Шизофреники в проклятом особняке (Глава 7)

Шестой этаж. Панельный дом, который давно для них перестал быть домом. Пустые квартиры, как зияющие глазницы, смотрели на город, который, казалось, забыл о его существовании. Влас и Андрей оказались здесь не по своей воле. Как они сюда попали, они не помнили. Только холод, проникающий сквозь тонкие стены, и гнетущая тишина, нарушаемая лишь их собственным дыханием.
Андрей почувствовал в этой квартире неладное – снова не получится даже вздремнуть, а они очень устали, не ведая, сколько времени прошло. Он зашел в ванную, чтобы умыться, и тут же его ноги скользнули по мокрой плитке. Но это было не просто скольжение. Невидимые руки, сильные и безжалостные, схватили его за лодыжки и с силой ударили об угол ванны. Боль пронзила его тело, кровь хлынула из рассеченной кожи. Он закричал, но крик утонул в гулкой тишине.
Влас, услышав крик, бросился в ванную. Он увидел Андрея, лежащего на полу, с окровавленным лицом и дрожащими руками. И тут же почувствовал удар. Невидимая сила отбросила его к стене, затем снова и снова. Он пытался сопротивляться, но его противник был невидим и неуловим.
Паника охватила их. Они поняли, что оказались в ловушке. Невидимые руки продолжали бить их, не давая ни минуты покоя. Они метались по квартире, пытаясь найти выход, но все двери вели в никуда. Казалось, сам дом ожил и решил их уничтожить.
В какой-то момент, когда невидимый противник ослабил хватку, Влас увидел окно. Оно было заколочено, но сквозь щели пробивался слабый свет. «Туда!» – крикнул он Андрею. Они бросились к окну, пытаясь выбить доски. Невидимые руки снова набросились на них, но теперь они были готовы. Они дрались, отбиваясь от невидимых ударов, пока наконец не смогли пробить брешь в заколоченном окне.
Выбравшись наружу, они оказались на карнизе. Внизу – пропасть. Но это было лучше, чем оставаться в доме, где их преследовало нечто невидимое и злое. Они ползли по карнизу, перебираясь из окна в окно, из квартиры в квартиру. Каждый шаг был риском, каждая щель – потенциальной ловушкой.
Они не знали, куда идут, но знали, что должны выбраться. Они были на шестом этаже, в доме, который казался бесконечным лабиринтом. И где-то там, внизу, были замурованы первые три этажа, как будто отрезая их от мира. Но они не сдавались. Они продолжали ползти, надеясь найти выход, найти спасение, найти хоть что-то, что могло бы вернуть их в реальность.
Пятый этаж. Холодный, пустой, с запахом пыли и застарелого страха. Андрей и Влас оказались здесь не по своей воле. Они перелезли через балкон с шестого, спасаясь от чего-то, что преследовало их в темноте. Теперь они были в ловушке. Панельный дом, казалось, ожил, превратившись в бесконечный лабиринт пустых квартир. Первые три этажа были замурованы, как будто отрезая их от мира, от любой надежды на спасение.
Влас, всегда более решительный, первым двинулся к двери спальни. Андрей следовал за ним, чувствуя, как сердце колотится в груди, готовое вырваться наружу. Внутри спальни царил полумрак. Посреди комнаты лежал матрас. Он казался обычным, но что-то в нем было неправильным.
Внезапно матрас вздулся, как живой. Он начал пульсировать, медленно, но неумолимо. Андрей почувствовал, как его ноги проваливаются в мягкую, податливую поверхность. Он попытался вырваться, но матрас был сильнее. Он вдавил Андрея в пол, его тело сжималось, пока рёбра не затрещали. Боль была невыносимой, но страх был еще сильнее.
Влас, увидев, что происходит, бросился на помощь. Он пытался оттащить Андрея, но матрас держал его мертвой хваткой. Влас ударил по вздувшейся поверхности, но это было бесполезно. Матрас продолжал свою жуткую игру.
В этот момент из темноты комнаты вырвалась невидимая сила. Она ударила Власа, сбивая его с ног. Он упал, чувствуя, как кровь опять заливает лицо. Андрей, несмотря на боль, попытался подняться. Он видел, как Влас пытается отбиваться от невидимого врага, но тот был слишком силен.
«У на с тобой выходные, Влас!» — прохрипел Андрей, пытаясь встать. Он знал, что они не могут оставаться здесь. Они были обречены.
Влас, собрав последние силы, поднялся. Он схватил Андрея за руку. «Да ладно? Ты поэтому докопался до матраса?» — спросил он, его голос дрожал.
«Не знаю,» — ответил Андрей. «Это матрас докопался до меня! У-и-и-и! Но мы должны выбраться. Из этой квартиры. Из этого дома.»
Они выбежали из спальни, оставив позади пульсирующий матрас и невидимую угрозу. Они бежали по коридору, открывая двери квартир, надеясь найти выход. Но каждая квартира была пуста, холодна и одинакова. Они были в ловушке в этом бесконечном лабиринте.
Они продолжали ползти, перелезая через балконы, спускаясь по лестницам, которые вели в никуда. Они не знали, куда идут, но знали, что должны выбраться. Они были на шестом этаже, в доме, который казался бесконечным лабиринтом. И где-то там, внизу, были замурованы первые три этажа, как будто отрезая их от мира. Но они не сдавались. Они продолжали ползти, надеясь найти выход, найти спасение, найти хоть что-то, что могло бы вернуть их в реальность.
Сырой, затхлый воздух панельного дома давил на легкие. Четвертый этаж. Квартира, как и все остальные ниже, казалась пустой, заброшенной. Но это было лишь первое впечатление. Влас и Андрей оказались здесь не по своей воле. Их загнали.
Все началось с пятого этажа. Невидимая сила, словно гигантская рука, вытолкнула их через балкон. Они кубарем полетели вниз, чудом зацепившись за перила балкона четвертого этажа. Открытая дверь кухни встретила их зловещим скрипом. Влас, пытаясь удержать равновесие, шагнул вперед. В этот момент холодильник, словно живой, распахнулся с такой силой, что его дверь с грохотом врезалась Власу в лицо. Боль была ослепляющей. Он почувствовал, как что-то хрустнуло, и кровь хлынула из рта. Два зуба, как он понял позже, были выбиты.
«Черт!» – выдохнул Андрей, пытаясь помочь другу. Но тут же почувствовал удар. Невидимый, но ощутимый. Словно кто-то с силой толкнул его в грудь. Он отлетел к стене, едва не потеряв сознание.
Панельный дом, казалось, ожил. Стены дрожали, пол под ногами ходил ходуном. Из открытых дверей квартир, расположенных ниже, доносились странные звуки – шорохи, скрежет, глухие удары. Но никого не было видно. Только пустота и нарастающий ужас.
Невидимая сила продолжала свою атаку. Власа швыряло по кухне, словно тряпичную куклу. Каждый удар был болезненным, выбивающим из него последние силы. В эти моменты, когда тело отказывалось подчиняться, в голове всплывали образы. Образы его жены, ее смех, тепло ее рук. Он видел их детей, их счастливые лица. «Маша… дети…» – прошептал он сквозь стиснутые зубы, чувствуя, как боль смешивается с отчаянием.
Андрей тоже не оставался в стороне. Его били, пинали, словно он был мячом. Каждый удар отдавался в костях, в голове. Но сквозь боль пробивались другие воспоминания. Женщины, с которыми он делил постель. Их тела, их голоса, их страсть. Он вспоминал их, пытаясь найти в этих воспоминаниях хоть какое-то утешение, хоть какую-то нить, которая связывала бы его с миром, который, казалось, отвернулся от него. «Лена… Катя…» – прохрипел он, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.
Они понимали, что оставаться здесь – значит погибнуть. Нужно было двигаться. Искать выход.
«Влас, вставай!» – крикнул Андрей, с трудом поднимаясь на ноги. Он схватил Власа за руку, помогая ему подняться. Влас, шатаясь, опирался на него.
Они двинулись вглубь квартиры, надеясь найти выход через другую комнату. Но двери, ведущие в коридор, были заперты. Или, скорее, замурованы. Стены, казалось, росли из пола, перекрывая путь.
«Надо пробиваться!» – сказал Влас, чувствуя прилив адреналина. Он ударил кулаком в стену, но лишь почувствовал боль в руке.
Невидимая сила не давала им покоя. Она толкала их, сбивала с ног, пыталась разлучить. Но они держались друг за друга, их единственная надежда.
Они перебирались из квартиры в квартиру через балконы. Каждый переход был рискованным. Невидимая сила пыталась столкнуть их вниз, но они цеплялись за перила, за стены, за все, что попадалось под руку.
В одной из квартир, где стены были покрыты странными, пульсирующими узорами, они почувствовали, как их силы иссякают. Невидимая сила навалилась на них с новой силой, пытаясь раздавить.
Скрип старой петли, влажный запах плесени и затхлости – вот что встретило Власа и Андрея, когда они, задыхаясь, перелезли через перила балкона третьего этажа. Четвертый этаж, их временное убежище, казался теперь далеким и недосягаемым. Внизу, в темноте, зияли пустые проемы окон, словно беззубые пасти. Дом. Этот панельный монстр, казалось, наблюдал за ними, его бетонные стены пульсировали тихим, зловещим ритмом. В квартире третьего этажа были замурованы все окна и было совершенно темно, а дверь балкона сама затворилась и стены панели задвинули её у них перед носом. Влас и Андрей оказались в кромешной темноте.
«Ты уверен, что это единственный путь?» – прохрипел Влас, прижимаясь к холодной стене. Его сердце колотилось где-то в горле, заглушая даже стук собственных шагов.
Андрей, более хладнокровный, но не менее испуганный, кивнул. «Другого выхода нет. Оно… оно не даст нам спуститься. Ты же видел, как оно закрыло лестницу».
«Оно» – это было нечто. Невидимое, но ощутимое. Нечто, что с каждым мгновением, проведенным в этой квартире, становилось сильнее. Они уже испытали это. Первые минуты в этой пустой, заброшенной квартире были наполнены лишь тревогой. Но потом началось. Легкие толчки, словно кто-то невидимый пытался их сдвинуть в темноте. Затем – удары. Невидимые кулаки, невидимые ноги, обрушивающиеся с такой силой, что казалось, кости трещат. Влас почувствовал, как его ребра пронзает острая боль, когда его отбросило к стене. Андрей, пытаясь защититься, получил удар в челюсть, от которого по губе потекла снова кровь.
«Этот дом… он живой, Влас», – прошептал Андрей, вытирая кровь тыльной стороной ладони. «Он не просто проклят. Он дышит. Он ждет».
«Ждет чего?» – Влас с трудом поднялся, опираясь на стену. Его тело ныло, каждый мускул кричал от боли.
«Ждет, когда мы остановимся. Когда перестанем бороться. Тогда он нас… поглотит». Андрей ощупал в темноте стены квартиры на этом этаже. Квартира была типичной для панельного дома – узкие коридоры, маленькие комнаты, обшарпанные обои. Но сейчас она казалась ловушкой, сплетенной из бетона и страха.
«Панельный дом…» – Влас усмехнулся, но смех получился хриплым и безрадостным. «Кто бы мог подумать, что эти серые коробки могут быть такими… зловещими. Все эти одинаковые квартиры, одинаковые окна. Казалось, они созданы для безликой жизни, а не для такого… кошмара».
«Они созданы для того, чтобы быть одинаковыми, чтобы не выделяться», – ответил Андрей. «Но этот дом… он выделяется. Он выделяется своей пустотой. Пустотой, которая пытается нас заполнить».
Внезапно, из глубины квартиры, послышался тихий, но отчетливый звук. Словно кто-то медленно шаркал по полу. Оба замерли.
«Что это?» – прошептал Влас.
«Не знаю. Но оно приближается». Андрей схватил Власа за руку. «Нам нужно идти. Сейчас же».
Они двинулись к двери, ведущей в коридор. Каждый шаг отдавался эхом в тишине, словно предупреждая невидимого преследователя. Коридор был темным, освещенным лишь тусклым светом, проникающим из окон. В конце коридора виднелась другая дверь.
«Надо попробовать», – сказал Андрей.
Они бросились к двери. Андрей дернул ручку. Заперто.
«Черт!» – выругался Влас.
В этот момент, словно по команде, невидимая сила обрушилась на них снова. Влас почувствовал, как его сбивает с ног невидимый таран. Он ударился головой о пол, и перед глазами поплыли звезды. Андрей попытался поднять его, но его самого отшвырнуло в сторону, словно тряпичную куклу. Боль пронзила его бок, и он застонал.
«Мама…» – вырвалось у Власа. Образ матери, такой родной и теплой, мелькнул перед глазами. Ее руки, гладящие его по голове, ее голос, успокаивающий его в детстве. Он вспомнил, как она всегда говорила ему быть осторожным, как она боялась за него. Сейчас эта боязнь матери казалась ему самым ценным сокровищем.
Андрей, превозмогая боль, попытался встать. Он вспомнил Лену. Ее смех, ее глаза, ее прикосновения. Их последняя ночь вместе, такая страстная и нежная. Он чувствовал ее присутствие рядом, словно она шептала ему: «Держись, Андрей. Ты справишься». Эта мысль придала ему сил.
«Влас, вставай!» – крикнул он, его голос дрожал от напряжения. «Мы не можем сдаться!»
Они снова попытались открыть дверь. На этот раз она поддалась. Скрипнув, она распахнулась, открывая вид на еще одну пустую и тёмную квартиру.
«Может, здесь есть выход?» – с надеждой спросил Влас, оглядываясь по сторонам.
«Не знаю. Но там… там было слишком тяжело», – ответил Андрей, прижимая руку к боку. «Этот дом… он питается нашим страхом. Чем больше мы боимся, тем сильнее он становится».
Они осторожно двинулись вглубь квартиры. Каждый шорох, каждый скрип половицы заставлял их вздрагивать. Вдруг Влас остановился.
«Смотри», – прошептал он, указывая на стену.
На обоях, освещённые светом из трещины в стене, словно нарисованные кровью, были видны следы. Следы борьбы. Царапины, пятна, словно кто-то пытался отбиться от невидимого врага.
«Это… это были другие?» – спросил Андрей, его голос был полон ужаса.
«Похоже на то», – ответил Влас. «Этот дом… он не просто дышит. Он пожирает».
Они прошли в следующую комнату. Здесь было еще больше следов крови и даже валялись чьи-то органы.
«Это не просто дом, Андрей», – сказал Влас, его голос стал тише. «Это ловушка. И мы в ней застряли».
Внезапно, из-за двери, послышался тот же шаркающий звук. Он приближался.
«Он идет за нами», – прошептал Андрей. «Нам нужно найти выход. Сейчас же».
Они бросились к окну. Балкона не было. Только глухая стена.
«Черт!» – выдохнул Влас, чувствуя, как холодный пот стекает по спине. «Мы в западне».
Андрей лихорадочно осматривал комнату. Его взгляд упал на шкаф. Он был старым, массивным, с резными дверцами. «Может быть…» – пробормотал он, направляясь к нему.
Влас последовал за ним. Они вместе попытались открыть шкаф. Дверцы поддались с трудом, издавая протяжный стон. Внутри было темно и пахло нафталином. Но там, в глубине, они увидели… проход. Небольшое отверстие, ведущее куда-то в темноту.
«Это может быть выход», – сказал Андрей, его голос звучал неуверенно. «Или еще одна ловушка».
«У нас нет выбора», – ответил Влас, чувствуя, как невидимая сила снова начинает давить на него, словно пытаясь прижать к полу. «Давай!»
Они протиснулись в узкий проход. Он был тесным, пыльным, и казалось, вел вниз. С каждым шагом они чувствовали, как дом вокруг них сжимается, словно гигантский зверь, готовящийся к прыжку. Влас вспомнил свою жену, ее улыбку, ее тепло. Он представил, как она ждет его дома, и это давало ему силы идти дальше. Андрей же думал о своей матери, о ее заботе, о ее вере в него.
Внезапно, проход закончился. Они оказались в еще одной квартире. Эта была совсем другой. Второй этаж. Она была пуста, но в ней не было следов борьбы. Только тишина. И холод. Горел свет, но окна и все наружные выходы были замурованы.
«Где мы?» – спросил Влас, оглядываясь.
«Не знаю», – ответил Андрей. «Но здесь… здесь нет того давления. Словно мы вышли из его объятий».
Они осторожно двинулись по квартире. Вдруг, Андрей остановился. Он смотрел на стену. Там, словно вырезанные острым предметом, были слова: «Не останавливайтесь».
«Это… это предупреждение?» – спросил Влас.
«Или приказ», – ответил Андрей. «Этот дом не хочет, чтобы мы останавливались. Он хочет, чтобы мы двигались. Чтобы мы искали выход».
Они продолжили свой путь, переходя из квартиры в квартиру. Каждая из них была пуста, но каждая хранила свою тайну. В одной они нашли старый альбом с фотографиями, на которых были изображены счастливые семьи. В другой – детские игрушки, разбросанные по полу. В третьей – письмо, написанное дрожащей рукой, в котором говорилось о страхе и отчаянии.
И каждый раз, когда они чувствовали, что силы их покидают, когда боль становилась невыносимой, они вспоминали тех, кого любили. Вспоминали женщин, с которыми делили свою жизнь, свои радости и печали. И эта память, эта любовь, давала им силы идти дальше.
Они не знали, сколько времени прошло. Часы, дни, недели – все слилось в один бесконечный кошмар. Но они продолжали двигаться. Из квартиры в квартиру, из этажа на этаж. И каждый раз, когда они думали, что попали в тупик, они находили новый проход, новый путь.
Иногда им казалось, что они слышат голоса. Шепот, смех, плач. Но они знали, что это лишь иллюзии, порожденные их страхом.
«Мы должны выбраться отсюда, Влас», – сказал Андрей, его голос был хриплым от усталости. «Мы должны вернуться к своим семьям».
«Я знаю», – ответил Влас. «И мы выберемся. Мы найдем выход. Этот дом не сможет нас сломить».
Холодный пот липкой пленкой обволакивал спину. Влас тяжело дышал, чувствуя, как в горле пересохло. Андрей, шатаясь, прислонился к стене, его лицо было белым, как мел. Они бежали по лестнице, спотыкаясь, падая, вставая. Двери квартир были открыты — пустые, выжженные, как глазницы черепа. В одной — детская кроватка с рваным матрасом. В другой — стол, на котором лежал старый телефон с оборванным шнуром.
Вот и первый этаж. Квартира. Темно. Дверь за ними захлопнулась с оглушительным щелчком, отрезая от остатков света.
«Здесь,» — прохрипел Андрей, ощупывая стену в поисках выключателя. Безрезультатно.
Влас прислушался. Тишина. Давящая, зловещая тишина, нарушаемая лишь их собственным сбившимся дыханием.
«Что это было?» — прошептал он, чувствуя, как по спине пробегает холодок.
Андрей молчал, вглядываясь в темноту. Вдруг, в углу комнаты что-то шевельнулось. Тень. Не просто тень, а нечто, имеющее форму, но лишенное четких очертаний.
«Бежим!» — заорал Андрей, дергая Власа за рукав.
Они бросились вглубь квартиры, спотыкаясь о разбросанные вещи. В следующей комнате их ждала та же картина: пустота, холод и ощущение чьего-то незримого присутствия.
И тут началось.
Сначала легкий толчок, словно кто-то невидимый подтолкнул в спину. Потом удар, ощутимый, болезненный. Влас охнул, схватившись за плечо.
«Что снова оно?» — закричал он, оглядываясь по сторонам.
Андрей молчал, его лицо исказилось от боли. Он держался за живот, сквозь пальцы сочилась кровь.
«Оно здесь,» — прошептал он, его голос дрожал от ужаса. «Оно нас бьет.»
Они бежали дальше, из комнаты в комнату, из квартиры в квартиру. На втором этаже, потом на третьем. Каждая квартира была копией предыдущей: пустая, мертвая, пропитанная страхом. И в каждой их ждала невидимая атака. Удары становились сильнее, боль невыносимой. Кровь заливала лица, одежду.
«Плющ,» — вдруг пробормотал Влас, его глаза безумно блестели в полумраке. «Ты видел, как плющ обвивает старые дома? Он такой живучий, такой… настойчивый.»
Андрей посмотрел на него, не понимая. «Какой плющ, Влас? О чем ты?»
«Он душит, Андрей. Медленно, но верно. Как эта… штука. Как этот дом.»
Он замолчал, закашлявшись кровью. Андрей понял, что Влас сошел с ума от страха. Он пытался отвлечься, найти хоть какую-то точку опоры в этом кошмаре.
«Да, плющ,» — пробормотал Андрей, пытаясь поддержать его безумный разговор. «Он красивый, когда цветет. Такие маленькие, белые цветочки.»
Они продолжали бежать, избитые, окровавленные, разговаривая о плюще, как о спасении. Это был их способ выжить, не сойти с ума окончательно.
Проделав быстрый круг по девяти этажам панельного дома снова, Влас и Андрей вернулись на второй этаж, где в одной из квартир они нашли человеческие органы.
Скрипнула дверь, и Влас с Андреем оказались в привычной темноте. Второй этаж. Их второй дом, их убежище, их ловушка. Круг по девятиэтажке закончился, как и всегда, здесь. Дверь за ними с глухим стуком захлопнулась, отрезая последние отголоски внешнего мира. В воздухе висел тяжелый, металлический запах. В полной темноте, ощупывая стены, они наткнулись на что-то мягкое, податливое, а затем – на что-то твердое и влажное. Человеческие органы. В темноте они казались еще более чудовищными, чем могли бы быть при свете. Окна, как всегда, были замурованы. Бетонные плиты, плотно прилегающие к рамам, не пропускали ни лучика света, ни глотка свежего воздуха.
– И тут – шёпот.
Сначала он был едва слышен, как шелест сухих листьев. Потом стал громче, проникая сквозь стены, сквозь их кости, прямо в мозг. Невидимая сила начала их бить. Удары были резкими, болезненными, но беззвучными. Только глухие удары по телам, только стоны, вырывающиеся из их груди. Панельный дом, казалось, ожил. Открытые квартиры на этажах с первого по третий, где уже давно не было жильцов, теперь стали ареной для их мучений. Что-то невидимое, но ощутимое, терзало их, оставляя кровавые следы на коже.
– Война… – прохрипел Влас, пытаясь отвлечься от боли. – Ты помнишь, Андрей, как мы читали про ту войну? Про фельдмаршалов, про тактику…
Андрей, прижимая руку к кровоточащей ране на боку, кивнул. Его глаза, даже в темноте, казались безумными.
– Фельдмаршал… Да, фельдмаршал. Слова. Слова, которые ничего не значат, когда тебя бьют. Когда ты не видишь, кто бьет.
Они двигались, спотыкаясь, натыкаясь друг на друга, в поисках выхода. Из квартиры в квартиру, через проломы в стенах, через открытые двери, которые вели в такие же темные, пустые помещения. Каждый шаг был риском, каждый звук – предвестником новой атаки.
– А слова… – продолжал Влас, его голос дрожал. – Слова, которые мы говорили. Они тоже были как фельдмаршалы. Командовали нами. А теперь… теперь они просто слова. Пустые.
– Пустые, как эти квартиры, – прошептал Андрей, его дыхание стало прерывистым. – Пустые, как наши тела.
Они бежали, преследуемые невидимым врагом, их разум медленно погружался в безумие. Войны, фельдмаршалы, слова – все смешалось в их сознании, превращаясь в отчаянную попытку удержаться на грани реальности. Каждый удар, каждый стон, каждый шаг в темноте приближал их к полному забвению. И в этой кромешной тьме, среди разбросанных человеческих органов, они продолжали свой бег, их единственной надеждой было найти выход из этого проклятого дома, из этого проклятого мира. Но выход, казалось, был так же замурован, как и окна их квартиры на втором этаже.
И тут — шёпот.
Он звучал не из одного места, а из всех стен сразу, как будто бетонные панели шептали:
«Вы не сможете выбраться…»
Голос был женский, но искажённый, как запись, прокрученная в обратную сторону.
Влас остановился, сжав кулаки:
— Кто ты?! Покажись!
«Вы здесь навсегда. Вы никогда не найдёте то, что ищете. Вы просто призраки в этом доме…»
Из ничего — удар в почки. Андрей упал, вскрикнув.
Ещё удар — в висок.
Ещё — в грудь.
Рёбра ломались с хрустом.
Кровь сочилась из ушей.
Андрей почувствовал, как нога вывернулась — голень хрустнула, будто палка.
Он сел, дрожа, и вдруг засмеялся. Слёзы катились по окровавленным щекам.
— Влас… Влас, ты понимаешь?.. — хрипел он. — Мы уже мертвы. Мы — гроза, которая прошла и никого не напугала.
Влас схватил его за плечо:
— Нет. Мы не гроза. Мы — молния. И мы разорвём этот дом.
Они продолжали просто бежать по квартирам панельной девятиэтажки.
Их отчаяние было как плот, разбитый о скалы. Они — корабль без паруса, дрейфующий в тумане. Каждый шаг — в никуда. Каждая надежда — обман. Дом играл с ними, как кошка с мышами, не давая умереть, но и не отпуская.
Они думали:
— Может, прыгнуть с крыши? — но дверь на чердак намертво заварена.
— Пробить стену? — но бетон толщиной в полметра, а подручных инструментов нет.
— Кричать? — но звук не выходит за пределы квартиры. Дом поглощает всё.
Они вспомнили росток фасоли — «даже в самой твёрдой почве росток найдёт путь наверх». Фасоль — символ упрямства, вертикального роста вопреки всему среди аграриев.
— Мы — как фасоль, — прошептал Влас. — Даже если нас закопали — мы пробьёмся.
На восьмом этаже, в самой тёмной квартире, они увидели рисунок на стене. Он был сделан кровью — тёмной, почти чёрной. Это был иероглиф, напоминающий зерно пшеницы, но с изломанными линиями: вертикальная черта — стебель, две дуги сверху — колос, капля внизу — зерно, падающее в землю.
— Это знак, — прошептал Андрей. — Знак пуда зерна… легенды о том, что тот, кто найдёт пуд истинного зерна, получит силу пробудить мёртвое.
Они вспомнили: в каждой квартире — остатки еды. В шкафах — банки с крупой, мешки с мукой.
— Это не случайно, — сказал Влас. — Дом испытывает нас. Ищет того, кто помнит землю.
Но слова о земле и зерне прозвучали как эхо в пустоте, потому что в этот момент из коридора донёсся звук. Не шаги, не скрип, а что-то более зловещее – будто сама плоть здания стонала и рвалась. Невидимая сила ударила Власа сбоку, сбивая с ног. Он упал, ударившись головой о пол. Андрей успел лишь вскрикнуть, прежде чем его самого подхватило и швырнуло в стену. Боль пронзила тело, воздух выбило из лёгких.
Они лежали на полу, задыхаясь, чувствуя, как по лицу стекает горячая, липкая кровь. Невидимый враг не останавливался. Удары сыпались со всех сторон, глухие, тяжёлые, будто стены ожили и решили раздавить их. Панельный дом, казавшийся раньше лишь заброшенным лабиринтом, превратился в смертельную ловушку.
— Цемент… — прохрипел Влас, пытаясь подняться. Его губы были разбиты, из носа текла кровь. — Они так любезно замуровали всё… с первого по третий этаж… будто заботились.
Андрей, прижимая руку к рассечённой брови, кивнул. Безумие уже начинало проникать в их сознание, смешивая страх с абсурдными мыслями.
— Да, цемент… — повторил он, его голос дрожал. — Такой ровный… как будто кто-то старался. Может, это и есть истинное зерно? Цемент, который всё запечатывает?
Они ползли, отступая от невидимых атак, перебираясь из одной квартиры в другую. Двери были распахнуты, квартиры пусты, но ощущение присутствия чего-то чудовищного было осязаемым. В одной из комнат они наткнулись на остатки старой штукатурки, осыпавшейся со стен.
— Смотри, Андрей, — Влас указал дрожащим пальцем. — Это тоже цемент. Только старый. Он тоже помнит землю, наверное.
— Или он помнит, как его сюда привезли, — добавил Андрей, его глаза были пустыми и потерянными. — Как его месили… как он застывал. Как он стал частью этого дома.
Каждый удар невидимой силы отбрасывал их назад, но они продолжали двигаться, ведомые инстинктом выживания и странным, искажённым пониманием происходящего. Они искали выход, но находили лишь новые квартиры, новые остатки еды, новые свидетельства того, что этот дом был не просто заброшен, а наполнен чем-то древним и враждебным.
— Этот дом… он как гигантский мешок с цементом, — пробормотал Влас, когда очередной удар заставил его упасть на колени. — И мы… мы как зерна, которые пытаются прорасти сквозь него.
— Но зерно падает в землю, Влас, — ответил Андрей, его голос был почти шепотом. — А здесь… здесь только цемент. И кровь.
Они продолжали свой отчаянный путь, избитые, окровавленные, их разум медленно погружался в пучину страха и безумия.
Сырой, затхлый воздух панельного дома давил на легкие, как тяжелое одеяло. Влас и Андрей, избитые до полусмерти, лежали на холодном линолеуме одной из пустых квартир. Двери всех квартир, от первого до третьего этажа, были распахнуты, словно зияющие раны в теле заброшенного здания. Невидимая сила, обитавшая в этих стенах, методично ломала их, нанося удары, которые не оставляли синяков, но проникали в самую суть.
Кровь текла из глаз, обжигая кожу. Но это была не просто рана. Это был вирус, который Дом внедрял в своих жертв, чтобы сломить их волю, превратить в безвольных марионеток. Но вирус оказался ключом.
— Он думал, что боль сломает нас, — прохрипел Влас, его голос был хриплым шепотом. — Но боль пробудила.
Кровь из глаз — не симптом смерти, а ритуал очищения. Дом не мог контролировать тех, кто принял страдание как путь.
Андрей, с трудом поднявшись на ноги, огляделся. Пустые комнаты, обшарпанные стены, запах плесени и отчаяния. Он схватил Власа за руку, помогая ему встать.
— Нам нужно выбраться отсюда, — сказал Андрей, его голос дрожал. — Нужно найти выход.
Они двинулись вперед, переходя из квартиры в квартиру, словно призраки в лабиринте. Каждый шаг отдавался болью в избитом теле, но в глазах горел огонек надежды.
— Помнишь, как мы мечтали о море? — внезапно сказал Андрей, его взгляд был затуманен безумием. — О том, как будем плыть на корабле, рассекая волны…
— Мель, — прошептал Влас, его голос был далек и отрешен. — Мы сядем на мель. И будем ждать.
Они говорили о кораблях, о море, о мелях, пытаясь отвлечься от ужаса, который их окружал. Слова звучали как заклинание, как попытка удержать рассудок на грани безумия.
— А потом, когда солнце сядет, мы увидим звезды, — продолжал Андрей, его глаза блестели. — И они будут отражаться в воде, как бриллианты.
— И мы будем слушать шум волн, — добавил Влас, его голос стал чуть громче. — И забудем обо всем.
Они шли дальше, перепрыгивая через провалы в полу, пробираясь сквозь завалы. Каждый новый шаг был испытанием, но они не сдавались. Вирус, который должен был их сломить, теперь стал их оружием. Он очищал их, делал сильнее.
— Мы не сломаемся, — сказал Влас, его голос был твердым. — Мы пройдем через это.
Андрей кивнул, его взгляд был полон решимости. Они были готовы принять страдание, принять боль, потому что знали — это путь к свободе. И где-то там, за стенами этого проклятого дома, их ждал мир, где они смогут снова дышать полной грудью, где не будет невидимых врагов и бесконечных коридоров отчаяния.
В одной из квартир они нашли старое пальто — тяжёлое, с подбитыми плечами. На подкладке — вышитый тот же иероглиф зерна.
— Это не просто пальто, — сказал Андрей. — Это оболочка, как у зерна. Оно защищает росток.
Они надели пальто вместе, вдвоём — как единое существо.
И в тот момент дом зашатался. Стены панельного дома, казалось, дышали холодом и запустением. Пустые квартиры, словно глазницы без зрачков, смотрели в никуда. Влас и Андрей, облаченные в старое пальто, ощущали его тяжесть как бремя, но и как защиту. Иероглиф зерна на подкладке пульсировал слабым, едва уловимым теплом.
Внезапно, тишину разорвал низкий, утробный гул. Он исходил отовсюду и ниоткуда одновременно. Пол под ногами задрожал, и из щелей в стенах потянулся невидимый, но ощутимый холод.
«Что это?» – прошептал Влас, его голос дрожал.
Андрей не успел ответить. Невидимая сила ударила с такой яростью, что их отбросило к стене. Боль пронзила тело, острая, обжигающая, словно тысячи раскаленных игл. Они упали, сбитые с ног, пальто распахнулось, обнажая их перед лицом неведомой угрозы.
Удары сыпались со всех сторон. Невидимые кулаки били по ребрам, по лицу, по ногам. Влас и Андрей пытались защититься, но их движения были скованны, а противник – неуловим. Кровь хлынула из рассеченной губы Андрея, смешиваясь с потом и пылью. Влас почувствовал, как ломается что-то внутри, но боль была настолько всепоглощающей, что он не мог даже крикнуть.
«Катастрофа!» – прохрипел Андрей, пытаясь подняться.
Они ползли, перекатывались, цеплялись за стены, пытаясь найти хоть какое-то укрытие. Невидимый враг не давал передышки, преследуя их по коридорам, через пустые квартиры. Каждый шаг был мучением, каждый вдох – борьбой.
«Квартира!» – крикнул Влас, указывая на приоткрытую дверь.
Они ввалились внутрь, захлопнув за собой дверь. Но и здесь не было покоя. Стены начали сжиматься, потолок опускаться. Казалось, сам дом решил их раздавить.
«Пальто!» – вспомнил Андрей.
Они снова натянули его, прижимаясь друг к другу. Иероглиф на подкладке вспыхнул ярче, словно отвечая на их отчаяние. Земля, черная и живая, снова потекла из-под ткани, но на этот раз она не разрушала, а защищала. Она окутала их, создавая кокон, непроницаемый для боли и разрушения.
Мир вокруг растворился в вихре земли и света. Когда вихрь утих, они обнаружили себя стоящими посреди просторной комнаты. Стены были украшены старинными гобеленами, а в воздухе витал запах пыли и чего-то неуловимо сладкого. Они были снова в особняке.
Но теперь они знали. Боль, которую они пережили, была не просто физическим страданием. Это было испытание, очищение. И они поняли: выход не снаружи – внутри.
Вторая фаза — боль ими пройдена. Они падали, их избивали невидимые руки, кости ломались, и кровь заливала глаза. Но они поднимались и шли вперёд, потому что знали: это не тело болит, а душа освобождается от чего-то тяжёлого и тёмного. Они живы здесь. Они снова хотя бы в особняке.
Особняк дрожал. Не от ветра, не от землетрясения. Он дрожал изнутри, как стакан, наполненный до краев, когда по нему стучат пальцем. Влас и Андрей, два человека, чьи разумы давно сплелись в причудливый, болезненный узор, ощущали это дрожание каждой клеткой. Они искали пуд зерна. Не для еды, не для посева. Просто пуд зерна. В этом особняке, где каждый шорох был шепотом, а каждая тень – чьим-то взглядом.
Третья фаза. Они знали, что это третья фаза. Первая была «Страх» – когда они ощущали физическое присутствие чего-то чужого, когда стены казались живыми, а пол под ногами – податливым, как плоть. Вторая – «Боль» – когда особняк начал играть с их эмоциями, вызывая страх, отчаяние, а иногда и неистовую, необъяснимую радость. Теперь же наступила «Разум».
«Ты слышишь?» – прошептал Влас, его голос был хриплым, как старая бумага. Он прижимал ухо к холодной, покрытой плесенью стене.
Андрей кивнул, его глаза, обычно блуждающие, сейчас были прикованы к пустоте. «Они говорят. Слова. Но не те, что мы знаем.»
Их шизофрения была не просто болезнью. Она была ключом. Ключом к этому месту, которое, казалось, питалось их раздробленными сознаниями. Особняк не просто отражал их безумие, он его усиливал, искажал, превращал в оружие.
«Это… это как будто мои мысли, но чужие,» – пробормотал Андрей, его пальцы нервно теребили край своей ветхой рубашки. «Они проникают. Пытаются… переписать.»
Влас медленно повернулся, его взгляд был полон странного, почти благоговейного ужаса. «Они показывают нам. То, что было. То, что будет. Но все… неправильно.»
Перед их глазами начали возникать образы. Не четкие картины, а скорее фантомы, сотканные из теней и отголосков. Влас увидел себя, стоящего на вершине холма, окруженного тысячами зернышек, каждое из которых шептало его имя. Но зернышки были черными, как уголь, и их шепот был полон боли.
Андрей же увидел себя в огромной библиотеке, где книги были написаны на языке, состоящем из криков и плача. Он пытался читать, но буквы расплывались, превращаясь в лица людей, которые смотрели на него с немым укором.
«Они хотят, чтобы мы поверили,» – сказал Влас, его голос дрожал. «Поверили, что это реальность. Что мы… это они.»
«Но мы не они!» – воскликнул Андрей, его голос сорвался на крик. Он схватил Власа за руку, его пальцы были ледяными. «Мы – это мы. Влас. Андрей. Мы ищем зерно.»
«Зерно…» – повторил Влас, его взгляд снова устремился в пустоту. «Зерно – это знание. Знание, которое они хотят нам дать. Или забрать.»
Они шли дальше, сквозь коридоры, которые меняли свою форму, сквозь комнаты, где воздух был густым от невысказанных слов. Каждый шаг был борьбой. Борьбой с наваждением, с голосами, которые теперь звучали изнутри их собственных черепов.
«Я вижу… я вижу, как зерно растет,» – прошептал Андрей, его глаза были широко раскрыты. «Оно растет из глаз. Из ушей. Из рта.»
Влас почувствовал, как его собственное тело начинает дрожать. Он ощущал, как что-то прорастает под его кожей, как будто тысячи крошечных ростков пытаются пробиться наружу. Он видел, как его пальцы удлиняются, как ногти превращаются в острые, черные зернышки.
«Нет,» – прошептал он, пытаясь оттолкнуть это ощущение. «Это не мы. Это особняк.»
Но особняк смеялся. Смех был не звуком, а вибрацией, проникающей в кости, в самую суть их существа. Он смеялся над их попытками сопротивляться, над их хрупкой реальностью, которая рассыпалась под натиском чужого разума.
«Они хотят, чтобы мы стали частью этого,» – прохрипел Влас, его голос был почти неслышен. «Чтобы мы стали зерном. Чтобы мы дали им новую жизнь.»
Андрей закричал, но звук утонул в гуле, который теперь заполнял все вокруг. Он видел, как стены особняка пульсируют, как узоры на обоях оживают, превращаясь в бесконечные ряды зернышек, которые смотрели на него. Они смотрели с жадностью, с голодом, с обещанием забвения.
«Пустота…» – прошептал Андрей, его взгляд стал стеклянным. «Они обещают пустоту. И покой.»
Влас почувствовал, как его собственное «я» начинает растворяться. Границы между ним и Андреем, между ними и особняком, стирались. Он видел, как Андрей превращается в одно из тех черных зернышек, как его тело сжимается, становится твердым, безжизненным. Но в то же время, он чувствовал, как это зернышко становится частью его самого.
«Зерно…» – прошептал Влас, его губы едва шевелились. Он протянул руку, и его пальцы, уже покрытые черной, блестящей оболочкой, коснулись пустоты, где только что был Андрей. «Мы нашли пуд зерна.»
Особняк затих. Дрожь прекратилась. Наступила тишина, такая глубокая, что казалось, она поглощает все звуки мира.
Но вот впереди показались очертания старинного камина, в котором мерцали угли, отбрасывая зловещие отсветы на стены. Стены, полы, потолки — всё стало прозрачным, будто дом был вырезан изо льда, растаявшего в чужом сне. Влас и Андрей стояли посреди холла, но теперь видели не просто комнаты, а слои времени, наложенные друг на друга, как плёнки в кинопроекторе. Каждая дверь вела не в помещение, а в воспоминание. Каждый шаг отзывался эхом из детства, из больницы, из того самого дня, когда их разделили.
Пуд зерна — грубый, деревянный ящик с выжженной надписью «Не открывай» — стоял посреди лестницы, но теперь он не двигался. Он ждал.
— Это не испытание, — прошептал Андрей, его голос дрожал, как натянутая струна. — Это обратный отсчёт.
— Она была здесь, — сказал Влас, глядя в пустоту. — Не призрак. Не наваждение. Она была настоящей.
И тогда они увидели.
Через прозрачные стены особняка проступила тень женщины. Не в чёрном платье, не с пустыми глазами, как во снах, а в чём-то, напоминающем национальный татарский костюм, но истлевший, будто сотканный из пыли веков. Её лицо было измождённым, кожа тусклой, а глаза… глаза горели нездоровым, фосфоресцирующим светом. Она не была доктором. Она была зомби. И от неё исходил едва уловимый, сладковатый запах, который, казалось, проникал прямо в лёгкие.
— На самом деле… — прошептала она, и её голос был похож на шорох сухих листьев, смешанный с шипением. — На самом деле, всё гораздо проще.
Влас и Андрей замерли. Этот запах. Эта фраза. Они знали её. Она была частью их кошмаров, частью того, что их разделило.
— Она подманивает нас, — прохрипел Андрей, его глаза метались по комнате, пытаясь ухватиться за ускользающую реальность. — Ядом. Она хочет нас отравить.
— Но почему? — Влас чувствовал, как холодный пот стекает по спине. — Мы же не ищем её. Мы ищем пуд зерна.
— Мы искали пуд зерна, — поправил Андрей, его голос становился всё более истеричным. — Но это была ложь. Всё было ложью. Это третья фаза. Разум.
Особняк зашевелился. Пол начал распадаться на фрагменты — это были карты сознания, схемы мышления, диаграммы расщепления личности. Каждая комната — это часть их разума, замурованная под страхом, болью, ложью. Но теперь эти части стали видимыми, осязаемыми, и они были наполнены ужасом.
Влас видел, как стены его комнаты превращаются в бесконечные коридоры, где каждый поворот ведёт к его собственным страхам. Он слышал голоса, шепчущие его имя, обвиняющие его, смеющиеся над ним. Он видел себя ребёнком, одиноким и испуганным, и себя подростком, полным ярости и отчаяния.
Андрей же оказался в лабиринте из зеркал, где каждое отражение искажало его лицо, превращая его в чудовище. Он слышал смех, который был одновременно его собственным и чужим, и видел, как его руки превращаются в когти, а зубы – в клыки. Он кричал, но его крики тонули в стенах комнаты особняка. Он кричал, но его крики тонули в какофонии искажённых отражений.
Зомби-женщина, её истлевший национальный костюм колыхался, словно от невидимого ветра, медленно приближалась. Её фосфоресцирующие глаза были прикованы к ним, а сладковатый запах яда становился всё сильнее, проникая в самые глубины их сознания.
— На самом деле… — повторила она, и в её голосе прозвучала нотка торжества. — На самом деле, вы сами себя сюда привели. Вы искали ответы. Вы искали выход.
Влас почувствовал, как его ноги отказываются двигаться. Он видел, как пол под ним превращается в бурлящую массу из обрывков воспоминаний, где смешивались образы матери, отца, той самой больничной палаты, где их разделили. Он видел себя, маленького, плачущего, и себя, взрослого, с пустыми глазами.
— Это не пуд зерна, — прошептал он, его голос был едва слышен. — Это мы. Мы сами себя заперли.
Андрей, задыхаясь от ужаса, пытался разбить зеркала, но они были твёрдыми, как сталь. Каждое разбитое осколок порождал новое, ещё более искажённое отражение. Он видел, как его тело распадается на части, как его разум превращается в хаос.
— Она… она не зомби, — прохрипел Андрей, его глаза были полны безумия. — Она – это мы. Это наши страхи. Это наша ложь.
Зомби-женщина остановилась перед ними. Её губы, покрытые серой плёнкой, медленно растянулись в подобие улыбки.
— На самом деле… — прошептала она, и в этот момент её голос стал голосом каждого из них, голосом их внутреннего демона. — На самом деле, вы никогда не были разделены. Вы всегда были одним. И вы всегда были здесь.
Влас и Андрей посмотрели друг на друга. В глазах друг друга они увидели отражение своего собственного безумия, своего собственного страха, своей собственной боли. Особняк вокруг них продолжал распадаться, превращаясь в бездонную пропасть, в которой тонули их последние остатки разума.
Особняк дышал. Не так, как дышит живое существо, а как старый, прогнивший дом, где каждый скрип половицы, каждый шорох в стенах – это вздох умирающего. Влас и Андрей, два осколка одного разбитого разума, бродили по его затхлым коридорам, ведомые призрачным зовом пуда зерна. Для них это было не просто зерно, а ключ, способ вернуть утраченную целостность, найти причину своего раздвоения.
Их путешествие началось с первой фазы – физического мира, где стены были реальны, а тени – лишь игрой света. Они шарили по пыльным шкафам, переворачивали ветхие кресла, их пальцы скользили по холодной, покрытой паутиной мебели. Андрей, вечно настороженный, вздрагивал от каждого звука, его глаза метались по углам, выискивая невидимых врагов. Влас же, более спокойный, но не менее одержимый, методично исследовал каждый сантиметр, его взгляд был прикован к полу, к стенам, к потолку, словно он искал нечто, что могло бы прорасти из самой материи.
Вторая фаза – эмоциональная – накрыла их внезапно, как приступ лихорадки. Особняк начал играть с ними, отражая их внутренние бури. В одной из комнат, где обои отклеились, обнажив сырую штукатурку, Андрей увидел лицо матери, искаженное криком. Влас же почувствовал запах детской мочи, запах страха, который он когда-то испытывал, будучи маленьким. Эмоции захлестнули их, смешиваясь в дикий, неистовый коктейль. Андрей рыдал, обвиняя невидимых мучителей, Влас же застывал в оцепенении, погруженный в бездну воспоминаний, которые он сам же и пытался забыть. Пуд зерна казался теперь недостижимым, погребенным под лавиной боли и отчаяния.
И вот, они оказались в третьей фазе – разума. Это было не место, а состояние. Особняк перестал быть просто зданием. Он стал их общим сознанием, искаженным, фрагментированным, но все еще живым. Стены начали пульсировать, словно вены, по которым текла густая, черная кровь. Потолки изгибались, превращаясь в бездонные пропасти, а полы – в зыбучие пески, грозящие поглотить их целиком.

«На самом деле…» — раздался голос. Он был не извне, а изнутри их самих, из самой сердцевины этого искаженного мира. Голос был усталым, человеческим, лишенным всякой угрозы, но от этого еще более пугающим.
Перед ними, словно сотканная из тумана и отчаяния, появилась Женщина. Она не вышла из тени, а возникла из их общего разума, из той части, которая еще помнила свет. Она стояла перед чем-то, что казалось алтарем, но вместо икон там были осколки зеркал, отражающие их искаженные лица. Она положила на этот алтарь руку, и в этот момент мир вокруг них замер.
«На самом деле… вы никогда не были одни», — прошептала она, и ее слова эхом отдавались в их черепах, словно молоточки, бьющие по барабанным перепонкам. «Вы — два голоса одного сознания, разделенные травмой».
Андрей закричал. Его страх, всегда готовый вырваться наружу, теперь обрел форму. Он видел, как его тело распадается на части, как его конечности отрываются и улетают в бездну. Он чувствовал, как его разум разрывается на мелкие кусочки, как каждый кусочек кричит от боли.
Влас же, напротив, застыл. Его память, его вторая сущность, начала собирать эти разлетающиеся части. Он видел, как Андрей, его страх, его боль, его отчаяние, были лишь отражением чего-то более глубокого, чего-то, что они оба пытались похоронить.
«Влас — это память», — продолжила Женщина, и ее голос стал тише, словно она говорила с самой собой. «Андрей — это страх».

Они оба смотрели на нее, их глаза, полные безумия и надежды, были прикованы к ее фигуре.
«А пуд зерна… это правда, которую вы похоронили».
Их взгляд упал на массивный деревянный стол в центре комнаты. На нем, в старинной глиняной миске, лежал пуд зерна. Оно мерцало в тусклом свете, словно храня в себе тайну жизни.
Третья фаза — разум. Особняк вдруг стал прозрачным, и они увидели, что это не просто здание, а символ чего-то большего. Пуд зерна оказался не просто предметом, а вызовом, который нужно принять. Женщина, которая преследовала их в кошмарах, оказалась не призраком, а частью их памяти. И её слова «На самом деле...» стали ключом к истине.
Но когда они, наконец, разгадали тайну, особняк отделил себя от основного пространства реального физического мира. За окнами была белая пропасть, и в бездну шёл красный снег, падая в никуда. Они поняли, что не могут покинуть это место.
Влас и Андрей осознали, что пуд зерна, который они нашли, был не просто ключом к разгадке, но и ловушкой. Они были пленниками своих воспоминаний и страхов, и теперь им предстояло найти способ выбраться из этого кошмара и вернуться в реальный мир.
— Мы прошли, — сказал Андрей, глядя на Власа. — Мы не искали золото. Мы искали себя.
Они открыли сундук. Внутри — не сокровища. Не золото. Не драгоценности.
А один-единственный пуд зерна. В старом мешке. С вышитым словом: «Живи».
Они взяли его. И вышли из особняка. Уже не беглецы. Не жертвы. А те, кто прошёл испытание.
И когда они вернулись в свой уютный дом, поставили мешок на стол — постер с женщиной вдруг потускнел. Будто она, наконец, успокоилась.
Они знали: их жизнь не будет прежней. Но теперь она была настоящей.
Последний сигнал зловещих эмоций поступил в их души именно отсюда — из старого заброшенного особняка, расположенного глубоко в лесу. Он был похож на скелет, выбеленный временем и ветрами, с пустыми глазницами окон, смотрящими в вечную ночь. Для двух больных шизофренией журналистов, одержимых городскими легендами и паранормальными явлениями, это место было последним рубежом. Наконец Влас и Андрей нашли ответы на свои вопросы «На самом деле…»