Двойной удар

Бабушка, не переставая повторять Господи помилуй, лежала на кровати, и смотря к тому времени уже почти нечего невидящими глазами в белоснежный потолок, трясущейся рукой крестилась. Давление у неё в очередной раз зашкаливало и по всем признаком мне думалось, что сегодня она умрёт. Я сидел рядом в том самом кресле, которое много лет назад в годовалом возрасте мною же было прописано насквозь. Всё вокруг постоянно напоминало о счастливом, безоблачном детстве, окружённом любовью и заботой. К горлу подступал ком, который казалось, вот-вот должен преобразоваться в слёзы, но слёз почему-то не было. Ком то подступал, то подавленный моими усилиями в очередной раз растворялся, где то в глубинах моего организма. В дверь позвонили. В квартиру вошёл невысокого роста, щуплый врач скорой помощи и две холеного вида совсем не щуплые в белых халатах медсестры. В нос мне сразу ударил запах алкоголя.

— Здравствуйте! Что тут у нас? – на распев торжественно проговорил доктор как-то неуклюже пытаясь вставить в уши слушалку.

Выслушав симптомы, врач также неуклюже что то напевая себе под нос достал из чемоданчика с красным крестом аппарат для измерения давления и стал пытаться нацепить манжет на руку непрестанно молящейся, уже казалось что то заподозрившей бабушке. Одна из тёток медсестёр с раскрасневшимся лицом, заметив что у доктора ничего не получается, принялась ему помогать. Наконец справившись с задуманным и накачав также с трудом резиновой грушей приборчик, спасатель эскулап, с умным видом закатив глаза под лоб, стал спускать с манжета воздух. Пытаясь придать своему виду, на сколько это было возможно значимости, доктор пытался что то услышать в слетевшую с одного уха слушалку. В комнате воцарилась тишина. В друг он покраснел и сотрясаясь всем телом, чуть не падая со стула, начал громко икать и крякать. К его горлу, как мне показалось, тоже подступил ком, только это был ком не назревшего плача, а подступивших рвотных масс, которые, как справедливо показалось всем присутствующим, вот-вот могли вырваться со страшной зловонной силой наружу.

— Тазик. Дайте тазик – прохрипел врач, схватившись за шею.
— Да он же пьяный! – возмущённо воскликнул я.

— Сам ты пьяный! Не видишь плохо доктору! – закрывая своим телом «спасателя», уперев в бока руки и дыхнув на меня алкогольным перегаром, стала хамоватым тоном заступаться за своего собутыльника медсестра. — Да вы тут все походу бухие? — закричал я, вскочив, со своего, с детских лет любимого кресла. -Скорую. Вызовите скорую. — прохрипел врач, к тому времени уже изрядно наблював, в принесённый эмалированный таз с цветочками. — Господи помилуй! – взмолилась теперь уже за пьяницу врача, казалось переставшая умирать, крайне удивлённая происходящим Бабуля.
Приехавший врач с санитаром второй скорой помощи, к великому счастью всех присутствовавших трезвый, сразу всё понял. Смерив давление Бабушке, он распорядился поставить ей какой то укол, что то написал на бланке рецепта, и взяв с санитаром, своего коллегу под руки, который надо сказать к тому времени изрядно повеселел, удалился.

— Не болейте! Счастья вам! Здоровья! — выкрикивал уводимый под руки взбодрившийся благополучной развязкой «спасатель».
— Стыдно должно быть. Человеку плохо, а вы? – заплетавшимся языком, укоризненно проговорила, пьяная медсестра, взглянула в мою сторону и удалилась.

В квартире вновь воцарилась тишина. Бабушке стало легче, после этого случая она прожила ещё несколько лет и умерла совсем от другой болезни, в этой же комнате, смотря в этот же белоснежный потолок, к тому времени окончательно ослепшими глазами.