"Карась Колдыбанский"

«Карась Колдыбанский.»

От лица Карася

«Капля в море»

— Ты, -говорит, — у меня первый, кто с брёвнышка снял!
Бывает и такое. Кто может возразить против любви. И против весны. Если весна эта пришла сразу после лет отсидки. Если в лагере был банщиком. А теперь гордо зачёсываешь девкам, про кичу топтал. Карась.

Любовь, как говорят, ровесников не ищет. А ищет заочниц. Ну и вообще. Тех, кто даст.

Они встретились случайно. Он прогуливался по парку, меланхолично вращая чётки, с даже ему непонятными иероглифами, ( на освобождение), выменяными у какого то бедолаги на кусок мыла. Высматривал жирные окурки. Глазел на ворон, каркающих над серёжками тополей. Весна была сырой. Зелёная трава уже попёрла вовсю. Он отъелся за эти четыре дня. На свободе. В голове шумела непонятная бормотуха, со вчера. Налитая за авторитетный рассказ о лагере, местными барбосами.

Горобцы гадостно чирикали на психику. И ещё местная речка — вонючка, с непонятным названием «Колдыбан», журчала рядом, распространяя амбре нечистот непонятного содержания.
В общем, романтика била через край.

Она сидела в своей инвалидной коляске. Почему то одна. Молодая женщина. Вроде с симпатичной мордашкой. Как ему показалось. Весенний ветерок лохматил эротично её каштановые волосы. Своими очками она изучала содержимое не очень толстой книжки.
Выбросив дрын, заменяющий ему за неимением трость, Карась элегантно продефилировал мимо. Косясь по сторонам, по приобретённой в лагере привычки.
Он кинул косяка на литературу, и вспомнил название книги, которой в лагере он накрывал чифир, чтоб тот запарился.
«Гамлет», Шекспир.

Продрав горло, больше чтоб обратить на себя внимание, он продекламировал искусственно величественным голосом:
«Так быть или не быть?
Вот в чём вопрос?»
На этом его познания Шекспира закончились.
Он выжидательно замер, ожидая эффекта от собственной эрудиции.
Дама оторвалась от чтения и подняла глаза к небу.
«Вот в чём вопрос?», повторил кавалер вместо здрасьте.

Они были одни, в этом весеннем харьковском парке.
-Вы не возражаете, если я вас покатаю,- Карась почти коснулся ручки коляски. Сердце его возбуждённо заклокотало. Захотелось любить. Он вспомнил выпускной. И девочку, которую тискал до рассвета и которая не дала. Фотографии советских спортсменок, в трусиках шортах, из газеты «Советский спорт», скульптуру Венеры Милосской, голой толстой бабы, порнографические карты, затёртые замусоленными пальцами осужденных и… Эх.
Он мог бы и дальше развивать свои фантазии, но его только что выбранная дама сердца, ответила: «Не возражаю»

Они катались туда и сюда по аллее. Мимо ларька, мимо автоматов с вином. Он взахлеб рассказывал ей о любви. Всё, что услышал за годы пребывания за колючкой. Он хлопал себя по карманам и жаловался, что забыл дома лопатник, то есть портмоне, которого у него никогда и не было. Она радостно протягивала ему несколько монет. Они брали по стаканчику сока виноградной лозы, бережно разбавленного водой харьковскими виноделами. Смеялись, цитировали всё, что могли вспомнить. И не заметили, как оказались в тенистой части парка, закрытого с одной стороны белым заводским забором.
В порыве страсти, он взял её за руки. Она не возражала. Он поднял её с коляски и яростно впился потрескавшимися от обкусывания губами в её нетронутые губы.
Они устроились на аккуратно сложенных бревнышках, приготовленных здесь, в углу, для детской игровой площадки. И занялись любовью. Он- никогда не знавший женского тела. И она- инвалид-колясочница.

Уже стемнело. И выветрилось вино. И страсть выветрилась. К вечеру стало холодней некоторым частям тела.
Она поцеловала его. Сама.

«Нам пора», -сказала она.
Он снял её с брёвнышек и посадил в коляску. Потом повёз к выходу из парка, на ходу соображая, а что ему будет за это?
Оба молчали.
Хотелось курить. Уже зажглись фонари.
Карась покосился на трамвайную остановку.
-Ты у меня первый, — робко нарушила молчание Офелия.
-Ппп… я?- поперхнулся герой её романа.
-Да я там был, как капля в море,- не наученный деликатности он вывалил ей всё, что знал о целках и давалках из рассказов сокамерников.
— Ты у меня первый, потупила глаза девушка, — кто с брёвнышек снял.

Вот такая она бывает, сука-Любовь!

" лагерные байки", 12-я колония, Харьков.
Записано со слов осужденного.