Фармооккультизм.4. (Глава 4)

— Молодые люди, чем занимаемся? — послышался низкий голос из-за луча света.

Я машинально отвернулся и перевел взгляд на стену, увидев лишь криво написанную фразу «Спящий борется за свою судьбу,» и буква «а» на которой оборвалась фраза. Получалась, фраза стала не утверждением, а неким вопросом с троеточием. Голос за фонарем продолжал:

— Гля, е***утся! Что же с вами опез***ами приключилось? — и где рядом с голосом послышался протяжной свист.

— Ого, б**, пи***ц какой, — рядом появился второй луч фонаря, и стало ослепительно ярко, словно это были две глазницы настигшего нас опиумного «Бога», который узрел, каким предательским делом по отношению к нему мы занимаемся.

— Баночку поставь, и вместе с дружком на дорогу выходите, – голос стал грубее, после чего последовал треск рации, — Да, Олечка, нам машинку на рынок, на центральный вход, два один, да, добро, – затем голос вновь повелительно приказал выходить.

— Пиши быстрее! – не желая оставлять послание незаконченным, я кричал Мардерфейсу, который после секундного замешательства вновь окунул руку в краску, и начал быстро, в свете фонарей выводить буквы.

— Э! Алё, я говорю бегом сюда! — крик за лучом сдвинулся с места и начал приближаться, вместе с другим лучом. Мне не оставалось ничего другого, как упасть на четвереньки и начать рычать, Мардерфейс тем временем быстро выводил буквы. Мой рык казалось, подействовал, и лучи остановились, но мне этого было мало, и вместе с рычанием, я начал кусать траву, бить по ней и делать небольшие кувырки.

— Не, ты такое когда-нибудь видел? – сказал первый луч.

— Это пи***ц, просто какой-то пи***ц, да они все в говне, ты глянь на этого на земле, как их сейчас грузить, их водила не возьмет.

— В багажник, — отозвался первый.

— Всё! — прокричал Мардерфес, занес над головой банку краски и принялся обильно обливать себя, затем остатком полил на меня. – Обтирайся быстрее, нам нужно стать невидимыми полностью, – вместо подчинения лучам, мы принялись, помогая друг другу обтираться краской. – Вроде успели, теперь они нам точно ничего не сделают, нас не видно, — Мардерфейс, принялся восстанавливать учащенное дыхание.

На какой-то миг мне показалось, что мы действительно невидимы. Голоса за лучами затихли, а свет их вроде даже как стал не таким агрессивным. Но всё испортило появление двух других больших лучей, за которыми было рычание зверя. Я понимал, что они хотят скормить нас ему, и даже какое-то время боролся с желанием сказать это вслух.

— Они хотят скормить нас зверю! — отчаянно проговорил я.

— Не бойся, мы отравлены, он выплюнет нас, вот увидишь, — голос Мардерфейса говорил сверху, затем меня также начали тащить в сторону двух ослепительных фар.
Послышался хлопок открытой двери, затем еще один.

— Ну, не*** себе! Я двадцать лет на службе, но такого пи***ца никогда не видел, — сказал смеющийся голос возле машины.

— Скажешь тоже, — добавил другой голос рядом, также смеющийся. — Их тут, что родили только что?

— В краске они, — сказал голос, тащивший меня. – Писали на стене х***ю всякую, и орали как дебилы. Нам еще с вокзала позвонили, они там выли в кустах, соседи вызвали, а потом сюда учалили, и тоже х** пойми, чем тут занимались. Обдолбанные походу в усмерть, вообще не соображают. Этот, — при последнем слове мое тело приподнялось выше обычного.

– Только что кидался на нас, гавкал, землей бросался. А тот, вообще краску жрал. В общем визите их на ночную, либо на дурку, а у нас, итак, уже смена, а тут еще из-за этих дебилов нужно оттираться от краски будет. Короче, принимайте, — сказал он и швырнул меня в ноги стоящих возле машины ментов. Следом рухнул Мардерфейс. Лучи, что тащили нас, погасли, послышались мягкие удаляющиеся шаги по траве. Рядом возле моего лица упал окурок, и тот, что совсем недавно так весело смеялся, нарочно долго давил его. И под конец как бы случайно, пнул мою голову подошвой.

— Ну что вам особое приглашение нужно!? Давайте в багажник полезайте бегом!!!

От его веселья не осталось и следа.

— Бегом!

С трудом встав на четвереньки, я мгновенно повалился от толчка в спину. Крик из угрожающего, перерос в истеричный, местами карикатурный визг. Пока мы мялись, и боролись без сопротивления, его постоянно повторяемая фраза «быстро», стала звучать как «бистро».

— Бистрее! Бистрее! — он всё также подошвой сбивал нас с ног, дабы случайно не запачкаться об краску. Другой его более тихий напарник, наоборот что-то тихо причитал:

— Весь багажник засрут, она же еще влажная, пусть идут, ну куда их везти?

— Да, хорош, повезем на ночную, а потом поедем на СТО, мыть машину будем, и пойдем на ангары, нормально же? Ну всё, давайте полезайте в багажник, хватит валяться, — сказал по-отечески успокоившийся крикун, и наконец прекратил свои подлые удары.

В тот момент мне вроде не хотелось залезать в багажник, но после подъема с земли, толчок в спину всё сделал за меня. Мардерфейс рухнул на меня, места было очень мало, и мы начали слипаться друг об друга. На руках чувствовался грязь и прилипшие куски травы. Своим неудобством они напоминали прыщи, выскочившие от сложившихся обстоятельств. Мы еще определенное время пытались устроиться «поудобнее», однако вскоре эта необходимость отпала. Машина понеслась, и каждый новый поворот вновь сталкивал нас, прибивая к одной из стенок багажника. Поездка казалась бесконечной, мой разум вновь и вновь проваливался сквозь предстающие перед взором решетки в глубины сулящего нам заточения. Холодные стены камеры разевали беззубые рты, а время, отведенное моей жизни, плесневело и поедалось насмехающимися надо мной победителями. «Нет», так все не закончится, мы еще можем пронести свою службу, мы еще можем служить, и тот, кто наблюдает за мной, пусть видит, что я чист сердцем, и открыт душой.

«Я готов служить, путь, отведенный мне, сердце, дарованное мне, вещества плотью, живущие мной, разумом живущие вне, службой и верой, дарованные во вне. Я готов исчезнуть, во вне».

Небольшая молитва дала силы, и в меня снизошел план спасения, который я, быстро надрывая голос из-за шума в багажнике, изложил Мардерфейсу. Бояться было уже нечего, оставалась лишь ждать. Один поворот за другим, сменялся долгой прямой ездой и остановками. Понять сколько прошло времени, было невозможно. Шум и темнота создавали странный эффект, что-то среднее между галлюцинациями и очень глубоким сном. Может это и есть сон? И как ответ на эту мысль, машина принялась медленно заезжать на хрустящую под колесами гальку, после чего, наконец, остановилась. Снова время исчезло. За этой очередной вечностью последовали шаги, оживленный разговор последняя фраза в котором была «ну показывай», и крышка багажника распахнулась.

Мардерфейс вывалился первым и принялся рыгать ужасающей красной краской.

— Они нас сильно избили! Помогите! — кричал он, сплевывая красную массу. Я также выпал на землю и малыми спазмами выдавливал из себя красную рвоту.

— Помо-ги-те! По-мм-о-ги-те! — для лучше эффекта я старался не открывать глаз.

— Очень сильно били по животу! — кричал Мардерфейс, изрыгая очередную струю красной рвоты.

— Да мы их вообще не трогали! – в ужасе вскрикнул голос до этого пинавший нас в спину.

— Я их не возьму, ну их н***й, вы шо гоните!? Посмотри на них! Они же загнутся у меня на смене! – в панике кричал вышедший из участка мент.

— Помогите! Они нас убить хотят! — Мардерфес бросился с мольбой к нему в ноги.

— Спаси-те, товарищ ми-ли-ционер… — я также пытался ползти вслед за Мардерфейсом.

— Б***ь! – в ужасе, отпрянул он. – Пусть уходят как можно скорее, я не буду их принимать, вы что *бу дали? Давайте пацаны, бегом отсюда! — сказал он, и для наглядности пару раз хлопнул в ладоши.

Мой план сработал, и еще для виду сохраняя умирающий вид, мы принялись, помогая, друг дружке уходить. Менты, что привезли нас, стояли, открыв рты, не способны вымолвить ни единого слова. По их размытому виду можно было представить, что каждый думает о своем, но мне нравилось думать, что они были повержены. Словно время остановилось, и мы исчезаем все дальше, пока они стоят перед открытым багажником, не осознавая охватившую их паузу. Печально известная ночная приемка была в самой дальней точке нашего города. Днем отсюда можно было видеть возвышающиеся всюду терриконы, а ночью небольшие пятна густых огней в разных сторонах. Недалеко от ночной приемки был завод «Стирол», тяжелый химический запах проступал сквозь крепко въевшийся аромат краски. Часть пути мы прошли в тени дворов, выйдя же на свет, мы поняли, что нужно как-то отмыться.

— Есть только одно место, которое может нам помочь, аммиачный ставок, — сказал Мардерфейс, и принялся ждать моей реакции.

«Аммиачный ставок» — так в народе называли самый загрязненный в области бывший природный водоем, куда различные производства сливали отходы. По началу, это были относительно безобидные отходы, различные производные от масел и красителей. Но по мере того, как он загрязнялся, истории вокруг него обрастали все более ужасающими деталями и слухами. Ртуть, тротил, аммиак, кислота и со слов отдельных знатоков полоний. Вскоре, разобраться что, правда, а что нет, было невозможно. Фотографии ставка облетали всю страну. В мой дошкольный период по телевизору показывали, как туда приезжала делегация ученых из США, и прогнозировала экологическую катастрофу в ближайшие десять лет, из-за попадания воды из ставка в грунтовые воды. Десять лет прошли, а из принятых мер борьбы, лишь на всех подъездах к нему появились бетонные блоки, перекрывающие дорогу, и пара давно украденных на металл, знаков, запрещающих купание. Единственное что объединяло практические всех жителей города, это знание с самого детства, что ни при любых обстоятельствах здесь нельзя купаться. Мы же шли за очищением. После всего случившегося, только это место могло нам помочь очиститься. Переродится, и исчезнуть из поля зрения тех, кто прилагал огромные силы, чтобы мешать нам в нашей деятельности.
Ночь давно перешла в то состояние, когда улицы замирают в своей миниатюре. Каждый отдельный проулок, поворот и двор, таит в себе мертвые сцены. Где-то виднеются далекие фонари, оставляя после себя плавающие зеленые точки в темноте. В иной момент, можно застать удаляющегося человека, что бредет из момента сейчас, в свое забытое прошлое. Порой идиллию ночи прервет шумная неуместная машина, пронесется и оставит после себя оседающую тишину. Эти сцены важны, и выверенными годами порциями выдаются на всём протяжении пути. Мой взгляд цепляется за пылающее ночное небо. От одной звезды к другой проходят вспышки, в них несложно угадать фрактальные узоры, предпосылки к еще более глубокой ночи. Той, что зачастую скрыта, от глаз практически всех живых существ, и лишь воспаленный винтовой мозг способен замечать следы грядущего. Вместе с внутренней ночью, мы попали на «Аммиачный ставок». Едкий запах огромного количества испарений, пробивался сквозь краску. В ночном свете ставок выглядел пугающе красиво, преломляя свет звезд, наделяя его фиолетовым оттенком, от которого внутри становилось приятно и спокойно.

— Пора переродится, — Мардерфейс сбрасывал с себя одежду, выложив на камень ключи, телефон и деньги.

— Пора, — сказал я и сделал тоже самое.

Стоя у неподвижной глади воды, я думал, каким буду, когда выйду из нее, каким буду через день, неделю и сто лет. Эти мысли уходили в бесформенные глубины сознания, а нога уже сделала первый шаг. Затем второй, и вот вода уже выше колен. Боковым зрением мне было видно, как Мардерфейс, зашел по пояс и начал мыть себя руками. Не спеша я двигался вперед, ступая по мягкому и непонятному дну. Под ногами периодически что-то хрустело, и на секунду я представил останки тех ментов, что везли нас в багажнике. Как они следили за нами, устроили засаду, зная, что мы пойдем очищаться, и принялись здесь растворяться, так как ставок отверг их. Затем я стал ощущать, как медленно краска отпускает мое тело, зачерпывая воду руками, я проводил по своему телу и чувствовал, как краска уходит. Растворяется и больше не стягивает всё тело. Мардерфейс уже умывал лицо, и находился по грудь в воде, повернувшись ко мне, он дал понять, что стоит окунуться и очиститься полностью. Я подошел к нему, мы взялись за руки, и девять раз одновременно прыжками нырнули. На девятый раз, я открыл под водой глаза, и вся реальность засияла. После этого, произошло еще несколько белых вспышек, от чего я подумал, что начинаю терять сознание, но вскоре всё вернулось на свои места. Мы вышли из воды, и по ощущениям на мне не было больше ни единой капли краски. Вместе с краской ушла часть тревоги, мы действительно чувствовали себя перерожденными. Как бы это ни было странным, но краска действительно смылась вся, но что было еще странней, мы вышли из воды буквально сухими, без единой капли на теле, словно мылись в холодном воздухе. От этого вновь появилось чувство могущества, и мысли встали на свои места. Первое что нам следовало сделать, это заложить хотя бы один телефон в ломбард, и наварить как можно больше винта, чтобы не давать “им” добраться до меня через сон. Второе — это добраться до Манапожирателя, и понять, как много известно тем, кому он служит, и как можно больше узнать про их слабости. И третий, самый крайний вариант, провести обряд. Последний вариант, был крайней мерой, если вдруг с Манапожирателем что-то пойдет не так. Мы бегло обсудили грядущий план действий и в одних трусах выдвинулись в путь.

Хоть путь был и не близким, спустя час мы уже были у меня дома, и, одевшись, направлялись в ломбард. После очищения винт сильно отпустил, поэтому сварить еще, нужно было как можно скорее. Случившееся за минувшие часы виделось очень далеким прошлым, проходя место, где еще менее пяти часов назад мы с Мардерфейсом ползали и выли, мне было трудно узнавать его. Оно выглядело каким-то маленьким, как песочница из детского садика, что с каждым годом сужалась, пока стала и вовсе не приметна для глаз.

Быстро дойдя до ломбарда, мы попали в классическую для трех часов ночи ситуацию, когда на улице не души, а в ломбарде очередь. Местная элита, что задорно переговаривается, наперевес с разной электронной техникой, которую подобно питомцам они прижимают к себе. Микроволновки, утюги, тостеры, удлинители, фены для волос, электрические чайники. Армия, вооруженная бесполезным оружием. Все как один спешат, и отчаянно сокрушаются, когда вместо предполагаемой суммы, на прилавке появляются сущие гроши. В три часа ночи, здесь происходят самые искренние эмоции, люди плачут и смеются, знакомятся и ссорятся и всё это в пределах пяти минут. Заложив телефон Мардерфейса, мы полетели прямиком к дневному варщику, отчаянно виляя мимо освещенных участков улиц. От ломбарда идти было недалеко, и чтоб не терять времени мы купили нужные сиропы в ближайших аптеках, так как из всей “кухни” нужны были только они, остальных ингредиентов у варщика было навалом. Бредя через очередной темный двор, из четырехэтажного дома доносились звуки сдуваемого йода, от этого на душе стало тепло и приятно. В небе мигали миллиарды разноцветных точек, от предвкушения варки живот стало сильно крутить. Знакомые чувства, знамение того, что всё пойдет очень хорошо. Очередная примета. Дойдя до дома варщика, мы долго ходили под окнами и щелкали ему языком, подавая знаки. Подъезд его дома был закрыт, под светом «палевной» лампы. Мы ходили в тени, опасаясь быть увиденными. Сомнений в том, что он был дома не было, но найти ту золотую середину, что выведет его из параноидальных мыслей, и заставить показаться, никак не получалось. Пару раз почти удавалось разглядеть колыхание штор в темном окне, но не более.

Он был слишком осторожен. Вскоре, пойдя на отчаянные меры, мы стали после щелчков языком, проговаривать свои имена. Когда в очередной раз что-то мелькнуло в окне, я достал банку сиропа из пакета и помахал ей. Это, наконец, подействовало. Вместо того, чтоб впустить нас к себе, варщик вылетел, и кивком головы зазывая нас собой, удалился в темноту. Медленно с опаской, мы стали двигаться за ним, иногда оглядываясь по сторонам. Ориентируясь лишь на звук быстрых шагов, мы пробирались сквозь заваленные мусором промежутки между гаражами, кусты и едва различимые тропы. Маршрут его постоянно менялся, и вскоре мы вышли недалеко от его дома, только с обратной стороны. Наконец, сбивчивой речью он объяснил, куда мы пойдем, и что его “кухня” там. Нам уже было все равно, мы лишь хотели наварить как можно больше винта и свалить в предельно безлюдные пространства. Спустя десять минут новых блужданий мы вышли к четырехэтажному дому, с парой окон, в которых горел свет.

— Нам туда, – сказал варщик и указал на второй этаж.

Открыл дверь нам относительно молодой парень, еще толком не съеденный винтом, но по которому было видно, что не спит он уже минимум неделю. Он жестом показал палец у губ, сопроводив это долгим «тсссс».

— Сестра с ребенком спит, — шепотом сказал он.

Поманив нас рукой, он закрыл дверь. В квартире стоял запах минувшей варки. На полу комнаты, была разложена вся “кухня”, процесс начался. Каждый был занят своим делом, и постепенно, я вновь начал проваливаться в мысленные ямы. Хозяин квартиры начал трясти бутылку, чтобы отбить сироп, как сразу после этого послышался детский плач в соседней комнате. Зашла его сестра, с плачущим годовалым ребенком:

— Ты что конченный? – спросила она, громким шепотом.

Он быстро сбегал в ванную, взял полотенце и обмотал бутылку, не переставая при этом трясти ее. Сестра, покачивая плачущего ребенка, наблюдала за ним.

— Я тебя спрашиваю ты конченный?

Было видно, как её ярость, перемешанная с недосыпом, набирает обороты, голос становился полон ненависти.

— Уходи отсюда и кодло свое забирай!

Но вместо того, чтоб перестать, он залез в шкаф, закрыл за собой дверь и продолжал трясти бутылку уже в шкафу. От этой картины мне было неприятно. Его сестра еще пять минут вместе с нами смотрела на закрытый шкаф с ребенком в руках. Затем плюнула и ушла к себе в комнату, словно это было будничным происшествием в их доме. Я старался абстрагироваться от этого, мимолетно взглянув на Мардерфейса, в его виде угадывалось нечто подобное. Долгие манипуляции закончились походом на кухню. За окном уже начинало светать, а мы сосредоточенно смотрели, как на перевернутой железной миске, винт стоит на реакции. В эти мгновенье мне стало казаться, что я непременно что-то испорчу, самим своим присутствием, поэтому, не подавая вида, я принялся идти в ванную. Там смотря в зеркало, мой взгляд был скорее в никуда. Перед зеркалом стояло что-то напоминающее человека, и это было только начало. Варщик и хозяин квартиры разлили всё по баянам и уже пошли колоться, мы же выпив по полтора куба, и забрав остальные десять не попрощавшись, вышли на улицу.

С самого раннего утра идти к Манапожирателю смысла не было, мы планировали позвонить ему после девяти, поэтому решили идти в репетиционную квартиру и начать убирать там. Улица уже выглядела пережившей ночь, и от появляющегося света становилось приторно, будто день заставлял смотреть фильм в кинотеатре, при свете. Окружающий мир становился затертым и неприятно ослепляющим. Мы в оживленном молчании дошли до моего дома, закинули винт в холодильник и пошли в репетиционную квартиру.

Там с порога нас встретило закрашенное зеркало, и на миг у меня от испуга подкосились ноги. Весь смысл минувших суток, с новой силой вернулся в голову, теперь я мог думать только про зеркало. Мардерфейс тем временем вместо уборки наводил гептаграмму на стене, и что-то тихо напевал себе под нос. Взяв один из лежащих на комбике медиаторов, я стал аккуратно тереть краску на зеркале. Если еще вчера поверхность казалась монолитом и даже от более острых предметов, она не отдиралась, то сейчас же, материал скорее напоминал очень жирный пластилин. Словно после того, как мы вытащили зеркало из подвала Манапожирателя, оно принялось оттаивать. Немного покрутив снятый материал между пальцами, я показал его Мардерфейсу.

— Как ты думаешь, что это такое? – спросил я, и протянул ему маленький шарик.

— Похоже на пластилин, хм, а вот пахнет как уголь. Может это пластилин, сделанный из угля, если конечно такой бывает, – сказал он, а затем быстро добавил, — а давай его попробуем скурить?

Эта предложение показалась мне первой здравой мыслью за сегодняшний день. Не дослушав до конца его фразу, я выхватил «мокрый» стоящий за диваном. Первые попытки подкурить шарик не были успешными. С виду он лишь немного стал глянцевый, и, похоже, плавиться даже не собирался. Поэтому мы решили разбавить его табаком, и курить как «масла». После пятого «мокрого», он стал немного тлеть, и в легкие, вместе с табачным попадал знакомый, не поддающийся описанию дым. Мне пришло понимание, что так пах я до рождения, до того, как стал человеком и попал в эту реальность. После шестого «мокрого», дым всё также был странным, и становился, гуще с каждым разом. Сквозь мутную бутылку он выглядел то сизым, то синим, а потом и вовсе черным. Седьмой “мокрый” на вид беспросветно черный, первым делал Мардерфейс. Он лишь удивленно качал головой, и периодически кашлял. Когда подошел черед восьмого, шар накалился до практически белого цвета, прожег фольгу и с жужжанием принялся танцевать на воде, пока не погас.

— Ого! — Мардерфейс воскликнул, и пошатнулся. Было не понятно, чему он удивлен, ощущениям или такому неистовому горению.

— Ты что-то чувствуешь? — спросил я.

— Хм… вроде не осо-бо, — он говорил и словно под опиатами медленно залипал, начиная склоняться телом вниз. А затем, расставив руки в стороны словно он лежал на воде произнес, — не знаю, меня сейчас так е**шит, что я даже глаза открыть не могу. Так, наверно, героин прет, – говорил он, зависнув в воздухе.

Мне было нечего добавить, его последние фразы я слышал, как что-то отдаленное, зачем мне никогда не угнаться. Тело пробивала дрожь блаженства, от чего казалось, что меня бьет героиновым электричеством. От подобного блаженства, я провалился в сон и вновь оказался на пороге сновидческой квартиры.

Сон вновь делал круг почета вокруг зала, проходил по коридору и открывал ванную, прерывался, и начинался снова. Стало казаться, что он повторяется по кругу уже тысячный раз, в ускоренном темпе. Через очередную тысячу раз, где-то сбоку его быстро проговаривал голос, а потом все виды пролетали ускоренным слайд-шоу за секунду, и так без конца. Затем мне казалось, что я по-настоящему просыпаюсь, думаю про это, живу неделями и даже практически забываю обо всём, как петля повторялась вновь. После всего была долгая тьма, от которой я падал, падал и падал, пока не проснулся.

Открыв глаза и осмотревшись, я увидел сидящего возле зеркала Мардерфейса. Он старательно сдирал с зеркала черное покрытие, и с помощью ножа вмазывал его в пустую банку из-под кофе. По моим ощущением из сна, я проспал неделю, а на деле прошло не более пятнадцати минут. За это время Мардерфейс, очистил уже небольшой кусок, размером с футбольный мяч, и без труда видел в открывшемся зеркале свое отражение. Взяв медиатор, я принялся помогать ему и вместе мы стали чистить оперативнее, так что вскоре банка из-под кофе была доверху набита вязким материалом. В отражении зеркала мы были то ли из-за винта, то ли из-за особенностей зеркала, какими-то несуразными, чужими. Смотря на себя в отражении, я понимал, что не помнил себя таким. Мардерфейс также был другим, все черты лица были на месте, но абсолютно другим. При этом, когда я смотрел на него в отражении, и поворачивался налево, передо мной будто стояли два разных человека. Тоже самое заметил, и он в отношении меня. Попадающая в отражение дверь что была позади меня, также была какой-то другой. И дело не в зеркальном развороте, а в том, как всё выглядело по-другому.

— Давай лучше накроем его чем-то, не зря оно было закрашено, — сказал Мардерфейс и принялся искать старые тряпки.

Говорить про это смысла не было, мы и так всё видели сами. Собрав плед с дивана, мы завесили им зеркало и углубились в уборку, которая отдавала каким-то траурным мотивом. Мне было не по себе, но произносить вслух это язык не поворачивался. Также, казалось, и Мардерфейс борется с чем-то подобным. Мысли летали вокруг состояния, быстро перерастающего в бредовое. Либо это так подействовало то черное покрытие, что мы скурили, либо Манапожиратель действительно нас с самого начала подставил. В любом случае он тут замешан, поэтому его нужно было допросить.

— Нужно разобраться в этом, и лучше не тянуть, — сказал я, и мы выдвинулись к Манапожирателю домой.