Труп Детектив

Михаил Федорович Сирота, как обычно, сидел поздно вечером в своём кабинете, стены которого излучали не выветриваемый запах табака и алкоголя. Они были главными компаньонами Михал Федоровича последние десять лет с тех пор, как он начал работать в конторе. Дома его никто не ждал. Жены и детей не было. Родителей своих он никогда не видел. В детском доме, в котором он вырос, по злой иронии судьбы ему дали говорящую фамилию. Боевую подругу он не сумел завести в силу своего скверного характера, который на работе ещё сильнее испортился. Хотя Сирота не раз ловил себя на мысли, что быть говнюком в его профессии – дело полезное. А был Михал Фёдорович следователем.
И так, однажды сидя в своём душном кабинете и прикуривая одну сигарету от другой, Михал Фёдорович морально готовился к трудовому подвигу. Предстояло разгрести кучу бумажек, чтобы успеть все дела сдать к сроку в суд. Предстояло не спать, минимум, полночи. А может и всю ночь. Понимая, что без допинга расчистить Авгиевы конюшни не получится, Михал Фёдорович не морщась всадил двести граммов французского коньяка, который он спёр из квартиры одного трупа, когда собственно и приехал описывать этот труп. Справедливо рассудив, что покойнику уже безразличны плотские удовольствия, Сирота присвоил себе пару бутылок элитного алкоголя, а на закуску забрал целую ногу настоящего хамона, незаконным образом оказавшегося в России. Контрабанда была противна Михал Фёдоровичу, поэтому он уничтожил испанский деликатес всего за пару дней, отчего потом неделю мучился страшными запорами и газами, которыми он, тем не менее, эффективно выводил из психологического равновесия допрашиваемых.
Коньяк помог на пару часов. А стопка бумаг от силы уменьшилась на пятую часть. Осознав, что повторить подвиг советских тружеников, времён первых пятилеток, возможно только с соответствующим патриотическим настроением, Михал Фёдорович выпил ещё двести граммов русской водки и запил её «Балтикой»-шестёркой. Он сразу почувствовал, как расширяется его сознание. Одновременно Михал Фёдорович порадовался, что не шлифанул водку девяткой. Иначе он бы погряз в экзистенциальных рассуждениях в духе Достоевского. Такие тонкие трюки в работе знали только опытные следователи. Ближе ко второму часу ночи действие русского допинга закончилось, а надо было разделаться со второй половиной документации.
Считая себя человек прогрессивным и незашоренным, Михал Фёдорович решил обратиться к экзотическому средству повышения работоспособности. Как раз недавно менты арестовали одного наркоторговца. У него было много кокаина, что обрадовало правоохранителей. Записав в протоколе, что у задержанного был изъят минимум наркотика, позволяющий посадить преступника за распространение нехороших веществ, остальное менты оставили себе: для продажи и борьбы с депрессией ¬– так сказать, с производственными травмами. Будучи людьми порядочными, менты поделились кокаином с Михал Фёдоровичем, который любил принять граммчик другой под стакан хорошего виски, иногда разбавленного колой.
Колумбийское чудо-зелье возымело своё действие. Со второй половиной документов Михал Фёдорович расправился в полтора раза быстрее. Обуреваемый радостью и гордостью за себя, следователь сирота решил отметить стахановский рекорд праздничными ста граммами итальянской граппы, которую ему постоянно дарил назойливый консульский сотрудник из итальянского посольства. С грустью поняв, что закуска вся закончилась, а смягчить крепкую итальянскую самогонку чем-то надо, Михал Фёдорович решил занюхать граппу ещё одни граммом кокаина. Сделав это, Михал Фёдорович вдвойне ощутил счастье, переполнявшее его душу, рвущуюся в рай… А рвалась туда она из-за тромба, который оборвался через десять секунд. И Михал Фёдорович со спокойным сердцем испустил дух, удобно откинувшись в своём кресле.
***
Утро застало Михал Фелоровича в той же позе. Собственно с чего она могла изменить, если он умер, а кресло было очень удобным и уютным. В девять утра к Сироте зашёл Вазген Ричардович, замглавы следственного управления по району. Вазген Ричардович был ссыкуном и социопатом, а так как он был единственным кавказцем в управлении, то ссался в два раза больше обычного, даже перед подчинёнными. Страх свой пытался скрыть за постоянными криками и наездами, в результате которых регулярно шёл на хуй. Единственным вежливым человеком, который не позволял себе грубости по отношению к Вазгену Ричардовича был Михал Фёдорович, да и тот в последнее время начал забивать на распоряжения своего начальника.
– Сирота, здорово! Сегодня все бумаги должны быть у меня на столе к полудню. Опоздаешь хоть на час – выебу! – скороговоркой выпалил Вазген Ричардович, боясь потерять свой запал и начать бояться. Однако покорный вид безмолвствующего Михал Фёдоровича придал ему уверенности в своих силах, и Вазген Ричардович продолжил свой монолог!
– Не то совсем оборзели, бездельники! Работать не хотят. Лишний час на работе не хотят задержаться! А что у тебя так пахнет сладковато? Одеколон новый? – наконец-то заметил странный запах в кабинете Вазген Ричардович, – Ладно. Проветри в кабинет и к полудню приноси документы ко мне. Хотя ладно. Выглядишь ты, Сирота, не очень. Попрошу-ка я эту стопку бумаг девочек из канцелярии принести. Работай!
Вазген Ричардович грозно поднял свой кулак в воздух и удалился к себе в кабинет, преисполненный чувством превосходства над подчинённым. А Михал Фёдорович продолжил свой нелёгкий труд. Ведь, как известно, присягу на верность государству не может разрушить даже смерть. Хотя до полудня оно привнесла хоть немного покоя в скучное, но нервное существование Михал Фёдоровича. Лишь в двенадцать часов дня его потревожила молоденькая, устроившаяся по блату, девочка из канцелярии. Оно мигом прошмыгнула через его кабинет, забрав ворох законченных дел. Лидочка, так звали прекрасную юную особу из канцелярии, не любила задерживаться в кабинете у Михал Фёдоровича. Во-первых, он ей не нравился сам по себе. Не любила она маленьких, лысеньких и толстеньких людей, озабоченно пялящихся на её жопу. Во-вторых, не по душе ей был устойчивый запах перегара в кабинете у Сироты, частенько разбавляемый тонкими нотками чеснока, лука и нестиранных носков. Даже не бросив взгляда в сторону Михал Фёдоровича, Лидочка убежала к Вазгену Ричардовичу, который к вечеру рассыпался, как умел, в комплиментах Сироте за блестяще составленные документы. А пока к Михал Фёдоровичу зашёл начальника следственного управления района Александр Васильевич Кутузов, который, по собственным словам, взятки начал брать, когда большинство его подчинённых находились в состоянии сперматозоидов. Александр Васильевич был настоящим полковником, хоть и юстиции, – его отличали бравый характер, лихость, честность и открытость к диалогу, проявляющая в готовности дать в морду. Собственно поэтому он и не стал генералом… Он понимал, что не выдержит генеральской бумажной работы, а сможет себя реализовать только на земле, пристально следя за тем, как его подчинённые расследуют убийства, грабежи, изнасилования и прочую мелочевку.
Будучи матёрым волком, Кутузов сразу учуял, что Михал Фёдорович не покидал на ночь работу.
– Сирота, помойся! Воняешь, как бомж, убивший вчера бабушку. И завязывай бухать, выглядишь отвратительно. Да, ещё! Тебе сегодня опера на допрос приведут того студента-химика, который спайс малолеткам продавал. Допросишь его и доложишь!
Кутузов ушёл к себе, а Сирота продолжил нести все тяготы службы. Через полчаса к нему привели того самого торговца солями для ванн. Опер Володя Бздищев увидел, что с Михал Фёдоровичем что-то не так, однако не решился указать ему на это, поскольку, когда в прошлый раз Бздищев прямо заявил Сироте, что ему надо больше времени уделять личной гигиене, тот написал на него жалобу, и над жопой Бздищева начальство учинило насилие в жёсткой форме. А Володя хоть и был туповат, но инстинкт самосохранения имел и не стал нарываться вновь.
Введённый студент-химик был до смерти напуган. Он даже не пытался сдерживать свою дрожь, и всё время что-то невнятно бормотал себе под нос. Когда парень увидел мёртвого Сироту, то остатки воли к сопротивлению покинули его окончательно. Он принялся вопить как потерпевший, слёзы брызнули из его глаз, а закованные в кандалы руки впились в волосы с такой силой, что костяшки пальцев побелели.
– Он мёртв! Он мёртв! – то и дело сокрушался бедолага, — Пощадите меня! Прошу! Я во всём признаюсь.
Студент упал в ноги Бздищеву и начал целовать его ботинки. Тот не нашёл ничего другого, как пнуть в лицо молодого человека и усадить его за стул писать чистосердечное признание. Забегая вперёд, скажу, что парню влепили не один год, в том числе за нападение на стража порядка (ведь ещё с какой целью студент бросился в ноги Бздищеву, как не сломать ему лодыжку) и оскорбление следователя (думаю, все согласятся, что неприлично и возмутительно называть сотрудника СК при исполнении мёртвым)
А Сирота после окончания рабочего дня (при этом все следователи в этот поздний час продолжали упорно трудиться) вновь получал в свой адрес восторженные восклицания Вазгена Ричардовича: все документы, подготовленные за прошлую ночь Михал Фёдоровичем, были без сучка и задоринки, и студент был расколот всего за несколько минут. Блестящая работа, которая завершилась объявлением благодарности по городу.
– Фридман, учись у Сироты, как надо работать. Всем бы так документы составлять, как ему! – кричал Вазген Ричардович из своего кабинета другому следователю – Давиду Пейсаховичу Фридману, молодому мужчине еврейского происхождения, который был настолько злым и желчным, как будто все вокруг были нацистами, и он был жертвой Холокоста, а не его благодушная бабушка, прошедшая через ужасы гетто.
– У него можно учиться только, как жопу лизать, – тут же раздался в ответ яростный хриплый голос, в котором слышалась смесь ярости, наглости и гордости, переходящей в высокомерие, – А еще, как шить дела, и то – у него это отвратно получается.
В управлении воцарилась тишина. Вазген Ричардович думал, что ответить, а остальные следователи во главе с Кутузовым сидели у себя в кабинете в ожидании развязки этого диспута, ведь нет ничего интереснее, как наблюдать за ругающимися коллегами.
– Фридман, похами мне ещё! Как с начальником говоришь? – Вазген Ричардович наконец-то нашёл, что сказать, но такая прямая угроза не возымела своего действия после столь продолжительной паузы.
– Разговариваю прямо и по делу! Если нет ко мне вопросов других, то попрошу меня не беспокоить. Я слишком занят для таких бесед!
Дерзкий ответ Давида не остался не замеченным Кутузовым. И тот решил наконец вмешаться.
– Фридман, ты чё Вазгену хамишь? Когда я был пиздюком, то слушал старших. Повежливей с руководителем! – дерзкое вибрато прошибало двери всех кабинетов, заставляя сжиматься в спинку кресел всех следаков… кроме Фридмана. Тот за словом в карман не полез.
– Не могу, товарищ полковник!
– Почему?
– Я пьян!
– Как ты смеешь пить на рабочем месте! ¬– заверещал Вазген Ричардович, который почти бился в истерике.
– Потому что, если я не буду пить, то я с начальством вообще не могу общаться, – Фридман был всё также невозмутим и нагл, как будто тысячи лет гонений еврейского народа обошли стороной его семью, и он хотел это компенсировать.
– Понимаю. С таким аргументом и не поспоришь. Логика, конечно, у тебя железная, Фридман. Но у тебя будет дежурство на выходных, а у Сироты благодарность. Ничего не поделаешь. Учись лизать жопу! Михал Фёдорович лучший! Да, Сирота! Молчишь? Согласен значит!
– Есть дежурство на выходных. А за сволочь кто-то ответить может, – после этой фразы, которая предвещает половину совершаемых в России преступлений, в кабинете Фридмана раздался громкий звук разбитого стекла, а из-за двери Вазгена Рчардовича – тонкий писклявый взвизг. Кутузов лишь окатил коридоры управления своим баритонистым смехом. На самом деле, он уважал Фридмана за его смелость и умение работать. Кутузов сам из-за своего непростого и лихого характера не достиг вершин карьерного роста, хотя имел способности. Бурный нрав и тяга к сквернословию чуть не стоила ему работы. Так, он уже восемь лет и возглавлял управление. А Давид был настоящий сыскарем – не бюрократом, погрязшим в бумажках, как Вазген Ричардович с Михал Фёдоровичем. Но бумагомаратели тоже нужны, и лебезящих подлиз не выгонишь за то, что они раздражают. Вдобавок, такие люди, склонные к ябедничеству, нужны для того, чтобы знать, что творится на работе. Добровольная контрразведка. Вот так и продолжал Кутузов уважать Фридмана и писать благодарности заму-армянину и Сироте.
***
С этого дня дела Михал Фёдоровича и пошли в гору. Все, кого приводили ему на допрос, сразу же писали чистосердечное признание, только взглянув на Сироту, который к тому времени мумифицировался и заметно похудел. Даже Кутузов обратил внимание, что цвет лица у Михал Фёдоровича стал серым, а сам Сирота перестал выходить из кабинета.
– Все бы так работали, ни одного преступника не осталось в стране. И Америку с Китаем обогнали бы по ВВП! Совсем Сирота не бережёт себя! А всё на благо Родины. Даже нужду справить не выходит, все допрашивает подозреваемых. Про обед я вообще молчу. Диван ему надо в кабинет установить, чтоб хоть как-то отдыхал. Не то так и сгорит! – с гордостью хвалил Сироту Вазген Ричардович, который никак не мог нарадоваться, что раскрываемость увеличилась, как и настроение начальства.
А про Михал Фёдоровича начали ходить легенды. Из тихого, зажатого задрота, пишущего кляузы на коллег, он превратился в брутального следователя, который одним взглядом своим заставлял преступников каяться в содеянном. Один раз к Михал Фёдоровичу даже привели старшекурсников Правовой академии, чтобы он наставил будущих правоохранителей на путь истинный. Но Михал Фёдорович лишь многозначительно промолчал и одарил студентов своим жутковатым взглядом.
– Запомните, молодёжь! Настоящий мужчина говорит одно слово в час! Михал Фёдорович его уже сказал. Он у нас скуп на слова, как Клинт Иствуд! – поучительно говорил Вазген Ричардович молодым людям, которые с трудом сдерживали рвотные позывы при виде мумии.
Настоящий звёздный час Сироты настал несколькими месяцами позже. Сирота продолжал не покладая рук колоть малодушных преступников, которые делали в штаны, только увидев Михал Фёдоровича, когда в управление внезапно нагрянула проверка во главе главой СК, Ильёй Петровичем Пронырой. Илья Петрович половину своей жизни проработал университетским функционером, а вторую половину в СК, где занимался всякой административной работой, не связанной с раскрытием дел. Знакомство и покладистость сделали своё дело: Илья Петрович языком дотянулся до очень высокопоставленной задницы и стал главой Следственной комиссии.
Больше всего Илью Петровича интересовали выполнение планов по раскрываемости и соблюдение всех формальностей, прописанных в должностных инструкциях, даже если они, мягко говоря, мешали ловить злодеев. И вот, с целью проверить все ли в порядке в одном из столичных управлений Илья Петрович изволил посетить скромное здание, где Кутузов, Вазген Ричардович, Михал Фёдорович и Фридман трудились, изнывая словно гребцы на галерах. Кутузов и Вазген Ричардович, когда им доложили о том, что прибыл самый главный начальник, сразу же по стойке смирно кинулись встречать руководителя. Отрапортовав по форме, они повели Илью Петровича по кабинетам, чтобы тот сам увидел, как всё происходит. При этом, даже никого не боящийся Кутузов, ощущал, как холодной пот неприятной струйкой стекает по спине в трусы.
Илья Петрович решил осмотреть каждый кабинет. И куда бы он не заходил, везде находил нарушения, на которые немедля указывал с самодовольным видом. У кого галстук был плохо повязан, у кого стол не убран. У кого ещё что-то – ничто не утаилось от зоркого взгляда начальника, которому хором вторила его свита, состоящая из мордатых правоохранителей, одинаковых на лицо. Выделялся среди только один худой мужчина, с лицом как у лошади и большим круглым амулетом на груди. Он был одет во всё чёрное и казался нелепо-жутковатым. Был это знаменитый боевой экстрасенс Ильи Петровича, который живя в мире материальном, остерегался диверсий на духовно-паранормальном фронте.
Наконец очередь дошла до кабинета Сироты. У Кутузова с Вазгеном Ричардовичем даже на душе немного спокойнее стало. Всё-таки самый лучший следователь, согласно статистике.
¬¬– Это наш самый успешный сотрудник! Тот самый, которому достаточно взглянуть на подозреваемого, чтобы он сознался в содеянном, – с благоговением в голосе перед начальством и Сиротой едва вымолвил Вазген Ричардович.
Когда высокая проверка очутилась у Михал Фёдоровича, то как раз колол очередного злодея, рыдавшего и молящего прощения и пощады. «Не молчите, не молчите!» — лепетал чуть громче Вазгена Ричардовича особо опасный преступник.
– Умеет работать, – с уважением констатировал Илья Петрович, – а почему не встаёт, когда начальство заходит? – суровость в голосе начальства вернулась.
– Так сильно сосредоточен. Метод у него такой. Всё внимание на нарушителя правопорядка. Забывается и колет подлеца, пока тот не выложит всё, – сразу вставил Кутузов, который успел поседеть на полголовы, когда увидел, что Сирота не шелохнулся при виде Ильи Петровича.
– А ты что думаешь Вальдемар Аристархович? – обратился Илья Петрович к экстрасенсу, который всё это время стоял со стеклянными глазами и тёр нос.
– Думаю, Илья Петрович, что человек этот – сыщик сильный. Есть в нём воля и твёрдость, непоколебимость, граничащая с презрением к смерти. Однако, нет огня в сердце его. Холодный, как лёд. И аура у него тёмная, – психоанализ от мага возымел своего действие. Правда, не сразу было понятно какое. Лишь свита Ильи Петровича стояла с читающимся в глазах недоумением.
– Да… человек этот ваш …
– Сирота, – сразу же проявил оперативность Вазген Ричардович.
–Сирота, это самое, да. Человек он странный. Видок у него жутковатый, ничего не скажешь. Этакий Кощей Бессмертный. Однако, нам люди разные нужны. Иногда и зло помогает творить добро. Как у Булгакова! – торжественно резюмировал Илья Петрович, подняв указательный палец в потолок. Он был доволен собой, что сумел проявить себя человеком гибким и образованным. Не наказал заслуженного ветерана следствия и продемонстрировал знание русской классики. Ведь из его свиты половина Булгакова не знала.
– Давайте в следующий кабинет! – бодро вскрикнул Илья Петровичи и резво кинулся в кабинет, где сидел Давид Пейсахович Фридман, только что закрывший двух педофилов, а потому немного нетрезвый последние дни от счастья и гордости за себя. Кутузов знал это, и потому успел втихаря дежурному сказать, чтобы тот сообщил о проверке Фридману, который по мнению начальства должен был незаметно свалить из управления на время визита высокопоставленного гостя. Но дежурный не успел провозгласить Фридману об опасности…
Илья Петрович, как полагается без стука, ворвался в кабинет Фридмана. Тот автоматически грязно выругался, а у Ильи Петровича упала челюсть. Но не из-за сквернословия некогда интеллигентного еврейского мальчика. Дело было в том, что Фридман рьяно жарил прекрасную Лидочку из канцелярии на рабочем столе. Он амплитудно работал тазом, а к волосатой щиколотке было пристёгнуто мачете, некогда отобранное Давидом у диких школьников. Немного подпитый Фридман не сразу понял, кто пожаловал ему в кабинет и снова грязно выругался, чем ещё сильнее усугубил своё положение.
В итоге был скандал: ор, крики, угрозы уволить и, в конце концов, само увольнение. Не помогли даже внезапные комментарии боевого экстрасенса, что акт любви – действо, угодное паранормальным силам. Илья Петрович был непреклонен. Нет места в Следственной комиссии лицам, грешащим на рабочем месте, и не важно, сколько убийц, маньяков и педофилов они помогли засадить в клетку. Когда Илья Петрович уехал из управления, и почти сразу же был оформлен приказ об увольнении, Вазген Ричардович вызвал Фридмана к себе и начал на него так орать, что стёкла дрожали во всём здании. Потом раздался глухой стук, и вопли прекратились. Потирая правый кулак, Фридман вышел из кабинета начальника подавленным, с волчьим взглядом, полным отчаяния и безумия. Кутузов, грустный и злой, подошёл к Давиду, ни слова не говоря похлопал его по плечу и ушёл к себе в кабинет пить водку.
Что касается Сироты… Сирота колол в этот день уже второго подозреваемого, и как всегда успешно. Его карьера после высокой проверки пошла резко в гору. Михал Фёдоровичу объявили благодарность по городу, присвоили внеочередное звание и назначили следователем по особо важным делам. Фотографию его повесили на доску почёта в Главном здании СК. Илья Петрович с тех пор любил приводить Сироту в пример и говорил, что сам Бог послал Сироту Следственной комиссии, чтобы это важное государствообразующее учреждение сумело пережить греховные и бездуховные времена.
#TrueDetective #НастоящийДетектив