Упыри

Раннее утро окрасило пейзаж в нежные пастельные тона. Солнце еще не показалось, а потому природа выглядела чистой, нежной и умиротворенной. Птицы на все голоса приветствовали скорый восход Солнца. Редкие в столь ранний час прохожие спешили на работу. По дорожке вокруг дворика степенно шагала старая компания мужичков. Компания совершала традиционный утренний моцион, с толком и с чувством готовясь к завтраку. Дряблые красные лица их отливали синевой. Под стать лицам были сизые носы с красными прожилками. «Упыри» — так прозвали компанию в этом дворе. И не только за внешнее сходство.
Так, например, молодые мамы, прогуливаясь днем, хватали своих детей и, брезгливо морщась, переходили на детскую площадку в соседнем дворе, когда упыри рассаживались за своим столиком и готовились к излюбленному времяпрепровождению — возлияниям. Прохожие, возвращаясь вечером с работы, старались побыстрее миновать источник словесных извержений и отборных трехэтажных фразеологизмов, так как, видимо, ничего не понимали в силе русского языка. Поздним вечером компания услаждала слух отдыхающих граждан низкочастотными руладами на мотив «шумел камыш» и «есть только миг».
Выглянуло солнце и мир преобразился. В красной палитре лиц мужичков стали преобладать багровые тона. Сизые носы при этом не изменились. Глаза непроизвольно сузились от яркого света. Создалось впечатление, что у Сереги — обладателя огромных мешков под глазами — они закрылись совсем.
— Что-то Сиплого нет, — сказал упырь Седой. Седым он не был, хотя цвет жидких волос его определить было затруднительно. Когда-то у него была фамилия Седов и даже имя и вроде как отчество, но об этом все уже давно позабыли.
Седой смачно харкнул на асфальт и посмотрел на ненавистное солнце. Его мелко трясло.
— Опять филонит, гад, — хриплым голосом, от которого задребезжали стекла в домах, сказал авторитетный упырь Петрович. — А нет, вот он.
От подъезда ближайшего дома отделилась полупрозрачная тень и мимолетно приблизилась к основной группе.
— Принес? — строго пробасил Петрович.
Сиплый отчаянно замотал головой.
— Не, Зинка, зараза, по пятам ходит, не смог взять, — просипел он, от волнения шевеля пальцами на всех руках. — Но к обеду точно будет, Зинка на работу уйдет.
Петрович тяжело вздохнул. Упырь Гришаня, обманутый в лучших ожиданиях, досадливо сморщился, от чего стал похож на гриб сморчок. Седой все прослушал и хотел грозно спросить у Сиплого «Принес?», но забыл это самое слово, и его стало трясти средней дрожью.
Компания совершила еще один степенный обход по периметру двора и уселась за свой столик недалеко от построек гаражей, сильно пропахших аммиаком.
Разговор не клеился. Слышались междометия, вздохи и какие-то неопределенные постанывания.
Неподалеку от упырей, метрах в трех от их столика, возник паренек. На нем была идеально белая футболка, выгодно подчеркивающая его спортивные торс и руки, брюки со стрелочками и начищенные черные туфли. На плече висела спортивная сумка. Паренек появился тихо, так что упыри его не сразу заметили, но постепенно их морды одна за другой повернулись к нему и уставились с выражением «чё нада?».
Паренек постоял, разглядывая упырей, и полез в сумку. Из сумки он достал… бутылку водки.
Морды упырей преобразились. Они радостно осклабились и забулькали глотками. Петрович, улыбаясь по-отечески, развел руки в стороны в одобрительно-приглашающем жесте. Гришаня судорожно сглотнул. Седой хотел выразить свой восторг и восхищение фразой «какой молодец, весьма перспективный отрок, достойный член общества», но смог выдавить из себя только неопределенное «н-н-н-я-я-а-а». Серега с трудом разлепил свои подглазные мешки и уставился на гостя красноватыми поросячьими глазками.
— Давай к нам, — радостно просипел Сиплый и пересел, освобождая гостю место.
Между тем паренек, не сходя с места, деловито свинтил пробку и, вытянув руку далеко в сторону, перевернул бутылку. На землю, танцуя, полилась струя жидкости.
Лица упырей — в который уже раз! — преобразились.
— Ты что делаешь, гад?! — заорал, как атомоходная сирена, Петрович и, как пушечное ядро вылетев из-за стола, бросился к пареньку, чтобы отвесить тому оплеух и показать, как надо ценить драгоценный напиток. Но паренек сделал неуловимое движение, слегка сместился в сторону, и Петрович, неожиданно для себя самого, вдруг взмыл в воздух и шлепнулся позади паренька, тяжело бухнувшись о землю и уткнувшись мордой в какие-то, случившиеся на этом месте, пищевые отходы и решил притвориться мертвым впредь до выяснения обстоятельств.
Серега, схватившись рукой за левую половину груди, с перекошенным лицом медленно оседал на землю, сраженный инфарктом.
За ним сползал по столику Гришаня, пораженный инсультом.
Седого стало трясти крупной дрожью, от чего он стал напоминать шамана, пораженного эпилепсией, во время культового обряда. Сиплый почти закричал «Зинка — сволочь!», вскочил и куда-то совсем уж было побежал, но на пути ему встретилось дерево. Сиплый из всех сил впечатался в это дерево и, обливаясь кровью, плашмя как доска упал назад.
Все происходило с быстротой молнии. За это время водка вылилась только наполовину. И все, кто мог еще видеть, наблюдали словно в замедленном кино, как прозрачная струя безжалостно устремлялась в небытие и, совершив последние конвульсии, иссякла. Паренек спокойно закрыл пустую бутылку пробкой и, подойдя к урне, аккуратно бросил ее в мусорное ведро. И не оглядываясь, поправив сумку, в которой звякнули бутылки, направился со двора.
Серега и Гришаня умирали, валяясь одинаково бесполезными телами на заплеванной и загаженной окурками земле.
Седой вовсю плясал всем телом. Именно в таком состоянии его впоследствии и определят в психиатрическую лечебницу. Навсегда.
Сиплый лежал окровавленный и не подавал признаков жизни.
Петрович, приоткрыв один глаз, оценил сложившиеся обстоятельства. Обстоятельства ему крайне не понравились, и он предпочел побыть мертвым еще неопределенное время.
Паренек уже ушел. Он быстрым, но не спешным шагом перешел улицу и скрылся в соседнем дворе.
Так активист Сидоров — спортсмен и отличник — боролся с пьяным беззаконием и асоциальным элементом.