Фиг вам!
Алексей Голдобин Возрастные ограничения 18+
Войны — это страшно. Это адский труд, смерть, кровь, лишения, голод, тяготы и потери. Но выставки вооружения, где страны хвастаются друг перед другом своим военным превосходством, — очень эффектно! Летают с запредельным рокотом самолеты, летчики выделывают немыслимые фигуры пилотажа, поднимают тучи пыли танки и бронетранспортеры, блестят у причала начищенные до умопомрачительного блеска корабли. Вокруг экспонатов — военные в подогнанных мундирах, арабы в белых чалмах, европейцы в элегантных костюмах, дамы в открытых нарядах. Глазу приятно. Особенно привлекает посетителей стрельба из орудий крупного калибра.
Чем он крупнее, тем интереснее наблюдать. Острые ощущения от выстрела самоходной 155-миллиметровой гаубицы гарантированы даже тем, кто оказался в радиусе нескольких километров. Те же, кто оказывались ближе, после первого выстрела, кроме звона в ушах, уже ничего не слышали.
Но это видимая часть айсберга. Участники подобных мероприятий испытывают не менее сильные ощущения. Подготовка техники, доставка до места, отладка, пробные запуски требуют колоссальной нагрузки и налагают не менее колоссальную ответственность. И вот назревает такая выставка в одной из африканских стран.
И решает наше военное руководство показать всему миру танк, собранный на одном из уральских заводов. Конечно, танком сейчас никого не удивишь. Но это был не просто танк. Это был особенный танк. Последнее слово техники. Все лучшее, что было наработано за последние годы, но по неизвестным причинам не реализованное в свое время, собрали воедино. Слава богу, разработчики еще остались живы и технологии не утеряны. И, как ни странно, это лучшее еще и работало.
Но полностью укомплектовать и довести до ума смогли лишь один-единственный экземпляр, который в режиме высокой секретности и доставили для показательных испытаний.
Конечно, не только танк. К танку прилагался экипаж из трех человек и два ремонтника на всякий случай, а также большая группа сопровождения: генерал, ответственные руководители, представители министерств и ведомств, переводчики, юристы и прочая обслуга.
Принимающая сторона была немного удивлена, почему русские привезли только один танк, ведь по их убеждению, одна машина в ходе испытаний должна непременно сломаться. Но хозяев заверили, что такая техника никак сломаться не сможет, что такая техника еще никогда не подводила, и хватит одного.
И вот эта машина откатала всю положенную программу. Сложную, надо сказать — не все доехали до финиша. И отстрелялись на “отлично”. Урра! Фурор! Успех! Виват! Банзай! Генерал хлопает в ладоши, руководство радостно улыбается, экипаж утирает пот. Показали всем.
И танк на малом ходу – в ангар. Начальство – на самом полном – отмечать.
Техники перевели дух. Возвращаются!
И влетает танк-молодец в ангар. И встает как вкопанный. Командир спрыгивает с брони. Улыбка на лице. В мыслях очередное звание. А что, пора уже и в жизни определяться. Не все по гарнизонам и танкодромам скитаться. А почему к очередному? Можно и через звание перескочить. Может, сразу дадут майора? А там в Академию. Подполковник, полковник, а дальше, как ни крути, генерал-майор. Вот так-то. Ой, свезло!
И от таких радостных мыслей, что сплелись в клубок жизненной перспективы, уже почти генерал бьет по броне кулаком механику. – Ты давай, ставь танк на место. И присоединяйся. И как будто даже генеральские нотки в голосе появились.
И идет командир к техникам, а там и водка холодная, и огурец нарезан (припасли для такого случая), и хлеб черный с зеленым лучком. И опрокидывает командир целый стакан. Холодная водка обжигает горло. Техперсонал дружно поддерживает. И пока закусывает командир, хмелеет моментально. Все-таки целый день на жаре. Устал. Нервы как струна. Короче, удачно хмелеет. И даже добреет больше, чем обычно. Про экипаж вспомнил. Поощрить ребят надо. Конечно, после того, как начальство самого отметит. Механика обязательно. Не подвел.
И подходит этот механик мрачнее тучи. И, тупо глядя в пол, докладывает, что танк не заводится.
– Ха! Удачно пошутил, – командир смотрит отцовскими глазами. – Ладно, понимаю. Отличная шутка, – протягивает стакан, – прими, заслужил. Потом танк поставишь на место. И чтобы под личным контролем все осмотреть.
– Да чего там осматривать, – хмуро отвечает механик, – движок разбирать надо. Заклинило там что-то.
Командир танка трезвеет со скоростью снаряда, и, соответственно, с такой же скоростью и звереет. Нехорошие предчувствия превращают весь ливер в животе в холодец. В мыслях летят по ветру генеральские погоны. Впрочем, полковничьи и подполковничьи – тоже летят. И летят они журавлиным клином в скорбной тишине. Падают майорские, срываются капитанские, вырываются с мясом лейтенантские. И один шанс остается у командира танка – застрелиться, потому как через три дня новые испытания.
Но умирать в расцвете сил мало кому охота. Командир приказывает: «Всем на ремонт танка!!! Времени два часа!!! Братки, давайте же, а? Не то, сами понимаете…
Да кто же непонятливый? Такая ответственность. Кинулись к танку. Звенят ключи, откручиваются гайки, сбиваются костяшки рук.
И после полной разборки двигателя приходят к выводу, что танк на месте починить нельзя. Заводской дефект.
Все, приехали. Позор! Честь офицера!!! Престиж Родины!!!
Делать нечего, надо идти докладывать начальству.
А начальство с размахом отмечает удачные испытания. Пьют коньячок, закусывают лимончиком, жарят шашлыки из змей. И все довольны сегодняшним днем.
И вмешивается в этот праздник жизни командир танка черный лицом и бледный взглядом. Парадная форма, белоснежный подворотничок. Гладко выбрит, начищен, надушен. Зашел к генералу за пять шагов строевым.
– Товарищ генерал, разрешите доложить!
Генерал само благодушие.
– Потом, потом доложишь. Молодца! Видел. Приказал: «А ну, чарку нашему герою!».
И обращается к командиру танка: «Ну, как? Покажем им кузькину мать?» И вместо молодцеватого и звонкого «Так точно!» слышит сдавленное шипение: «Никак нет».
Генералу показалось, что он ослышался. Коньяк, солнце, эйфория – всякое бывает.
– Что ты сказал, сынок?
– Танк сломался.
– Ты что, перепил с радости?
– Никак нет. Заводской дефект.
Генерал, который уже видел себя в Георгиевском зале Кремля, где сам Президент вручает ему звезду Героя, залпом выпивает стакан коньяка, который предназначался командиру танка.
– Ты хоть представляешь себе последствия?
– Готов понести любое наказание. Вплоть до расстрела.
– А живьем в песок по самые ноздри не желаешь? Тут рядом пустынька есть. Место найдем.
И выпивает второй стакан. И третий. И начинает соображать.Генерал, он и в Африке генерал.
И создается оперативная группа по спасению ситуации, престижа родины и погон. И закрутилась машина.
Командир танка отправляется в ангар на предмет вероятного ремонта на месте. Руководитель делегации едет к организаторам по вопросу переноса испытаний. Генерал выпивает еще стакан коньяка и идет к аппарату. И торжественно, с расстановкой, с металлом в голосе докладывает в Москву о катастрофе.
А в Москве тоже отмечают. Пьют, закусывают, наградные бумаги оформляют. И сначала ни черта не понимают. Какой заводской дефект? Какой ангар? А когда поняли, коротко ответили: «Танк срочно самолетом назад. Отремонтируем на месте». Генерал: «Виноват. Может, ничего не расслышал из-за помех. Как же танк доставить на самолет, он же в ангаре? Не вести же его на буксире через весь город?» На том конце выдали неразборчивую фразу, где понятно было только последнее слово “мать”. После короткой паузы: «Ждите указаний».
Москва трезвеет и звонит на танковый завод. Долго дозванивались.
На заводе торжество. Директор ведомости на премии между тостами подписывает, себя не забывает. Добреет с каждой рюмкой. Видит себя министром, не меньше. Главный инженер пьет и мечтает о кресле директора. Главный технолог пьет и тоже видит себя генеральным. А что? И смогу. И кто еще? И все пьют и планы строят. Строят и пьют.
Звонок из Москвы выветрил хмель. Директор попытался подстраховаться, дескать, не наш дефект. Может, экипаж виноват? Может, там у них солнечный удар. А что, Африка – это такой жаркий континент. Вполне может такое случиться. Пусть еще раз попробуют запустить. Но, остановленный матерным потоком, коротко отвечает: «Так точно! Есть сутки!» Кладет трубку и начинает осознавать весь ужас положения. Москва приказала связаться с делегацией, выяснить причину и устранить неисправность. Директор создает экстренную комиссию и объявляет тревогу. Комиссия собирается и связывается с Африкой по спутнику. И в результате долгих переговоров выясняется, что устранить неисправность может только ветеран завода Ерофеев, пенсионер, попавший в государственную программу «утечки рук» в российском оборонно-промышленном комплексе. Подготовкой квалифицированной смены никто особенно не озаботился, хлопотно это. А такие мастера, как Ерофеев, еще могут пригодиться. Если к ним иметь правильный подход: Отдыхай до срочного заказа, а после грамота за трудовой подвиг и премия в размере ящика водки.
Кинулись искать. А Ерофеев что, не русский? Он после такого подвига и, получив невиданную премию, ударился в загул. Жена сказала, что уехал в деревню к брату. Отправили по адресу машину. Нет Ерофеева. Нет брата. Ушли на рыбалку. Еще два дня назад. Когда вернутся? А кто их знает. Может, сегодня. Может, через неделю. Всякое бывает.
Доложили директору завода. Тот дальше в Москву. Да. Есть такой специалист. Ищем. Сделаем все возможное. И чуть не плача: «Поверьте, найдем. Дело чести. Дайте время».
Но Москва слезам не верит. И время не терпит.
Москва: «Мы пока Верховному докладывать не будем. Срок – сутки. Найти. Поднимайте МЧС, МВД, задействуйте армию, авиацию, народную дружину, население, что там у вас еще есть? И лично, лично участвовать. Отбой».
И началась такая масштабная операция в отдельном квадрате с применением огромного количества людей и техники, что происходящее вызвало в Пентагоне серьезную панику.
А в Африке получают секретный приказ. Неисправный агрегат доставить в Москву. Срочно. Самолетом. Выполнять.
Генерал с обслугой и техники с агрегатом с крейсерской скоростью на аэродром. Но самолет всего один. Ил-76 МД. Высота в холке 15 метров. Размах крыла — 50. Тех же метров.
У экипажа такой современной махины всего-то работы: взлет и посадка. Дальше все автоматика. Автопилот, GPS и бог ещё знает что. А на земле, тем более в чужом порту, можно и расслабиться. И по радио передали, что все прошло на “отлично”. Экипаж пьет холодное пиво, травит байки и проводит регламентные работы. Бортинженер проверяет блок температурного режима, радист занимается ремонтом аппаратуры связи. Шутки, смех, веселье.
И как гром среди ясного африканского неба, из телефона грозный рокот: «Заправиться, запустить двигатели и быть готовыми к взлету. Связаться с диспетчером, вылет согласован».
– К какому взлету? – чертыхается командир корабля (на больших авиалайнерах именно корабля), – Что там у них, от жары мозги расплавились? Но корректно интересуется: «Нельзя ли уточнить, в чем дело? Что, обострение международной обстановки или другой какой раздрай? И вообще, куда летим, какой груз?»
Из трубки голос: «А не много ли вопросов задаешь, командир? Груз сейчас доставят, пункт назначения узнаешь в воздухе».
И нет в этом голосе ничего хорошего.
Командир экипажа, тертый калач, всякое повидал, во многих передрягах побывал. Не понимает сути происходящего, но чувствует ответственность момента. Вызывает по внутренней связи экипаж: «Все на месте? – уже неплохо, – десять минут на сборы. Срочно взлетаем».
Экипаж в недоумении. Какого черта? Бортинженер докладывает по форме: «Пол-управления разобрано. В гидравлике жидкость слита. Второй, шестой и седьмой блоки на профилактике».
Командир экипажа: «Отставить разговоры и панику. Принимаю решение. Подготовить двигатели к запуску. Попробую потянуть время. Сделать все возможное. Остальное исправим в воздухе. Все поняли?»
– Нет дальней связи, – доложил радист.
– Если не сделаешь к вылету, я тебе устрою нетрадиционную половую.
– Командир, а навигация? – это штурман.
– Полетим по компасу.
Бортинженер: «Авиагоризонт не работает. Без него взлетим, но не сядем. Автопилот не поможет. Кстати, автопилот тоже неисправен».
Командир сереет: «Полетим без гироскопа. Стакан воды для чего? Не в первый раз».Смотрит на второго пилота: «Ты как? Готов?»
Второй пилот: «А есть выбор?»
Командир: «Бортинженер, в полете сможешь устранить?»
Бортинженер: «У моего отца скоро юбилей. 65! Я обещал быть. Так что попробую».
Командир: «Отставить «попробую». Приказ: устранить все неисправности. Доложить». Замолчал, потом добавил: «Постарайся, Ваня». Затем ко всему экипажу: «Сам ничего не знаю. Но дело серьезное. За просто так такую махину в воздух не поднимают. Так что выпало нам, видно, нелегкое задание. И должны мы его выполнить с честью. Или…, – в голосе повисла пауза, – после приземления оставить эту работу».
Через минуту по внутренней связи отозвался экипаж.
– Сделаем, командир.
– Я готов.
– Чего там. Прорвемся, – это бортинженер, – Вижу топливозаправщик. Пойду, проконтролирую.
– Отставить. Я сам. Готовь самолет к взлету. Всем оставаться на связи.
Про экипаж таких огромных лайнеров говорят: «Бортрадист — уши экипажа. Бортинженер — руки экипажа. Штурман корабля — мозг экипажа. Командир корабля — сердце экипажа». И вот эти уши, руки и мозг почувствовали, как громко и часто бьется сердце экипажа.
А по взлетной полосе несется в боевой раскраске, оттюнингованный по самые зеркала, “КАМАЗ” с надписью на борту “Париж — Дакар”. За ним – брутальный “Хаммер” – средство передвижения солнечных джедаев. Затормозили у самого самолета. Из “Хаммера” вышел генерал.
– Кто старший?
– Командир корабля Востриков.
– Какого на хрен корабля? Мне нужен самолет.
Командир не стал спорить: «Майор Востриков».
– Майор, ты приказ получил?
– Так точно!
– Так открывай скорее ворота. Видишь, “КАМАЗ” с ралли сняли. Ему еще время нагонять.
Генерал произнес фразу такой скороговоркой, что командир понял только одно: что кто-то сильно обделался, и за это тому будет сильный нагоняй, а всему экипажу придется все это разгребать.
Командир дает команду открыть грузовой люк. “КАМАЗ” со свистом влетает в жерло махины. Из машины выпрыгнули трое военных и выгрузили ящик. „КАМАЗ“ дал задний ход, развернулся вокруг своей оси и на бешеной скорости устремился нагонять упущенное время.
– Это все? – стараясь сохранять спокойствие, спросил командир.
– Все, взлетаем.
– Куда летим?
– На Родину.
– А более точные координаты имеются?
– Майор, ты что, не понял? Взлетаем! Все инструкции в воздухе.
Командир зашел в кабину. Включил внутреннюю связь. Хотел обратиться к экипажу не по команде, но вовремя оценил обстановку: «Товарищи офицеры, взлетаем».
И пошла предполетная суматоха. Проверка приборов, запуск двигателей, связь с диспетчером: «Борт такой-то. Разрешите взлет». Диспетчер, посвященный во всю эту необходимость, которая нарушает нормальную работу всего аэропорта, с радостью дает разрешение. Еще несколько минут – и многотонный трудяга Ил-76 МД выруливает на взлетно-посадочную полосу аэродрома. Разбег, отрыв, полет и полная неизвестность.
— Товарищ генерал, какой курс?
— Аэродром Чкаловский.
— Домой, значит?
— Это боевой приказ, понял, майор? Скорость максимальная, курс самый короткий. Задание особой важности.
Командир корабля переглянулся со вторым пилотом: лучше не задавать лишних вопросов. И по громкой:
— Штурман, слышал?
— Да, командир.
— Проложить курс, расчетное время через десять минут.
— Есть, командир.
— Радист?
— Есть связь.
— Бортинженер?
— Все системы функционируют нормально.
Экипаж старался. Это вслух было сказано для генерала, что все нормально. На самом деле и радист, и штурман, и бортинженер, потея от выпитого пива, устраняли неисправности.
А пока самолет летит в полуразобранном состоянии, в России все ищут пенсионера Ерофеева. Ну, нет его нигде. Как в воду канул. Все же на рыбалку собирался.
И уставшие, голодные и злые от всего происходящего, спасатели, матерясь и проклиная все на свете, находят его тело. В самой глуши, возле охотничьего домика, под корягой. Проверили пульс. Есть пульс. Вызвали по рации вертолет.
Вертолет завис через двадцать минут. Директор завода с медиками, среди которых были два профессора, спустились в спасательной корзине. Подошли к пациенту. Снова проверили пульс, посмотрели зрачки, дали понюхать нашатырь.
Ерофеев очнулся. По частям, как складная плотницкая линейка, поднялся с земли, помотал головой, сморщился и потрогал оплывшую физиономию.
Медики засуетились. Развернули полевой мини-госпиталь, приготовили лекарства.
Но бедолаге лекарства ни к чему. Ему нужен был огуречный рассол с его кальцием, магнием и прочими микроэлементами, так необходимыми иссушенному этанолом и его производными организму.
И тут из домика вышел брат. Тот же портрет. В руках банка с рассолом. Не обращая внимания на посторонних, подошел к родственнику.
Ерофеев с урчанием, как испорченный слив раковины, всосал в себя полбанки, ещё раз, более энергично, потряс головой, потом, осоловело улыбаясь, подломился в коленях и снова приземлился на своё лежбище, намереваясь оттянуться ещё минут на шестьсот. Ага, щас!
Директор завода пал на колени.
— Никита Парфильич, Христом-богом… Мы вам что хотите… Родина просит, я умоляю… Очень важно… Не погубите…
Барахлящее сердце трудяги прочувствовало всю ответственность перед Родиной, коллективом и родней. Ерофеев кивнул головой.
Засуетилась медицина, забегали спасатели. Погрузили неуправляемое тело Ерофеева в вертолет и полетели спасать престиж страны.
Директор завода докладывает Москве: «Готовы к выполнению особого задания».
А самолет летит через все границы на максимальной скорости. Командир ведет вручную. Автопилот не работает. Половина приборов тоже не работает. Но как-то летят, черти. Бортинженер мечется по самолету, замыкает цепи, кое-что ремонтирует на лету.
Генерал командиру корабля:
— Доложите обстановку.
— Летим на высоте 10000 метров, температура за бортом минус пятьдесят.
— Ты чего, охренел? Зачем мне это? Я что, форточку буду открывать или с парашютом прыгать? Связь с Москвой есть?
Командир:
— Штурман! Связь с Москвой!
Штурман радостно:
— Есть связь. Ей-богу, есть.
Генерал: «Докладываю. Пересекли границу воздушного пространства. Приближаемся к Москве. Жду дальнейших инструкций».
Москва: «Сами знаем, где вы находитесь. Ситуация поменялась. Нашли специалиста. Садиться будете на аэродроме Салка. Командир сейчас получит указание. Дальнейшие действия — по приземлению».
И получает командир корабля приказ менять курс и вместо Чкалово приземляться под Нижним Тагилом. Приказ есть приказ. Никто не обсуждает. И не важно, что керосина остается только до точки приземления, а до нее еще надо долететь.
На аэродроме своя суматоха. Диспетчер связывается с лайнером.
— Борт 22 12, как слышите меня, прием.
— Нормально, слышу. Принимайте.
Диспетчер интересуется, какой тип самолета? А то приказ поступил, но никакой информации нет.
Командир настороженно отвечает: «Изделие 476. Вас, что не предупредили?»
Диспетчер молчал минуты три: «Какого рожна? Как я вас посажу? У нас взлетная полоса на ремонте».
Командир холодеет.
— Вся?
— На всю денег не выделили. Только треть.
— Это сколько метров?
— Восемьсот.
— Салка, вы что, очумели, почему раньше не сказали? Мне как минимум надо тысячу.
— А никто и не говорил, что такая махина к нам летит. Мы можем принять Ту-134, Ту-204, Як-42, Ан-12. Ну, еще вертолеты всех типов.
У командира леденеют руки, ноги и сдавливает печенку. Запрашивает Москву, докладывает обстановку.
Москва красиво долго молчит. Через полчаса: «Переговорили с главным конструктором, он сказал, что при благоприятных условиях и мастерстве командира сесть можно. Мы в вас верим. Не забывайте, что выполняете особо важное задание. Генерал это подтвердит».
— А до нас удачные посадки были?
— Не задавайте глупых вопросов, — лаконично ответила Москва.
Генерал, который все слышал, согласно задергал головой.
— Командир, что будем делать? – Это второй пилот.
— Выбора нет, будем садиться. Всем приготовиться к посадке.
Генерал обратился к бортинженеру:
— А парашюты у вас есть?
— Есть один. И тот бракованный.
Вдали показалась взлетная полоса, окруженная лесным массивом. Что делать командиру в таком положении? Прежде всего, помолиться и надеяться на удачу. Сколько не летай, садиться все равно надо.
И экипаж снижается по очень пологой траектории, на взлетной полосе включает полный реверс и самолет заезжает передними колесами на развороченную бетонку, но останавливается.
Все переводят дух.
А к самолету уже подгоняют автомобиль. Перегружают ящик. И генерал с танкистами убывают в неизвестном направлении, оставляя экипаж в полное распоряжение дальнейшей неразберихи. Потому как посадить махину ИЛ 76 МД на такую полосу еще можно, но взлететь уже никак.
На заводе помолодевший Ерофеев быстро разобрал агрегат, устранил неисправность и в полном здравии на вертолете отбыл к брату, продолжать банкет.
Директор завода доложил в Москву, что поломка произошла по вине поставщика. Как поставщик будет оправдываться, уже никого не интересовало.
Вот потому нас империалисты и боятся! Не потому, что у нас военная техника есть, а потому, что такие умельцы, как Ерофеев, еще остались. И танкисты, и летчики. И генералы. И Москва.
Чем он крупнее, тем интереснее наблюдать. Острые ощущения от выстрела самоходной 155-миллиметровой гаубицы гарантированы даже тем, кто оказался в радиусе нескольких километров. Те же, кто оказывались ближе, после первого выстрела, кроме звона в ушах, уже ничего не слышали.
Но это видимая часть айсберга. Участники подобных мероприятий испытывают не менее сильные ощущения. Подготовка техники, доставка до места, отладка, пробные запуски требуют колоссальной нагрузки и налагают не менее колоссальную ответственность. И вот назревает такая выставка в одной из африканских стран.
И решает наше военное руководство показать всему миру танк, собранный на одном из уральских заводов. Конечно, танком сейчас никого не удивишь. Но это был не просто танк. Это был особенный танк. Последнее слово техники. Все лучшее, что было наработано за последние годы, но по неизвестным причинам не реализованное в свое время, собрали воедино. Слава богу, разработчики еще остались живы и технологии не утеряны. И, как ни странно, это лучшее еще и работало.
Но полностью укомплектовать и довести до ума смогли лишь один-единственный экземпляр, который в режиме высокой секретности и доставили для показательных испытаний.
Конечно, не только танк. К танку прилагался экипаж из трех человек и два ремонтника на всякий случай, а также большая группа сопровождения: генерал, ответственные руководители, представители министерств и ведомств, переводчики, юристы и прочая обслуга.
Принимающая сторона была немного удивлена, почему русские привезли только один танк, ведь по их убеждению, одна машина в ходе испытаний должна непременно сломаться. Но хозяев заверили, что такая техника никак сломаться не сможет, что такая техника еще никогда не подводила, и хватит одного.
И вот эта машина откатала всю положенную программу. Сложную, надо сказать — не все доехали до финиша. И отстрелялись на “отлично”. Урра! Фурор! Успех! Виват! Банзай! Генерал хлопает в ладоши, руководство радостно улыбается, экипаж утирает пот. Показали всем.
И танк на малом ходу – в ангар. Начальство – на самом полном – отмечать.
Техники перевели дух. Возвращаются!
И влетает танк-молодец в ангар. И встает как вкопанный. Командир спрыгивает с брони. Улыбка на лице. В мыслях очередное звание. А что, пора уже и в жизни определяться. Не все по гарнизонам и танкодромам скитаться. А почему к очередному? Можно и через звание перескочить. Может, сразу дадут майора? А там в Академию. Подполковник, полковник, а дальше, как ни крути, генерал-майор. Вот так-то. Ой, свезло!
И от таких радостных мыслей, что сплелись в клубок жизненной перспективы, уже почти генерал бьет по броне кулаком механику. – Ты давай, ставь танк на место. И присоединяйся. И как будто даже генеральские нотки в голосе появились.
И идет командир к техникам, а там и водка холодная, и огурец нарезан (припасли для такого случая), и хлеб черный с зеленым лучком. И опрокидывает командир целый стакан. Холодная водка обжигает горло. Техперсонал дружно поддерживает. И пока закусывает командир, хмелеет моментально. Все-таки целый день на жаре. Устал. Нервы как струна. Короче, удачно хмелеет. И даже добреет больше, чем обычно. Про экипаж вспомнил. Поощрить ребят надо. Конечно, после того, как начальство самого отметит. Механика обязательно. Не подвел.
И подходит этот механик мрачнее тучи. И, тупо глядя в пол, докладывает, что танк не заводится.
– Ха! Удачно пошутил, – командир смотрит отцовскими глазами. – Ладно, понимаю. Отличная шутка, – протягивает стакан, – прими, заслужил. Потом танк поставишь на место. И чтобы под личным контролем все осмотреть.
– Да чего там осматривать, – хмуро отвечает механик, – движок разбирать надо. Заклинило там что-то.
Командир танка трезвеет со скоростью снаряда, и, соответственно, с такой же скоростью и звереет. Нехорошие предчувствия превращают весь ливер в животе в холодец. В мыслях летят по ветру генеральские погоны. Впрочем, полковничьи и подполковничьи – тоже летят. И летят они журавлиным клином в скорбной тишине. Падают майорские, срываются капитанские, вырываются с мясом лейтенантские. И один шанс остается у командира танка – застрелиться, потому как через три дня новые испытания.
Но умирать в расцвете сил мало кому охота. Командир приказывает: «Всем на ремонт танка!!! Времени два часа!!! Братки, давайте же, а? Не то, сами понимаете…
Да кто же непонятливый? Такая ответственность. Кинулись к танку. Звенят ключи, откручиваются гайки, сбиваются костяшки рук.
И после полной разборки двигателя приходят к выводу, что танк на месте починить нельзя. Заводской дефект.
Все, приехали. Позор! Честь офицера!!! Престиж Родины!!!
Делать нечего, надо идти докладывать начальству.
А начальство с размахом отмечает удачные испытания. Пьют коньячок, закусывают лимончиком, жарят шашлыки из змей. И все довольны сегодняшним днем.
И вмешивается в этот праздник жизни командир танка черный лицом и бледный взглядом. Парадная форма, белоснежный подворотничок. Гладко выбрит, начищен, надушен. Зашел к генералу за пять шагов строевым.
– Товарищ генерал, разрешите доложить!
Генерал само благодушие.
– Потом, потом доложишь. Молодца! Видел. Приказал: «А ну, чарку нашему герою!».
И обращается к командиру танка: «Ну, как? Покажем им кузькину мать?» И вместо молодцеватого и звонкого «Так точно!» слышит сдавленное шипение: «Никак нет».
Генералу показалось, что он ослышался. Коньяк, солнце, эйфория – всякое бывает.
– Что ты сказал, сынок?
– Танк сломался.
– Ты что, перепил с радости?
– Никак нет. Заводской дефект.
Генерал, который уже видел себя в Георгиевском зале Кремля, где сам Президент вручает ему звезду Героя, залпом выпивает стакан коньяка, который предназначался командиру танка.
– Ты хоть представляешь себе последствия?
– Готов понести любое наказание. Вплоть до расстрела.
– А живьем в песок по самые ноздри не желаешь? Тут рядом пустынька есть. Место найдем.
И выпивает второй стакан. И третий. И начинает соображать.Генерал, он и в Африке генерал.
И создается оперативная группа по спасению ситуации, престижа родины и погон. И закрутилась машина.
Командир танка отправляется в ангар на предмет вероятного ремонта на месте. Руководитель делегации едет к организаторам по вопросу переноса испытаний. Генерал выпивает еще стакан коньяка и идет к аппарату. И торжественно, с расстановкой, с металлом в голосе докладывает в Москву о катастрофе.
А в Москве тоже отмечают. Пьют, закусывают, наградные бумаги оформляют. И сначала ни черта не понимают. Какой заводской дефект? Какой ангар? А когда поняли, коротко ответили: «Танк срочно самолетом назад. Отремонтируем на месте». Генерал: «Виноват. Может, ничего не расслышал из-за помех. Как же танк доставить на самолет, он же в ангаре? Не вести же его на буксире через весь город?» На том конце выдали неразборчивую фразу, где понятно было только последнее слово “мать”. После короткой паузы: «Ждите указаний».
Москва трезвеет и звонит на танковый завод. Долго дозванивались.
На заводе торжество. Директор ведомости на премии между тостами подписывает, себя не забывает. Добреет с каждой рюмкой. Видит себя министром, не меньше. Главный инженер пьет и мечтает о кресле директора. Главный технолог пьет и тоже видит себя генеральным. А что? И смогу. И кто еще? И все пьют и планы строят. Строят и пьют.
Звонок из Москвы выветрил хмель. Директор попытался подстраховаться, дескать, не наш дефект. Может, экипаж виноват? Может, там у них солнечный удар. А что, Африка – это такой жаркий континент. Вполне может такое случиться. Пусть еще раз попробуют запустить. Но, остановленный матерным потоком, коротко отвечает: «Так точно! Есть сутки!» Кладет трубку и начинает осознавать весь ужас положения. Москва приказала связаться с делегацией, выяснить причину и устранить неисправность. Директор создает экстренную комиссию и объявляет тревогу. Комиссия собирается и связывается с Африкой по спутнику. И в результате долгих переговоров выясняется, что устранить неисправность может только ветеран завода Ерофеев, пенсионер, попавший в государственную программу «утечки рук» в российском оборонно-промышленном комплексе. Подготовкой квалифицированной смены никто особенно не озаботился, хлопотно это. А такие мастера, как Ерофеев, еще могут пригодиться. Если к ним иметь правильный подход: Отдыхай до срочного заказа, а после грамота за трудовой подвиг и премия в размере ящика водки.
Кинулись искать. А Ерофеев что, не русский? Он после такого подвига и, получив невиданную премию, ударился в загул. Жена сказала, что уехал в деревню к брату. Отправили по адресу машину. Нет Ерофеева. Нет брата. Ушли на рыбалку. Еще два дня назад. Когда вернутся? А кто их знает. Может, сегодня. Может, через неделю. Всякое бывает.
Доложили директору завода. Тот дальше в Москву. Да. Есть такой специалист. Ищем. Сделаем все возможное. И чуть не плача: «Поверьте, найдем. Дело чести. Дайте время».
Но Москва слезам не верит. И время не терпит.
Москва: «Мы пока Верховному докладывать не будем. Срок – сутки. Найти. Поднимайте МЧС, МВД, задействуйте армию, авиацию, народную дружину, население, что там у вас еще есть? И лично, лично участвовать. Отбой».
И началась такая масштабная операция в отдельном квадрате с применением огромного количества людей и техники, что происходящее вызвало в Пентагоне серьезную панику.
А в Африке получают секретный приказ. Неисправный агрегат доставить в Москву. Срочно. Самолетом. Выполнять.
Генерал с обслугой и техники с агрегатом с крейсерской скоростью на аэродром. Но самолет всего один. Ил-76 МД. Высота в холке 15 метров. Размах крыла — 50. Тех же метров.
У экипажа такой современной махины всего-то работы: взлет и посадка. Дальше все автоматика. Автопилот, GPS и бог ещё знает что. А на земле, тем более в чужом порту, можно и расслабиться. И по радио передали, что все прошло на “отлично”. Экипаж пьет холодное пиво, травит байки и проводит регламентные работы. Бортинженер проверяет блок температурного режима, радист занимается ремонтом аппаратуры связи. Шутки, смех, веселье.
И как гром среди ясного африканского неба, из телефона грозный рокот: «Заправиться, запустить двигатели и быть готовыми к взлету. Связаться с диспетчером, вылет согласован».
– К какому взлету? – чертыхается командир корабля (на больших авиалайнерах именно корабля), – Что там у них, от жары мозги расплавились? Но корректно интересуется: «Нельзя ли уточнить, в чем дело? Что, обострение международной обстановки или другой какой раздрай? И вообще, куда летим, какой груз?»
Из трубки голос: «А не много ли вопросов задаешь, командир? Груз сейчас доставят, пункт назначения узнаешь в воздухе».
И нет в этом голосе ничего хорошего.
Командир экипажа, тертый калач, всякое повидал, во многих передрягах побывал. Не понимает сути происходящего, но чувствует ответственность момента. Вызывает по внутренней связи экипаж: «Все на месте? – уже неплохо, – десять минут на сборы. Срочно взлетаем».
Экипаж в недоумении. Какого черта? Бортинженер докладывает по форме: «Пол-управления разобрано. В гидравлике жидкость слита. Второй, шестой и седьмой блоки на профилактике».
Командир экипажа: «Отставить разговоры и панику. Принимаю решение. Подготовить двигатели к запуску. Попробую потянуть время. Сделать все возможное. Остальное исправим в воздухе. Все поняли?»
– Нет дальней связи, – доложил радист.
– Если не сделаешь к вылету, я тебе устрою нетрадиционную половую.
– Командир, а навигация? – это штурман.
– Полетим по компасу.
Бортинженер: «Авиагоризонт не работает. Без него взлетим, но не сядем. Автопилот не поможет. Кстати, автопилот тоже неисправен».
Командир сереет: «Полетим без гироскопа. Стакан воды для чего? Не в первый раз».Смотрит на второго пилота: «Ты как? Готов?»
Второй пилот: «А есть выбор?»
Командир: «Бортинженер, в полете сможешь устранить?»
Бортинженер: «У моего отца скоро юбилей. 65! Я обещал быть. Так что попробую».
Командир: «Отставить «попробую». Приказ: устранить все неисправности. Доложить». Замолчал, потом добавил: «Постарайся, Ваня». Затем ко всему экипажу: «Сам ничего не знаю. Но дело серьезное. За просто так такую махину в воздух не поднимают. Так что выпало нам, видно, нелегкое задание. И должны мы его выполнить с честью. Или…, – в голосе повисла пауза, – после приземления оставить эту работу».
Через минуту по внутренней связи отозвался экипаж.
– Сделаем, командир.
– Я готов.
– Чего там. Прорвемся, – это бортинженер, – Вижу топливозаправщик. Пойду, проконтролирую.
– Отставить. Я сам. Готовь самолет к взлету. Всем оставаться на связи.
Про экипаж таких огромных лайнеров говорят: «Бортрадист — уши экипажа. Бортинженер — руки экипажа. Штурман корабля — мозг экипажа. Командир корабля — сердце экипажа». И вот эти уши, руки и мозг почувствовали, как громко и часто бьется сердце экипажа.
А по взлетной полосе несется в боевой раскраске, оттюнингованный по самые зеркала, “КАМАЗ” с надписью на борту “Париж — Дакар”. За ним – брутальный “Хаммер” – средство передвижения солнечных джедаев. Затормозили у самого самолета. Из “Хаммера” вышел генерал.
– Кто старший?
– Командир корабля Востриков.
– Какого на хрен корабля? Мне нужен самолет.
Командир не стал спорить: «Майор Востриков».
– Майор, ты приказ получил?
– Так точно!
– Так открывай скорее ворота. Видишь, “КАМАЗ” с ралли сняли. Ему еще время нагонять.
Генерал произнес фразу такой скороговоркой, что командир понял только одно: что кто-то сильно обделался, и за это тому будет сильный нагоняй, а всему экипажу придется все это разгребать.
Командир дает команду открыть грузовой люк. “КАМАЗ” со свистом влетает в жерло махины. Из машины выпрыгнули трое военных и выгрузили ящик. „КАМАЗ“ дал задний ход, развернулся вокруг своей оси и на бешеной скорости устремился нагонять упущенное время.
– Это все? – стараясь сохранять спокойствие, спросил командир.
– Все, взлетаем.
– Куда летим?
– На Родину.
– А более точные координаты имеются?
– Майор, ты что, не понял? Взлетаем! Все инструкции в воздухе.
Командир зашел в кабину. Включил внутреннюю связь. Хотел обратиться к экипажу не по команде, но вовремя оценил обстановку: «Товарищи офицеры, взлетаем».
И пошла предполетная суматоха. Проверка приборов, запуск двигателей, связь с диспетчером: «Борт такой-то. Разрешите взлет». Диспетчер, посвященный во всю эту необходимость, которая нарушает нормальную работу всего аэропорта, с радостью дает разрешение. Еще несколько минут – и многотонный трудяга Ил-76 МД выруливает на взлетно-посадочную полосу аэродрома. Разбег, отрыв, полет и полная неизвестность.
— Товарищ генерал, какой курс?
— Аэродром Чкаловский.
— Домой, значит?
— Это боевой приказ, понял, майор? Скорость максимальная, курс самый короткий. Задание особой важности.
Командир корабля переглянулся со вторым пилотом: лучше не задавать лишних вопросов. И по громкой:
— Штурман, слышал?
— Да, командир.
— Проложить курс, расчетное время через десять минут.
— Есть, командир.
— Радист?
— Есть связь.
— Бортинженер?
— Все системы функционируют нормально.
Экипаж старался. Это вслух было сказано для генерала, что все нормально. На самом деле и радист, и штурман, и бортинженер, потея от выпитого пива, устраняли неисправности.
А пока самолет летит в полуразобранном состоянии, в России все ищут пенсионера Ерофеева. Ну, нет его нигде. Как в воду канул. Все же на рыбалку собирался.
И уставшие, голодные и злые от всего происходящего, спасатели, матерясь и проклиная все на свете, находят его тело. В самой глуши, возле охотничьего домика, под корягой. Проверили пульс. Есть пульс. Вызвали по рации вертолет.
Вертолет завис через двадцать минут. Директор завода с медиками, среди которых были два профессора, спустились в спасательной корзине. Подошли к пациенту. Снова проверили пульс, посмотрели зрачки, дали понюхать нашатырь.
Ерофеев очнулся. По частям, как складная плотницкая линейка, поднялся с земли, помотал головой, сморщился и потрогал оплывшую физиономию.
Медики засуетились. Развернули полевой мини-госпиталь, приготовили лекарства.
Но бедолаге лекарства ни к чему. Ему нужен был огуречный рассол с его кальцием, магнием и прочими микроэлементами, так необходимыми иссушенному этанолом и его производными организму.
И тут из домика вышел брат. Тот же портрет. В руках банка с рассолом. Не обращая внимания на посторонних, подошел к родственнику.
Ерофеев с урчанием, как испорченный слив раковины, всосал в себя полбанки, ещё раз, более энергично, потряс головой, потом, осоловело улыбаясь, подломился в коленях и снова приземлился на своё лежбище, намереваясь оттянуться ещё минут на шестьсот. Ага, щас!
Директор завода пал на колени.
— Никита Парфильич, Христом-богом… Мы вам что хотите… Родина просит, я умоляю… Очень важно… Не погубите…
Барахлящее сердце трудяги прочувствовало всю ответственность перед Родиной, коллективом и родней. Ерофеев кивнул головой.
Засуетилась медицина, забегали спасатели. Погрузили неуправляемое тело Ерофеева в вертолет и полетели спасать престиж страны.
Директор завода докладывает Москве: «Готовы к выполнению особого задания».
А самолет летит через все границы на максимальной скорости. Командир ведет вручную. Автопилот не работает. Половина приборов тоже не работает. Но как-то летят, черти. Бортинженер мечется по самолету, замыкает цепи, кое-что ремонтирует на лету.
Генерал командиру корабля:
— Доложите обстановку.
— Летим на высоте 10000 метров, температура за бортом минус пятьдесят.
— Ты чего, охренел? Зачем мне это? Я что, форточку буду открывать или с парашютом прыгать? Связь с Москвой есть?
Командир:
— Штурман! Связь с Москвой!
Штурман радостно:
— Есть связь. Ей-богу, есть.
Генерал: «Докладываю. Пересекли границу воздушного пространства. Приближаемся к Москве. Жду дальнейших инструкций».
Москва: «Сами знаем, где вы находитесь. Ситуация поменялась. Нашли специалиста. Садиться будете на аэродроме Салка. Командир сейчас получит указание. Дальнейшие действия — по приземлению».
И получает командир корабля приказ менять курс и вместо Чкалово приземляться под Нижним Тагилом. Приказ есть приказ. Никто не обсуждает. И не важно, что керосина остается только до точки приземления, а до нее еще надо долететь.
На аэродроме своя суматоха. Диспетчер связывается с лайнером.
— Борт 22 12, как слышите меня, прием.
— Нормально, слышу. Принимайте.
Диспетчер интересуется, какой тип самолета? А то приказ поступил, но никакой информации нет.
Командир настороженно отвечает: «Изделие 476. Вас, что не предупредили?»
Диспетчер молчал минуты три: «Какого рожна? Как я вас посажу? У нас взлетная полоса на ремонте».
Командир холодеет.
— Вся?
— На всю денег не выделили. Только треть.
— Это сколько метров?
— Восемьсот.
— Салка, вы что, очумели, почему раньше не сказали? Мне как минимум надо тысячу.
— А никто и не говорил, что такая махина к нам летит. Мы можем принять Ту-134, Ту-204, Як-42, Ан-12. Ну, еще вертолеты всех типов.
У командира леденеют руки, ноги и сдавливает печенку. Запрашивает Москву, докладывает обстановку.
Москва красиво долго молчит. Через полчаса: «Переговорили с главным конструктором, он сказал, что при благоприятных условиях и мастерстве командира сесть можно. Мы в вас верим. Не забывайте, что выполняете особо важное задание. Генерал это подтвердит».
— А до нас удачные посадки были?
— Не задавайте глупых вопросов, — лаконично ответила Москва.
Генерал, который все слышал, согласно задергал головой.
— Командир, что будем делать? – Это второй пилот.
— Выбора нет, будем садиться. Всем приготовиться к посадке.
Генерал обратился к бортинженеру:
— А парашюты у вас есть?
— Есть один. И тот бракованный.
Вдали показалась взлетная полоса, окруженная лесным массивом. Что делать командиру в таком положении? Прежде всего, помолиться и надеяться на удачу. Сколько не летай, садиться все равно надо.
И экипаж снижается по очень пологой траектории, на взлетной полосе включает полный реверс и самолет заезжает передними колесами на развороченную бетонку, но останавливается.
Все переводят дух.
А к самолету уже подгоняют автомобиль. Перегружают ящик. И генерал с танкистами убывают в неизвестном направлении, оставляя экипаж в полное распоряжение дальнейшей неразберихи. Потому как посадить махину ИЛ 76 МД на такую полосу еще можно, но взлететь уже никак.
На заводе помолодевший Ерофеев быстро разобрал агрегат, устранил неисправность и в полном здравии на вертолете отбыл к брату, продолжать банкет.
Директор завода доложил в Москву, что поломка произошла по вине поставщика. Как поставщик будет оправдываться, уже никого не интересовало.
Вот потому нас империалисты и боятся! Не потому, что у нас военная техника есть, а потому, что такие умельцы, как Ерофеев, еще остались. И танкисты, и летчики. И генералы. И Москва.
Рецензии и комментарии 0