Эпилог. (Глава 100)

Остап душ Сулейман-Берта-Мария-Бендер-бей вышел на широкий балкон собственного двухэтажного особняка, приобретённого им по случаю смены московской прописки на риодежанейровскую, в фешенебельном районе города, на одной из тех самых улиц, что «по богатству магазинов и великолепию зданий не уступают первым городам мира», насладиться вечерней прохладой. Природа готовилась к ночи и укладывалась спать. Догорал пурпур заката. Огромное небо наливалось густыми чернилами тропических сумерек, и на нём неуверенно проступали незнакомые звёзды. Месяц растягивал свою пока ещё бледную улыбку. Мягкий бриз нёс приятную влагу с океана. Пряные, цветочные ароматы плотно наполняли собой атмосферу воздуха. В саду истошно орали птицы, будто наступал конец света. Кто-то гулко и как-то резиново, тягуче квакал. Беспрестанно тарахтели кузнечики или, вероятнее всего, их бразильские аналоги, такие же навязчивые и незаметные, но судя по треску, издаваемому ими, гораздо крупнее своих европейских собратьев. И даже прямо под балконом какой-то упоротый сверчок назойливо запиликал на своей зловещей скрипке. А за забором дома мегаполис, сбросивший с себя гнёт дневной экваториальной жары, встряхивался и шумел на свой лад. Гудели клаксоны машин, визжали их тормоза, из ресторана справа доносился чарльстон, из бара слева гремели ритмы самбы, уличные торговцы громко навяливали свой товар — свежий тростниковый сок, где-то грохотал салют, а может это шла перестрелка. Недавно оттанцевавшийся карнавал буйным эхом ещё носился по городским закоулкам.

— Све-етит ме-есяц, све-етит, я-ясный, — вдруг вырвалось у Остапа.

Он пока никак не мог полностью освоиться в южном полушарии. Всё ему казалось странным, необычным и новым. И ночной небосвод с непривычными контурами созвездий, и перепутанная луна с серпом загнутым не в ту сторону астрономии, от чего всё время хотелось завернуть голову, а лучше встать на неё. И климат, не отличающийся разнообразием, где из всех времён года было только лето, причём лето состояло либо из доменно-печного июля, либо из тяжело-дождливого августа. И лишь свежее дыхание Атлантики не давало этому лету насто****ить. Богатая южноамериканская фауна, впрочем, как и флора, те, вообще, раскрыли огромную брешь в гимназических знаниях Остапа. Названий большинства птиц, часто садящихся на перила балкона, Бендер не только не знал, но даже просто описать внешний вид этих пернатых, используя только цензурные слова, он не мог. Про остальных ползающих, прыгающих, бегающих и всяких там прочих хитро передвигающихся организмах и говорить не приходилось. Их дикое многообразие пугало Остапа. Ну и живущие здесь мулаты оказались не такими уж и добрыми, какими он их себе представлял, и далеко не все носили белые штаны, и болтали они на языке, похожим на нелюбимую латынь. Хрустальная мечта детства сверкала множеством граней, и хорошими и не очень.… И даже собаки здесь лаяли не по-русски. Но в тоже время и заностальгировать по родине Остап ещё не успел. И если бы сейчас, ни с того ни с сего, гармонь завыла «Барыню», а пьяная толпа хором заорала широкое свадебное «Горько!», Остап бы удивился – и только.

Весь день Остап Бендер провёл в порту. Лётчик Севрюгов, с барского плеча отдав всю свою долю Остапу, взял с того твёрдое обещание: приобрести кофейную плантацию и организовать регулярные поставки кофе в свой родной город. Бендер просьбу полярника честно выполнил, и сегодня первое судно с грузом бодрящих зёрен отправилось в Черноморск. Масса связанных с этим хлопотным делом вопросов требовала от молодого плантатора личного присутствия в доках. От этой суеты Остап несколько вымотался и подустал. Стаканчик охлаждённой кашасы должен был скрасить вечер такого утомительного дня. Допивая его, Остап почувствовал, что на балкон кто-то вошёл. Он обернулся. И его взору предстала изящная Зинаида Прокофьевна Бунина, бывшая домработница профессора Преображнского. На ней был классический костюм горничной: белый фартучек, кружевная наколка — всё как полагается, разве что платье под фартуком было через чур коротким, и заканчивалось оно гораздо выше колен, оголяя загорелые соблазнительные бёдра. Рукавов у платья не было, но руки Зина держала за спиной. Открытые плечи молочно белели в сгущающемся полумраке. Самая модная ярко-алая помада вызывающе лежала на губах у Зины, от чего неудержимо хотелось узнать, какова эта помада на вкус. Волосы собраны в пучок. Аккуратно подрисованные глаза девушки дополняли дивный образ горничной, но предавали ему не вульгарности, а скорее порочной изысканности. Глядя на такую красоту, либидо Остапа сразу дало о себе знать приятной истомой в паху.

— Боа нотте, сеньор Бендер, — кокетливо поприветствовала Остапа горничная, сделав чуть заметный книксен.

Что в переводе с португальского означало: «А с каких это таких почестей вы, на ночь глядя, бухаете в одно лицо и не желаете ли вы, чтобы одинокая, страждущая и в меру распущенная дама составила вам компанию в этот приятный во всех отношениях и, к слову сказать, добрый вечер, товарищ Бендер?»

— Добрый, добрый, Зина. А ты разве сегодня делала уборку? – с некоторым изумлением ласково спросил Остап.

— Кто опять курил в спальне? – вопросом на вопрос ответила она. Голос её был холоден.

Из-за спины горничной вместо ожидаемой мохнатой, как лисий хвост, щётки для смахивания пыли вдруг показался тонкий дамский хлыст для верховой езды, который она держала в правой руке; на другой её руке золотом сверкнули обручи тонких браслетов. Резким движением девушка заставила хлыст свистнуть.

— Хлыстом бы вас за это отодрать!

— Ого! Это что-то новенькое, – заметил Остап. Теперь уже не ласково, а скорее развязано-игриво.

— Нравиться? – с такими же игривыми оттенками поинтересовалась она. – Не всё же мне быть доброй медсестрой. Теперь я строгая горничная!

И в доказательство этого она хлёстко шлёпнула Бендера по упругой заднице.

— Ой, – от неожиданности вздрогнул Остап. – Я этого не просил.

— Зато я просила не курить! Пойдём теперь в спальню, будешь наказан! Поучать тебя буду.

— Подожди, дай хоть стакан допью, — проявил своеволие Остап, за что получил ещё один удар по мягкому месту. — Эй! Где ты только эту нагайку взяла?

— Это же мой ездовой хлыстик, — моргая глазами, как-то по-детски обиженно уточнила она, будто это был её щенок или какой-нибудь домашний ёжик. — Ты же мне верхом ездить запретил, после того раза, когда я с лошади упала, ну а хлыстик то вот — остался! Ну, идём, теперь я тебя оседлаю, мой османский жеребец!

И хлыст снова, рассекая воздух, тонко взвизгнул в нежных руках Зины, опустившись жеребцу на круп. К своему удивлению Остап Бендер заметил, что эти шлепки распаляют его.

— Ии-гого! А одежду ты такую где взяла? – он дотронулся до фартука, проверяя из какого материала, он так чётко сшит.

— На рынке купила, — призналась девушка. — Там после карнавала каких только костюмов не продают! И ведьмы, и туземок каких-то с перьями, и крылатых фей, и пиратов… Я даже русалки видела.

— Ух-ты, русалки! — задорно воскликнул Остап. — Это было бы интересно!

— Ах, ты грязный развратник! — с весёлым укором произнесла Зина и опять вдарила Бендера по булкам.

— Так, ну всё – хватит!

Остап выхватил и отбросил хлыст, а затем пылко обнял девушку, прижав её к себе, и долго сверху вниз смотрел в её блестящие глаза, где маячили колдовские искорки предчувствия скорой половой близости. От волос Зины нежно пахло ландышами, и большое сердце Остапа резво заколотилось. Он не удержался и страстно поцеловал девушку. В губы. Вкус у помады оказался медово-ягодным. Ладони Остапа опустились вниз и залезли горничной под платье, обхватив тёплые аппетитные полушария ниже спины. Нижнее бельё отсутствовало. Это немаловажное обстоятельство и открывающиеся перспективы подействовало на потомка янычар очень предсказуемо. Его турецкая сабля вмиг приняла боевое положение, так что на Бендере затрещали белые штаны в синюю и зелёную полоску. Пальцы его сами собой полезли дальше, Зине между ног, проверить, как обстоят дела на передовой любовного фронта. Вагина Зины истекала живыми соками. Там было горячо и влажно, и девушка издала сладострастный вздох, когда палец Остапа углубился внутрь её. Переноситься в спальню при такой внезапно разразившейся романтике не имело смысла. Остап развернул свою возлюбленную и наклонил её на перила балкона, что называется: «к лесу передом, к себе задом». И бесцеремонно задрав платье, вогнал своего верного Али-Бабу в волшебную пещеру плотских удовольствий. При этом в порыве страсти его подопечный едва не сбился с курса и чуть не угодил в грот шоколадной спелеологии, хорошо что, вход туда был не широк, и не допустил вероломного вторжения дюжего пихунца Остапа без предварительных маркшейдерских изысканий и подготовки. Разумеется, и возвышенная чувственность вечера не подразумевала таких откровенно противоестественных форм сношений. Поэтому Али-Баба двинулся по правильному пути традиционных семейных ценностей. Пещера встретила гостя мягкой узостью своего уютного нутра. Это был уже не первый его визит, и в обстановке он ориентировался довольно ловко, знал что, как и в какой последовательности надо выполнять. И Бендер не спешил. Без фанатизма и формализма в исполнении наслаждался каждым мгновением супружеского долга. Медленно входил и выходил, скользя как поршень. Нежные женские губки цепляли головку ятагана на выходе и мило обволакивали её при входе. Остап глубоко дышал. Зина начала тоненько стонать от удовольствия. Постепенно Остап стал наращивать темп. Стоны сделались громче и переросли в отрывистое «а». Бендер ускорился ещё. Зашатался балкон. Зашумела в саду листва. Чтобы поглазеть, свесился месяц. Пригнал облака бриз. Чья-то гитара очнулась где-то неподалёку и понесла бодрую мелодию в такт разгоняющемуся коитусу, который всё набирал обороты, невзирая на окружающую обстановку, и приближался к заветной кульминации. Неистово скрипели перила и грозили вот-вот сломаться, обрушиться вниз и увлечь за собой совокупляющихся. Но Бендер не обращал на это внимание. Да и Зину перспектива свалиться со второго этажа на клумбу, куда она сегодня утром так заботливо собственноручно рассаживала кусты бегонии и пассифлору — цветы страсти, не пугала. Она даже не думала об этом, полностью отдаваясь эросу. Энергичные движения Остапа приближали её к экстазу, который вскоре и наступил. Нектаром своего бурного оргазма она забрызгала Остапу ляжки, коленки и волосатые турецкие яйца. Всё тело её задрожало, ноги подкосились, и Зина обмякла, повиснув верхней частью тела на перилах, а нижней на крепком кукане великого комбинатора. При этом девушка издала такой страшный крик, что заткнулись все голосящие в саду твари. Перестали вопить птицы, оборвался стрёкот саранчи, смолкли жабы, угомонилась скрипка нудного сверчка. Наступила полная тишина, и с неба одна за другой посыпались звёзды. Это было невыносимо сказочно! Запыхтев, как паркующийся паровоз, Бендер достиг своей вершины, наполнив пещеру страсти миллионами хвостоголовых носителей своего разухабистого генофонда, которые тут же, соблюдая неписаные законы мироздания, отправились закладывать часовую бомбу с девятимесячной задержкой взрыва. На какое-то время у Бендера даже потемнело в глазах. Он обессилел, будто после многодневной осады наконец-то штурмом взял Константинополь. От возникшей усталости он увалился на Зину и тяжестью своего тела придавил её к перилам балкона. И тут остановилось время…

— Остап, ты совсем что ли! – острый локоть девушки толкал Бендера в бок. – Раздавишь же меня! Все рёбра уже мне отдавил. Чего разлёгся на мне, как на матрасе. Вставай, давай!

— Конечно, конечно, прости.

И едва Бендер собрался выйти из своей молодой супруги, и развалиться в шезлонге, как раздался предательский хруст. Не выдержав нагрузки, перила разверзлись, и прелюбодеи ожидаемо повалились вниз.

— ****ные термиты! – только и успел выкрикнуть сын турецкоподданного, обвинив насекомых в разрушении прочности конструкции.

В полёте парочка успела разнообразить «Камасутру» несколькими замысловатыми позами, правда, доступными только парашютистам и воздушным акробатам, прежде чем достигнуть клумбы, куда Зина сегодня утром так заботливо собственноручно рассаживала кусты бегонии и пассифлору — цветы страсти. Не будучи джентльменом и обладая бо; льшим весом чем Зина, Остап не стал пропускать даму вперёд и приземлился первым, уничтожив спиной весь труд своей любимой. Девушка рухнула на Остапа сверху и чуть не сломала ему ещё не поникшего бойца. Чем вызвала очередное обвинение, дополненное проклятиями и решительным обещанием истребить весь их род, если не на всей территории Бразилии, то, по крайней мере, на территории своей усадьбы, в адрес термитов. Которые, по правде говоря, были совершенно ни при чём. Просто сказались ветхость старой постройки, влажный, тропический климат и прежние хозяева, тоже большие любители «раскладывать пасьянс» на свежем воздухе. Падение к счастью оказалось не роковым и не травматичным. Мягкая, тёплая, хорошо взрыхлённая почва клумбы, словно бабушкина перина, смягчила удар. И так бы Остап и Зина лежали бы и лежали на ней, приходя в себя и разглядывая мигающие звёзды, если бы не здоровенный сверчок, бесстрашный и усатый, как д; Артаньян, взобравшийся Зине на ногу. От испуга она вскочила, и, в судорожных попытках стряхнуть с себя колючую, наглую падлу, растоптала остатки бегоний.

А вскоре супруги, обнявшись, уже вновь отдыхали на балконе в бамбуковом шезлонге. Остап курил сигару. Зина цедила фруктовый сок. Текла милая беседа.

— Уф! Ну, мы сегодня и дали с тобой жару! Чё-то как-то мощно, – сказал Бендер, не без гордости взирая на поломанные перила. — Теперь ещё и балкон ремонтировать придётся! Это всё твой новый костюм, наверное, роль сыграл. Ты, в следующий раз русалки возьми. Попробуем.

— Русалки!? – передразнила Остапа Зина. – Русалки – они воду любят! Ты сначала бассейн доделай! Потом и будет тебе русалка! А то уже вторую неделю бассейн починить не можешь.

— Завтра доделаю, — сонно зевая, сказал Остап.

— Ты, вчера говорил, что завтра, – и супруга зло и весело снова пихнула Остапа локтем.

— Да, починю я, починю, — твёрдо заверил девушку Бендер, и, прильнув подбородком к её волосам, восторженно добавил: — А в бассейне мы тогда тоже здорово придумали!

— Ага здорово, — согласилась Зина, — я только чуть не захлебнулась, когда эти паршивые поручни оторвались.

Бендер громко усмехнулся.

— Ты ещё ту старую тахту от прежней обстановки вспомни!

— Дурак! – Зина вновь ткнула Остпа локтем в бок, но на губах её появилась добрая улыбка, а на щеках образовались прелестные, милые сердцу Остапа ямочки. Сдавленный смешок вырвался из груди красавицы. – Хи-хи…

— Я то чё дурак? Сама же предложила так попробовать… Сколько ты тогда в гипсе проходила?

— Да ну тебя, — отмахнулась девушка и бросила взгляд на огни большого города. – Ты, кстати, где сегодня целый день был?

— Ой… — устало вздохнул Бендер. – Весь день в порту проторчал. Я же сегодня первый раз пароход с кофе в Черноморск отправлял. Как Севрюгову обещал, – он взял высокую философскую паузу. – Я то, думал, что это только при советской власти бюрократизм процветает, а оказывается – не только! Везде — и при капитализме — его тоже хватает! Только Карл Маркс почему-то об этом в своём труде ни чего не написал. Вот, я, короче, с бумажками со всякими с утра и провозился. Какие-то накладные, счета, фактуры, транспортные налоги, акты, доверенности, купчие… Таможня! Уй! – Остап схватился за лоб. – Язык ещё этот бразильский плохо знаю… Чуть не запутался там. В общем, целый день у меня на это ушёл. Ну, а ты чем сегодня занималась, кроме того, что на рынке костюм выбирала?

— Днём цветы садила… Которые, правда, мы с тобой поломали все. Читала потом… Кстати! – Зина приподнялась и посмотрела на Остапа. – Ты газеты сегодняшние видел?

— Зина, ну какие газеты, – Остап одной рукой мягко держал девушку за талию, а другой гладил её колени. – Я же говорю, в порту целый день возился. Я там десять томов документов всяких прочитал. Это да! И что там в этих газетах пишут?

— А пишут, что сегодня лётчик Севрюгов вылетел из Москвы в рекордный по дальности беспосадочный перелёт. И знаешь, где он должен приземлиться? – улыбка играла на довольном лице Зины.

— Да ладно!

— Да! Перелёт так и называется – «Москва-Рио-де-Жанейро»! Завтра или послезавтра сюда к нам он должен долететь.

— Так завтра или послезавтра?

— Не знаю. В газете конкретно не указано. Видимо, не всё так просто. Мало ли, что там у него в полёте может произойти. Тебе виднее, ты же с ним летал.

— Всё что угодно, Зина, всё что угодно…