза, пока к нему не подошли, и не опустились снова на колени. Очередной грязный палец полез в его веко, но на этот раз бандита встретил не тусклый подкаченный кверху зрачок, а хитрый и хищный прищур! Однако хотя воздух для крика в глотку удивлённо выпучившегося Чурлена и вошёл, выйти оттуда криком Конан ему не дал: две огромные руки вдруг сомкнулись на горле писклявого гада, и шея того в миг оказалась свёрнута!
Не прошло и доли секунды, как Конан завладел мечом и кинжалом свалившегося мешком наземь негодяя, а сам варвар уже оказался у костра, среди даже не успевших вскочить на ноги скотов. Двоих он зарубил прямо сидящих, с оставшимися двумя пришлось разбираться. Впрочем, брошенный уверенной рукой хоть и чужой кинжал быстро нашёл горло так и не вставившего ни единого слова в разговор молчаливого бандита, тоже присоединившегося к уже мёртвым товарищам, и Конан остался лицом к лицу с главарём Хутчаром.
Тот, прищурившись и оскалив рот в волчьей ухмылке, прошипел:
– А я даже рад, что ты очухался! И развязался. Потому что мало чести прирезать тебя как курёнка – связанного!
Конан не стал ничего комментировать, а просто сделал несколько взмахов непривычно лёгким мечом, примериваясь. После чего взял оружие обеими руками.
Они двинулись по кругу, выжидая. И готовясь.
Впрочем, к чему там готовился, и что пытался придумать бандит, Конан так и не выяснил: тот вдруг ринулся на варвара, но его боевые навыки оказались весьма посредственными, и через пару секунд кишки Хутчара вывалились на траву у костра. Уже лёжа на опавших листьях и хвое, и зажимая обеими руками огромную рану, бандит прохрипел:
– Сволочь проклятая! Надо было тебя не связывать, а сразу перерезать тебе глотку!
– Это был бы глупый ход. – Конан не издевался, и не злился, а просто констатировал, – Потому что ловушки и правда – есть. И вряд ли вы смогли бы их пройти, даже зная о них. Не та квалификация.
– Ой, смотрите-ка!.. Квалификация, понимаешь, у нас не та!.. – лежащий на боку бандит дышал всё тяжелее, красная только недавно рожа покрылась потом и побледнела, словно брюхо дохлой рыбы, и видно было, что только огромное напряжение сил не даёт ему морщиться от боли и стонать, – Однако это мы захватили тебя в плен, хвастливая обезьяна!
– Да, согласен. Недосмотр с моей стороны. С другой стороны, если б не оглушили, выстрелив, как последние подлецы, в спящего, полегли бы мёртвыми ещё час назад.
– А это ещё бабушка надвое сказала! Мы бы тебя!..
– Это ты себя пытаешься убедить, или меня? Меня не надо, потому как я видел цену вашей команде. Жалкие дилетанты!
– А вот и… – Хутчар явно оскорбился такой оценкой работы его команды, – Мы…
Впрочем, что там именно «они» Конан не узнал – глаза бандита выпучились, остекленели, горлом пошла кровь, и он с хрипом рухнул ничком в хвою у ног киммерийца.
Конан вздохнул. Бэл его раздери! Как он мог, и правда – настолько расслабиться! Впрочем, если б не вино, и большое расстояние, он тварей, оглушивших его, вот именно, не приближаясь больше чем на пятьдесят шагов, наверняка учуял бы. Или услышал.
Посмотрев вокруг, он увидел и барахлишко бандитов: тюки и узлы. Сумы – почти такие же, как у него. Чёрные, вместительные. В одном из узлов нашлась – её черенок торчал наружу! – и лопата. Похоже, главарь имел право выделываться: вряд ли Конан был первым, кого обобрали и убили негодяи. Скрыв в земле плоды своей чёрной работы.
Зато он уж точно будет последним!
Вздохнув, и высвободив орудие для земляных работ, Конан приступил к рытью общей могилы.
И хотя он, уходя, лопату, да и всё остальное на месте лагеря грабителей оставил, своё любимое ожерелье забрать не забыл. И маленькую свинцовую штучку – наконечник-глушилку! – он в напоясный кошелёк уложил.
Мало ли!..

Утром Конан убедился в том, что за трупами серых хищников никто не приходил.
Однако не то, чтоб совсем никто: какие-то барсуки пытались сделать подкоп под туши, явно с намерением тут же, на месте, столь ценный запас мяса и спрятать от возможных конкурентов. Да и мухи нагло зудели, деловито ползая по ранам и засохшей крови, никем не отгоняемые. Но вот никого реально опасного или крупного вокруг трупов не было – даже и следов. Странно. Неужели тут нет никаких других, столь многочисленных в других местах, хищников и падальщиков?
Однако Конан не стал ждать, когда хоть кто-то из шакалов-койотов-гиен-грифов-воронов, или ещё кого появится. А быстро свернул лагерь, да и двинулся своей дорогой.
Идти теперь приходилось всё больше по настоящей северной тайге, с её непролазными буреломами, и поваленными полусгнившими стволами в два-три обхвата. Папоротники и колючие кусты тоже особо лёгким поход не делали. Но варвар упрямо держался намеченного маршрута, надеясь, что поступил правильно, выбрав именно заросшие долины, а не голые и лысые каменистые хребты: там он был бы столь же заметен, сколь и носорог на базарной площади Замбулы. Правда, настоящих каменистых уступов и скал пока не попадалось, но он и не удивлялся: сам же выбрал путь по зарослям. В надежде на хорошую охоту. И скрытность продвижения.
Со скрытностью, правда, возникла небольшая проблема: ближе к обеду к нему привязалась какая-то горласто-наглая птица, похоже, сойка. Конан не придумал ничего лучше, как просто застрелить ту из лука: благо, глупая птица не встречалась явно раньше с таким оружием. Поэтому держалась на расстоянии броска камня – попасть было нетрудно. Сплюнув, и вытащив стрелу из небольшого тельца, Конан нахмурился: нет, это – не сойка! Те и выглядят ярче, и мельче. И когтей на концах крыльев у них нет!
Птица-шпион? Дрессированный?
Возможно.
Но раз уж он достаточно легко и просто разобрался с наивным пернатым соглядатаем, это не значит, что не нужно опасаться более умных – таких, которые столь глупо и открыто своё присутствие в дебрях тайги не обозначат!
И действительно: не прошёл он и сотни шагов, как чутьё прирождённого охотника заставило его вдруг броситься ничком на мох и опавшую хвою!
Вовремя: над головой просвистели три немаленьких булыжника, и один даже ударился о ствол стоявшей рядом сосны, вызвав настоящий взрыв из щепок и коры!
Конан не стал ничего думать, а поступил так, как велел ему внутренний голос: ломанулся со всех возможной скоростью в ту сторону, откуда прилетели камни! Да и хорошо, что он так поступил: три покрытых буквально с ног до головы густой шерстью непонятных существа не успели ещё заложить в пращи новых снарядов для метания, и сейчас поспешили отбросить их за ненадобностью, а достать кривые сабли! И кинжалы.
На Конана они набросились, вереща, как давешняя сойка, из чего варвар заключил, что или они работали с ней в паре, или просто пришли на её характерные крики. Однако много рассуждать на эту тему киммерийцу не пришлось, а пришлось отбиваться что было сил от проворных и отчаянно храбрых дикарей! Рубили и кололи они вполне профессионально: если б киммериец был обычным воином, давно бы шлёпнулся в мягкую таёжную подстилку его изрубленный труп!
Но для варвара ничего особо необычного в том, что его остервенело атакуют одновременно с трёх сторон, не было. Поэтому не прошло и минуты, как поверженные нападающие судорожно вздрагивали, бились, или хрипели в агонии у его ног, а Конан быстро осматривался в поисках дальнейших подвохов.
Странно, но больше никто в дебрях не обозначил своё присутствие или желание прикончить незваного гостя. Варвар перевёл взор на троицу, затихавшую у его ног: а молодцы, ничего не скажешь! Прятались в зарослях профессионально – почти как он сам! То есть – реально их не было ни видно, ни слышно! И если б не его отменные инстинкты и обострённое боковое зрение, уловившее в последний момент стремительно несущиеся к нему метательные снаряды – лежал бы он сейчас во мху с разбитым виском, и попрощавшись с белым светом, а ему перепиливали бы горло одним из кривых кинжалов, что оказался зажат в левой руке у каждого мерзавца…
Конан наконец успокоился – похоже, его тылам и правда, ничего не угрожало. Значит, можно принять как достоверный факт, что нападавших было всего трое. И спокойно осмотреть их уже замершие тела.
Осмотр первых двух трупов, правда, ничего интересного не дал. Кроме выявления того факта, который киммериец и так подозревал с самого начала: нападавшие оказались людьми, желтокожими, низкорослыми и кривоногими, а одеты они оказались в штаны и куртки, действительно сшитые из шкур бурых медведей, и весьма сильно потрёпанными и с повылезавшей местами шерстью. Странно. А ведь он здесь таких медведей пока не встречал. Привозные, что ли, куртки и штаны?..
С третьим человеком оказалось посложней. Когда Конан опустился перед ним на колени, тот попытался ткнуть его в глаз коротеньким ножичком, которым, на взгляд варвара, можно было только в зубах ковырять. Конан руку с оружием перехватил легко, поскольку ещё при осмотре двух других нападавших заметил, что этот тип ещё дышит, хотя и пытается это скрыть.
Вырвав кинжальчик из ослабевших пальцев, Конан глянул в фанатично выпученные на него глаза.
Ого! Так на него не смотрели даже бангальские тигры! А уж они-то славятся на всю Ойкумену отменными боевыми кондициями и лютым характером. Если звериный нрав можно так назвать. Однако Конан не принадлежал к особо пугливым. Или чувствительным. Так что зрелище кишок, вывалившихся из живота третьего негодяя при попытке ударить его варвара не впечатлило. Грубо схватив умирающего за горло, он и сам сделал страшное лицо, оскалился, сузил глаза в щёлочки. После чего приблизил небольшое тело к себе, без видимых усилий оторвав верхнюю часть торса того от земли:
– Сколько вас всего?! Сколько ещё вас тут, в лесу?
В глазах, утративших свой «злобно-храбрый» взор, и сейчас похожих, скорее, на глаза испуганного до смерти зайца, не отразилось, впрочем, понимания. Конан повторил вопрос по зингарски, по стигийски. По бритунийски. Когда перешёл на язык пиктов, глаза моргнули. Но отвечать их обладатель явно не собирался. Конан пожал плечами, изо всех сил демонстрируя презрение и равнодушие к чужой судьбе: мол, этот глупец всё равно скоро умрёт. Так какая разница: чуть раньше, или чуть позже?!
Он сжал свои могучие пальцы, собираясь и правда просто прекратить мучения раненного: ему вредный или принципиальный противник ни к чему! Не захотел ответить – так умри!
Обе окровавленных руки раненного схватили его за запястье, начали скользить по пальцам, пытаясь разжать стальную хватку… Ага – как же!
Но очень быстро бедолага понял бессмысленность этой затеи, и перешёл к другой тактике: глаза умоляюще уставились на варвара, одна из рук постучала по предплечью, другая – указательным пальцем показала на рот, откуда уже и хрипов слышно не было!
Конан кивнул, и разжал захват. Положил хватавшего воздух ртом, словно рыба, балбеса обратно на моховую подстилку. Буркнул:
– Ну, говори!
– Ни… кого! Никого больше… в этом лесу… нет! Мы – последние лютопсы!
– Кто-кто? – Конан снова сощурился.
– Э-э… – заметно было, что раненный растерялся. Похоже, не мог поверить, что странный воин про них, великих воинов и героев «люто-псов», не слышал! – ну… Лютопсы! Слуги его Величества Цеймата! Охранители Священного места!
– И где этот ваш Цеймат? Здесь? Он жив?
Глаза вытаращились ещё сильней. Но ответил раненный быстро:
– Цеймат – наш царь. Легендарный. Самый великий и мудрый. Ему наш народ обязан буквально всем! Но я не… не знаю, жив ли он ещё. Это он увёл наш народ отсюда – вниз, в долины. И он-то и велел нам остаться здесь и охранять Священное место. Пока нам на смену не явятся другие. Назначенные и посланные великим Цейматом.
– И как давно вы ждёте этой… Смены? – Конан уже и так всё понял. Последние Стражи. Оставленные последним живым Царём почитателей Червебога. Непонятно было только одно: как им удалось прожить столь долго без, вот именно – смены?!
– Точно не знаем. Мы сбились со счёта. Но не меньше двухсот девяноста лет!
– И как же вам удалось прожить так долго?
– Мы… Нас всех провели через обряд Посвящения. И дали отведать эликсир Бессмертия! Мы должны были жить… Вечно!
– Бэл вас раздери! Вы бы и пожили… Ещё какое-то время! Если б, как последние идиоты, первыми на меня не напали! Кто вам мешал оставить мирного путника в покое?!
– Вот уж нет! «Мирных» путников тут не бывает! А ходят тут только те, кто норовит проникнуть в храм нашего Великого Аттаху, и похитить сделанные ему подношения! А мы как раз и не должны этого допустить! Иначе все беды Предначертания обрушатся на голову нашего народа!
– Я смотрю, ты не в курсе. – Конан пожал плечами, – Похоже, эти самые беды ещё триста лет назад, буквально после этого самого переселения, обрушились. И не только на головы. Но и на всё остальное, что там у вас было. Не буду тебя обманывать: вашего народа давно нет. Всех перебили стигийцы. До последнего человека!
– Что?! Ты!.. Это… правда? – по вдруг потухшим глазам Конан понял, что раненный ему поверил. И спрашивает скорее автоматически.
– Да.
– Проклятье! Ишаззах его раздери! Ещё триста лет назад?
– Да. – Конан не видел смысла врать, а тем более – клясться, или что-то доказывать. Смысл? Этот бедолага так и так через десяток минут умрёт от потери крови.
– Но… Как же так?! Мы же… До сих пор иногда ловим и убиваем пришедших оттуда! – умирающий из последних сил кивнул в ту сторону, откуда Конан пришёл.
– А вы их пробовали перед тем, как убить – хотя бы допросить?
– Ну… Нет.
– А вот и зря. Узнали бы, что последний царь вашего народа, кажется, Згорра, сын, если не ошибаюсь, этого самого… Цеймата… Или Цуймана, поскольку я знаю его под этим именем, убит в последнем бою. А ваш народ вырезан под корень – стигийцы не пощадили даже стариков, женщин и детей. Справедливо, в-общем-то, посчитав, что нечего чужакам делать на исконных землях Стигии. Однако вот на ваши земли эти проклятые твари заселиться всё равно не смогли. Потому что всех, кто пытался вступить на вашу территорию оттуда, – Конан кивнул головой в другую сторону, – из лощин и долин, поражала страшная болезнь. Вероятно, так действует Проклятье.
Не знаю, как ваши жрецы это сделали, но после того, как погибло в диких мучениях, покрывшись язвами и почернев, или задохнувшись, более тысячи человек, попытки прекратились. И оттуда, – он снова кивнул, – больше никто не пытается. Проникнуть. На проклятые земли вашей страны.
– А-а, ты про каррасту… – умирающий чуть кивнул, словно сообщение Конана его не удивило, – Всё верно. Там, на тех рубежах, эта болезнь свирепствует до сих пор. Но вина в этом не только наших жрецов. Она, эта болезнь, скорее, природная. И убивает только в определённой местности… А переносят её комары, живущие в тамошних болотах. Но они, к счастью, не могут жить ни в каких других местах. А наш народ за тысячи лет жизни на этих землях не боится – тьфу ты! – не боялся заразиться: у нас есть как бы… Внутреннее противоядие!
– Понятно. – Конан мысленно содрогнулся. И подумал, что уход с «проклятых» земель «лёгким», как он считал, путём – отпадает. У него-то «противоядия» точно нет! – Но теперь ваша миссия здесь, думаю, завершена. Раз нет народа, и того, кто вас сюда, на эту должность Хранителей, назначил. Так что я заберу все сокровища, что хранятся в Храме.
– Если найдёшь их! – глаза дикаря снова яростно блеснули, словно он знал что-то такое, чего не знал больше никто! Не иначе – как храбрые и коварные лютопсы перепрятали искомое Конаном! Варвар снова сощурил глаза:
– Говори! Куда вы перенесли сокровища!
Но в ответ умирающий только нагло ухмыльнулся ему в лицо, и выдохнул в последний раз:
– Никог!.. – с последним вздохом словно вышла и вся энергия из сухопарого тела. И оно бессильно откинулось на мох, и как бы растеклось по прелой листве и пожухлой коричневой хвое.
Остекленевшие глаза Конан прикрыл ладонью.
И было в них столько фанатизма и радости от осознания исполненного с честью долга, что киммериец невольно проникся уважением к последнему лютопсу. Ничего не скажешь: верный и преданный служитель! И отважный воин!
И пусть несчастная троица и не знала, что давно мертвы те, кто давали ей приказы, поручения и наказы – мертвы вернее, чем грешные души в чертогах Мардука, но вряд ли эти фанатики бросили бы свою миссию, даже если б узнали!
Так что он в какой-то степени позволил несчастным рабам завершить их работу. Снял их с их тяжёлой бессрочной вахты. Пусть и фатальным способом. Жаль.
Но договориться с ними мирным путём явно было бы невозможно!
С другой стороны, хорошо, что они тут бдили и охраняли. Значит, шансы на то, что всё охраняемое всё ещё на месте – очень велики!
Вздохнув, Конан принялся мечом рыть могилу в мягком чернозёме.
Негоже оставлять людей, с честью несших своё гордое звание, и свято соблюдавших свои обязанности, свой Долг, на расправу диким зверям…

Лес оборвался внезапно – словно кто-то провёл невидимую черту: здесь могут расти деревья, а здесь – уже нет!
Присмотревшись повнимательней, Конан понял, в чём дело: дальше шла не обычная лесная почва, чёрная и жирная под слоем опавших листьев и хвои, а каменистое плато, очевидно, как раз – Юрсак, лишь сверху чуть прикрытое тощеньким слоем песка и перегноя, не больше чем в два пальца. Расти на котором удавалось только колючим тощеньким кустикам, и чахлой травке. Перед тем, как выбраться на оперативный простор довольно обширной каменистой равнины, Конан долго и тщательно осматривался. Однако, как ни странно, ничего подозрительного и никого живого не обнаружил. Вот, значит, как выглядит легендарное урочище Карадаг…
Он направился к небольшой как бы хижине, стоявшей на опушке не более чем в трехстах шагах от кромки тайги.
Всё верно: это оказалась землянка, занимавшая естественную яму в скале, и прикрытая сверху надёжным перекрытием из толстых стволов, ветвей, и лапами хвойных деревьев – сосны и ели. Конан не стал входить внутрь: он и так понял, что это жилище последних лютопсов. Однако судя по десяти деревянным каркасам-рамам, накрытым сверху настилом из досок и шкурами, раньше стражей Святилища было куда больше…
Никого живого в похожей, скорее, на казарму, чем на жильё, конуре, разумеется, не было. Как не имелось в ней и места, где можно было бы спрятаться.
Варвар двинулся дальше – туда, где у подножия отвесного серо-чёрного утёса, стоял Храм Червебога – или Великого Аттаху, как уже три сотни лет никто его не именовал.
Но Храм оказался куда крупнее, чем показалось Конану вначале – путь до него занял почти час. И только подойдя вплотную, киммериец смог по достоинству оценить масштабы монументального сооружения из аккуратно обработанных, и до сих пор блестящих полированными боками, немаленьких каменных блоков. Часть их уже вывалилась наружу из кладки, показывая, что таких слоёв из блоков внутри не меньше трёх. И пусть они уложены без раствора, и держатся только своим собственным весом, прочности конструкции это не снижает.
В высоту здание имело не менее шестидесяти футов, столько же в ширину, и не менее двухсот – в длину. Единственное, что несколько портило вид величественного в прошлом сооружения – отсутствие крыши. Конан заглянул внутрь через уже лишившийся превратившихся в труху дверей, парадный портал, возносивший своё верхнюю перекладину на добрых три его роста. Само перекрытие над перекладиной рамы вызывало у него сильнейшие опасения: просевшие кирпичи держались, похоже, лишь на относительно тонкой деревянной поперечине рамы. Сделанной, впрочем, явно из ливанского кедра – следы гниения ещё не смогли испортить этот благородный материал.
Однако внутри самого Храма царило жуткое запустение.
Всё верно: хоть там и имелись не менее пяти рядов близко стоявших, и высоченных, квадратных в сечении колонн, когда-то очевидно, поддерживавших брёвна стропил и досок перекрытия, ничего они уже не поддерживали. И сейчас вся эта мешанина из полусгнившей трухи, почерневших досок и стволов, покоилась на каменном же полу, навевая тоску и символизируя тщету всего мирского. Дух заброшенности и разрухи царил тут без малейших признаков того, чтоб хоть кто-то пытался с ним бороться: на совсем уж трухлявых обломках даже кое-где пр ...

(дальнейший текст произведения автоматически обрезан; попросите автора разбить длинный текст на несколько глав)