Деревянная сабля.

Иван Павлович Карабейкин, молодой гренадер императорской армии, отдыхал в компании товарищей в новоиспечённой таверне города святого Петра. Чашки сменяли одна другую, монеты звонкими стопками выстраивались на краю стола, а солдатские желудки то и дело наполнялись сбродившими напитками. Гренадеры потихоньку потягивали табак да травили друг другу байки.
«Вот незадача», — подумал Иван Павлович, нащупывая в кармане последнюю монету. — «Не хватит ведь на новую чашу».
Презренно осмотрев несчастную копейку, Карабейкин провёл косым взглядом по своим товарищам, почесал подбородок, положил монету обратно в карман и направился к стойке, дабы лично всё обсудить с хозяином увеселительного заведения.
— Милостивый господин, будь великодушен. Возьми саблю в залог на три дня, я вот жалование получу — и назад её выкуплю.
Делать нечего, пошёл хозяин на сделку.
Но тут Иван Павлович замечает некую физиономию. Этакого возмущённого невежду в обмотках, сидевшего в трёх локтях от него.
— А что? Война окончена, на кой мне эта сабля нужна? — начал оправдываться Иван Павлович. — Да и вообще, никто этого не заметит. Вот вложу в ножны древко — и никто разницы не увидит! А в карауле стоять… Да больно много чести: с настоящей саблей в карауле стоять!
А между прочим та физиономия в обмотках, что сидела в трёх локтях от Карабейкина Ивана Павловича… Была настолько похожа, на сколько только могла быть похожа на физиономию батюшки-государя Петра Великого.
Не покидало Солнце небесного свода, но вечер сменился ночью, ночь сменилась утром, а утро ещё не успело смениться днём, как гренадеров его императорского величества экстренно собирают для проведения царского осмотра.
Указ дан — указ выполнен. Стоят все по стойке смирно. Глаза практически не жмурят; шататься — не шатаются; спины держат ровно, но каждый по-своему, некоторые даже улыбаются. Сапоги начищены у всех, в большинстве случаев — начищены оба сапога. Шляпы сидят ровно, пуговицы блестят на солнце, форма приведена в надлежащее состояние.
Войско готово к осмотру.
И вот — явился на полигон сам император, Пётр Великий. А при нём, как и подобает, генерал-майор и батюшка.
Пошёл государь аршинными шагами — точно коршун над полем полетел! — да только и успевает в солдатские лица вглядываться.
Генерал тут же за ним, как это — государь без него государственное дело вершить будет! Бежит, можно сказать, скачет. Пыхтит, но за Петром успевает. Батюшка выбрал более размеренный шаг, пускай генерал и за него побегает.
Вдруг остановился Пётр перед Иваном Павловичем Карабекином — и стоит, смотрит пристальным взглядом. А генерал-то тем временем чуть в спину царскую не влетел.
— Солдат! — громко закричал Пётр. — Немедля достань свою саблю, да рубани меня ею.
У солдата глаза по пять копеек. А генерал аж опешил. «Богу молиться или от чёрта креститься? Государь обезумел!»
— Солдат, я повторяю: немедля достань свою саблю да рубани меня ею!
Вмиг побледнел Карабейкин. Сердце не то что в пятки ушло, а в принципе тело покинуло. Душа уже на исповедь небесную отправляется…
А генерал за голову схватился и думает: «Богу молиться или от чёрта креститься? Государь обезумел!»
— Я повторяю в последний раз! Немедля достань свою саблю да рубани меня ею!
Холодный ветер пробежал по солдатским лбам, сердце Карабейкина достигло точки невозврата, у генерала затряслись колени.
— Господи, прошу тебя! Преврати сие оружие в древко!
Мгновение, другое, взмах. И разлетается деревянная сабля от удара о грудь государя.
Солдаты ахают. Генерал очи протирает. Карабейкин Иван Павлович к земле припадает. Только что подоспевший батюшка стоит и думает: «Богу молиться или от чёрта креститься? Чудо свершилось!»
И лишь государь Пётр великий стоит довольный, улыбается. Ус на палец накручивает да приговаривает: «Выкрутился, значит, сволочь».
Но, как вы понимаете, наказания солдату избежать не удалось.